И когда я от тебя сбегал? Ты находил меня даже тогда, когда я использовал шлем.
Первая шутка за долгое время, и от этого рассудок дробится, одна часть цепляется за прошлое, впитывает боль и гнев, вторая часть ощущает настоящее, испытывая Леншерра на прочность, когда знакомые руки раздевают, касаются кожи. Невозможно чувствовать всё и сразу, но жажда до человека, мутанта – единственного – распирает изнутри, подступает к горлу и заставляет дышать часто, отрывисто. Заставляет касаться сначала почти нежно, а потом неласково, не контролируя силу, сжимать бёдра, задирать свитер и избавлять от пиджака, а после дёрнуть за ремень в попытке оказаться ещё ближе. И целовать так, словно он перевозбуждённый подросток.
Выдержки не хватает, терпения тоже, да и зачем они, куда они – оказавшись без верхней одежды, Эрик мутным взглядом смотрит на Ксавье и не моргает, потому что чем больше он запомнит, тем больше с ним останется в будущем.
Всхлипывающий, откровенно желающий Чарльз заводит так, что в ушах начинает звенеть; сила подчиняется эмоциям, и коляска, скрипя, поднимается в воздух, долетает до узкой кровати, опускается рядом. Почти сразу оказавшись рядом, Леншерр наклоняется, чтобы урвать новый поцелуй, и не спрашивает разрешения, трансформируя кресло сначала в несколько пластов металла, поддерживающих, доносящих до постели, а затем обратно в ручки и сиденье.
Вид Чарльза, раскинувшегося на кровати, ещё сильнее кружит голову.
…
У Эрика и Магнето нет дома, они это знают. