Knife Party [Kaleidoscope] (SoloP Remix)

---

   Кровь.

   Горячая. Тёмная. Густая. Зубодробительно медленно капает на пол. Капает в лужу. Пропитывает коврик и доски.

   Капает, словно бы прямо на его макушку, гулко отдаваясь в голове и висках - кап.

   Кап.

   Кап.

   Кап.

   Иногда ему кажется, что ей просто нравится его провоцировать. Даже когда Ронан - Джим - спокойно проводит время в своей комнате, Эйлин не упустит момента зайти к нему и помешать. Провести профилактическую беседу, просто справиться о том, как дела - ведь она заботливая мать.

   На самом деле она просто проверяет, не взялся ли он опять за своё. С того раза и горсти лазурных таблеток, прошло уже несколько лет, но в таких случаях один раз уже может быть показателем. А у Ронана - Джима - уже был не один.

   Вот только он бросил. На время или совсем - он ещё не решил - но попытки оставил. Потому что Рейли - Ричард? Потому что он обещал. Не трогать и не вредить. Поэтому он занимается собой и занимается один. Но мать всё равно приходит, когда близится вечер, и снова начинает негромкий и поначалу спокойный разговор.

   Время близится к концу учебного года, пора выбирать занятие на лето.. сын. Она запинается на этой фразе, а у Ронана лишь слегка вздрагивают пальцы на миниатюрной модели Мэйфилдской церкви, которую он молча и не оборачиваясь клеит весь разговор. У него не такой уж большой выбор. Что будет, когда он закончит свою миниатюрную версию их и без того маленького городка? Как он себя чувствует? Есть ли изменения? Нужны ли таблетки?

   - Нет. Не нужны, - чуть резче, чем следовало отзывается мальчик, поднимая обсидиановые глаза и глядя на фотографии их городка, развешанные перед ним на стенке для удобства копирования.

   Он знает все эти места, как себя. Все закоулки. Все проходы, все сооружения, все коммуникации. Под предлогом того, что он конструирует модель Мэйфилда для краеведческого конкурса и пробует силы перед созданием полноценной Model Village, он облазил каждый угол. Заглянул в каждый архив. Изучил и запомнил всё столь досконально, что, пожалуй, теперь никто не знал город так же, как он. Все ключи от всех замков. Все комбинации от всех сейфов. Каждый ящик, каждый банк, каждая самая маленькая тайная щёлка была известна ему так или иначе. Только играющие во дворе дети, прячущие свои секретики в ямки в земле, прикрытые кусочками разноцветного стекла и присыпанные дорожной пылью, могли рассчитывать на какую-то безопасность. Всё остальное сверкало и переливалось яркими красками у Ронана в голове.

   - Мисс Уолтерс везёт класс в Лондон в июне. Мы поедем, - коротко сообщает он, снова опуская глаза на церковь в своих тонких холодных пальцах. - Почему Рейли и отца всё ещё нет?

   - Потому что вы никуда не поедете, - спокойно, но со вздохом отзывается Эйлин. - Если мы с отцом и отпустим тебя в Лондон, то ты поедешь один.

   - Ты говорила, что нам не стоит много общаться с Рейли, - взгляд Ронана опасно сужается, вновь упираясь в стену. Но он стоит к матери спиной, и она не может этого видеть, а более он никак не выдаёт свой настрой. - Но мы всё ещё учимся вместе. Это школьная поездка..

   - Мисс Уолтерс уже отпустила Рейли. На всё лето, - женщина снова вздыхает и складывает на коленях руки.

   Этот разговор должен был произойти рано или поздно. И лучше бы его завёл её младший сын лично, но она прекрасно знала, что мягкий и давно и крепко попавший под пагубное влияние брата Рейли не сможет принять решение сам. Ему нужна была помощь, толчок, нужно было, чтобы Ронан сам направил его по правильной траектории - подальше от себя. По негласному решению Бриана, они давно вбивали клинья между близнецами - чтобы хоть один рос полноценно нормальным, раз уж со старшим вышла беда. Но задачка оказалась не такой простой. Мальчишки упрямились и разлучить их совсем никак не удавалось. Тогда Эйлин разумно - как ей казалось - решила использовать разрушительную силу прикосновения Ронана против него самого.

   Он и правда ломал всё, чего касался. Так или иначе. Вокруг него погибали насекомые, в его комнате вяли цветы, он отлавливал и распарывал на составляющие загулявшихся соседских кошек, отрывал крылья бабочкам, выщипывал перья из крыльев птиц. Он разбирал на составляющие мир вокруг себя ради познания или же просто от скуки, совершенно не заботясь тем, что не в его силах потом всё это обратно собрать. Так может, если правильно приложить его рвение, он исследует, разложит и превратит в пыль всё то, за что всё ещё цепляется столь глупо очарованный им младший?

   - Ронан, когда же ты поймёшь... - но этот процесс требует мастерства, упорства, терпения и неслабого интеллекта. Эйлин, безусловно, умна, но она и понятия не имеет, что до уровня стоящего сейчас перед ней сына ей никогда не достать. - У вас разные жизни. Они не связаны. Твой брат на всё лето едет в Манчестер с..

   - ..театром, - тихонько, но всё ещё слышно, заканчивает за неё предложение он.

   - Всё верно, ты же умница, - не без облегчения кивает ему мать. Возможно, всё пройдёт несколько проще. Мысль о театре уже некоторое время циркулирует в их семье, постепенно впитываясь в сознание Ронана. Рано или поздно ему просто придётся это принять. - Руководитель его труппы, мистер Стоун, говорит, что после того турне его заметили. Твой брат имеет успех, и его берут в Abbey College в Манчестере. Осталось всего ничего - последнее испытание этим летом.

   - Он не мог выбрать Манчестер, - ровным, хоть и чуть глухим голосом возражает Ронан.

   - Сын, - Эйлин снова тихонько вздыхает, напоровшись в очередной раз на самое сложное. - Ты обещал, что не станешь держать его.

   Ронан кивает, словно на автомате, не глядя откладывая резак в одну сторону, а церковь в другую и складывая опустевшие руки на столе, а потом всё равно упрямо повторяет:

   - Но он не мог.

   - Ронни, - женщина прибегает к уменьшительной форме имени, столь редко в последние лет десять звучавшей в этой доме, что мальчик заметно вздрагивает от её звучания. - Он мог, и он сделал свой выбор. - она встаёт с кровати подходит ближе, не без опаски, но кладя в итоге руку ему на плечо. - И это театр, Ронни. Пойми, ты.. Он другой. Он сможет адаптироваться. Наладить жизнь, завести семью.

   - Семью, - эхом повторяет старший близнец, морщась.

   Семью. А он кто?
   А другой это какой?
   Обычный. Скучный. За-у-ряд-ный. Такими были все вокруг. Это Ронан - Джим - был другой. В то время как прочие дети бесцельно слонялись по улице или разбивали коленки об асфальт, он смотрел на звёзды в свой собственноручно собранный телескоп. Он знал такие вещи, о которых мечтал не каждый академик. Он видел музыку и слышал изумрудный цвет, он знал не только как глубока кроличья нора, но и что она вообще есть. Когда как все остальные, похоже, находились на столь низком уровне развития, что появись эта нора сейчас перед ними, они бы просто уставились на неё в священном ужасе, раскрыв рот.

   Но вот загвоздка: Рейли - Ричард - не был заурядным. Не был обычным. Не был скучным. Он был.. как будто бы составной частью. Второй? нет, просто половиной. Он дополнял. Завершал. Приглушал ворчание Скуки, то самое, что в далёкие шесть лет старший по неопытности попытался высверлить прямиком из своей головы. Не потому, что не знал, что это убьёт его. А потому что ему было всё равно. На каком-то параллельном, верхнем уровне сознания, Ронан знал, что он сломанный, ненастоящий мальчик. И Рейли, чудо-брат, был его шансом не обвалится на пол бесформенной куклой с подрезанными ниточками. Он был его Голубой Феей, его светом в окружающей ночи, его тёплым солнцем в холодном отчуждении родителей. Единственным существом, которое принимало его таким...

   - Он не мог выбрать театр, - всё ещё уверенно, но уже с лёгкими оттенками отчаяния вновь повторяет брюнет.

   - Мог, - чётко и резко настаивает Эйлин, заметив брешь в его обороне.

   Муж научил её, что эту надтреснутую уверенность и ослиное упрямство всего лишь надо доломать, и тогда Ронан справится с остаточным разрушением сам. Один большой, последний клин.  Даже если ему потом придётся провести всё лето в клинике, они это уже проходили. Но зато Рейли отправится в Манчестер и, дай Боже, забудет о неуравновешенном брате в круговерти новых людей, ощущений, впечатлений и учёбы.

   - Мог и выбрал, Ронан, - она сжимает его плечо, отрезая себе пути отступления. - Рейли выбрал театр.

   И в этот момент что-то трескается. Джиму кажется, что это он рассыпается на кусочки изнутри, но это всего лишь деревянная церковь, сжатая его правой рукой. Мать видит это, но сдавать назад поздно, нужно закончить начатое. Сейчас или никогда. Пока младший ещё не вернулся.

   - Пойми...

   Ронан качает головой.

   - ...сколько бы раз..

   Чуть быстрее и быстрей.

   - ...ему ни пришлось выбирать..

   И быстрей.
   А щепки и обломки церкви до боли впиваются в стиснутую правую ладонь.

   - ..это всегда будет театр.

   Всегда.

   - Он не мог! - его голос срывается. - Не мог!

   Мальчик разворачивается и с силой отпихивает материну руку. На лице неподдающаяся однозначной идентификации смесь боли и гнева. Зачем? Зачем она приходит к нему в комнату и раз за разом делает это? Зачем отбирает последнее, нет, единственное, что у него есть? Методично. Раз за разом. Что он сделал им такого, что у него надо отобрать всё?

   Вот только это всё - целый живой человек. А он, Ронан, - проблема, обуза на шее семьи, чернильное пятно на их добром имени. Помеха на пути брата в большой мир. Он ещё слишком юн, ему всего пятнадцать, а в голове столько всего, что оно порой выплёскивается из ушей, носа и глаз. Ронан Лоулесс - единственный человек на всей планете, которого тошнит образами, выворачивая наизнанку весь его забитый под завязку, не предназначенный для этого, внутренний мир.

   И он хватается за гудящую голову, вцепляясь в собственные чёрные волосы.

   - Не мог. Не мог. Не мог!

   - Ронан, - женщина вновь касается его плеча, но мальчик отпихивает её с такой силой и злостью, что она отступает на пару шагов назад и падает на деревянные доски, зацепившись пяткой за неровность ковра.

   - Ричард не мог, Эйлин, ты всё врёшь! - Ронан кидается на неё сверху и хватает за горло, сознательно или нет, начиная душить.

   - Ричард? - с сомнением только успевает прохрипеть поражённая мать, прежде чем старший близнец сильнее стискивает её горло.

   - Скажи это! Скажи! Потому что он не мог! - почти кричит мальчишка, приподнимая её голову за горло и стукая затем о деревянный пол. Его глаза пылают маниакально-багровым блеском чистого гнева и боли. И он бьёт мать головой об пол. Раз за разом. Сильнее и сильней. - Не мог! Не мог! Не мог! Не мог!

   Какое-то время она пытается сопротивляться, машет руками и отталкивает его. Но он маленький, юркий и цепкий, как паук. Холодный и скользкий, как змея. Её руки ловят воздух, пальцы соскальзывают с запястий, а те, что упираются в лицо, он просто кусает до крови. И не останавливается.

   Не останавливается, пока глухой стук не превращается в чавканье, а налитые ужасом и паникой серые глаза этой ненавистной женщины не стекленеют, и руки, пытавшиеся хоть как-то убрать от себя это подобие ребёнка, не опадают на пол и не замирают окончательно. Тогда он захлёбывается собственным всхлипом и вдруг разжимает словно бы сведённые судорогой пальцы, выпуская её горло. Последний хрип и чавканье всё ещё оглушают, а пустота серых безжизненных теперь глаз затягивает с головой.

   - Ты что.. - вдруг звучит откуда-то издалека, но на самом деле очень и очень близко слабый голос отца, и Ронан крупно вздрагивает всем телом, вскидывая на неожиданно вернувшегося Бриана ошалелые чёрные дыры-глаза. - Ты что сотворил, паршивец?!

   Ронан столь быстро подбирается и отскакивает от тела матери, что мужчина, в три широких шага покрывший разделявшее их расстояние, промахивается и падает на колено возле жены.

   - Ах, ты маленький выродок, - теперь его голос звучит со всей силой, да ещё и наливается дополнительно злостью и всей той бурлящей под поверхностью ненавистью, что скопилась по отношению к более чем проблемному старшему сыну.

   Новый рывок, и ему всё же удаётся схватить Ронана и повалить его обратно на пол возле противоположной стены под полками.

   - Как же жаль, что ты не сдох тогда, маленькая пакость, - теперь очередь мальчика задыхаться и хрипеть, потому что отец сдавливает его горло почти так же, как он до этого душил мать.

   Почти да не так же - пальцы у отца больше и не такие цепкие, как тонкие паучьи лапки Ронана. Тому удаётся оттянуть пару фаланг, особенно сильно давящих на горло и не позволяющих дышать. Это даёт пару секунд времени.

   - Почему ты не можешь просто быть таким же, как брат? - глупый вопрос, произнесённый с болезненно злой досадой, сбивает мальчика с толку, и он выпускает пальцы отца. - Почему тебе надо быть таким уродом?

   Сильные мужские ладони снова сжимаются на глотке, и Ронан задыхается. Он так много раз пытался сделать это сам. Избавиться от себя. И так много раз у него не получалось по целому вороху причин. Что-то не давало ему умирать раз за разом. "Живучая тварь", - вспомнил он красочный эпитет в свой адрес, брошенный как-то отцом, когда тот думал, что его никто не слышит. Живучая. Тварь.

   Бриан продолжает что-то говорить, а его сын скашивает глаза на лежащее почти что вплотную к ним остывающее тело матери. Так, может, пусть? Пусть у отца получится. Может, так и должно быть? И Ронан просто опускает руки, лишь чуть сопротивляясь, чисто для виду - закрой глаза, дай воздуху уйти, и вой прекратится. Пытка закончится. Вся эта сверкающая Вселенная в его голове просто перестанет быть.

   Но тело продолжает дёргаться в предсмертной агонии, переключая спектры ощущений и восприятий с одного на другой. А потому в глазах почти темнеет и сознание мутится, но он абсолютно чётко и ясно слышит ядовитое:

   - Надо было задушить вас ещё в колыбельке. Обоих.

   Ах, так?

   В его теле ещё остались силы, чтобы закинуть назад левую руку в слепых поисках хоть чего-нибудь. И ведь находится - один из многочисленных снежных шаров в его коллекции. Не самый большой, но достаточно тяжёлый, чтобы..

   Шар с треском и звоном разбивается о голову мужчины, обливая их непонятным раствором с блёстками и белой шелухой. Удар оглушает Бриана на мгновение, но и этого вполне достаточно, чтобы он ослабил хватку, дав Ронану возможность вырваться. Мальчишка собирает всё, что есть оставшееся в теле, и совершает рывок к двери. Но отец хватает его за ногу, опрокидывая вперёд.

   Приложившийся о доски, недавно переживший удушье Ронан теряет ориентацию и на секунду совершенно выпадает из реальности, что позволяет мужчине подтянуться к нему и вновь навалиться сверху, чтобы закончить начатое.

   - Да когда же ты сдохнешь! - его глаза горят аффектом и полным отсутствием осознания происходящего.

   Такие состояния дают людям невероятную силу, выносливость и просто поразительную живучесть. Вот только Бриан Лоулесс в подобном состоянии разве что ни впервые, он в нём незваный гость. А Ронан - Джим - провёл в нём почти половину своей сознательной (или не очень?) жизни. Он в нём царь и бог. Мальчишка пинает отца ногой в пах и со всей силы царапает лицо ногтями. Болезненный вскрик, и снова ослабевшая хватка позволяют Джиму совершить один последний рывок до своей постели, с которой он сбивает коробку с инструментами для моделирования. И у него на руках оказывается ещё один резак.

   Всего доля секунды - против него играет размер, сила и застарелое качество всей до того сокрытой злобы отца. Он как огромная машина уничтожения, он - Голиаф. Но Давиду и не нужно быть здоровой горой мышц, чтобы победить это. Джим - утончённый изысканный инструмент. Бриан - кувалда и пила. Джим - скальпель. Ну, или в данном случае нечто весьма схожее. Джим - резак.

   Всего доля секунды, и мальчик втыкает тонкое лезвие во вздувшуюся на широкой шее Лоулесса-старшего вену почти на всю рукоять.

   Вот только гнев в зелёных глазах отца меркнет не сразу. Ему словно требуется какое-то время, чтобы осознать произошедшее. Руку Джима на резаке бьёт мелкая дрожь, а глаза расширяются до предела, когда он наконец понимает. Видит Бог.. - ай, да будь он трижды раз проклят! - он всего этого не хотел. Не планировал. Не собирался...

   Бриан успевает медленно, очень медленно отнять руку от сжатого до синяков предплечья сына и коснуться торчащего из шеи резака. Он даже успевает встать с колен во весь свой рост, прежде чем захлебнуться собственной густой и до черноты тёмной кровью, бесформенной теперь тушей заваливаясь к Ронану на кровать.

   Ещё секунд с тридцать он сипит, хрипит и булькает, заставляя замершего на полу мальчика вздрагивать от каждого звука.

   Хрип.

   Бульк.

   Кап.

   Наверное, отец умудряется зачем-то выдернуть резак из шеи, потому что вязкая и горячая жидкость хлещет с его свисающей с кровати руки, как из шланга при поливке вода. Ронан смотрит на бледные ещё чуть - едва-едва заметно - вздрагивающие пальцы. На тёмные потоки не-воды. На крупные капли, что издают это совершенно дикое

   Кап
   Кап.
   Кап.

   Он смотрит на неподвижное тело матери. Её открыто глядящие в пустоту глаза.

   Кап.
   Джим.
   Кап.

   Джим.
   Расползается тёмным горячим пятном под его ногами.

   Мо.
   Ри.
   Ар.
   Ти.
   Капает с мясистых пальцев отца кровь.

   Джим. Кап. Джим.

Ронан Лоулесс в отчаянии закрывает глаза.
Джим Мориарти опускает голову и прячет лицо в ладонях, размазывая по щекам чужую кровь.

Что бы до этого ни выбрал Ричард, теперь это точно не будет он.
[AVA]http://funkyimg.com/i/2h4LD.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано James Moriarty (2016-06-21 01:56:55)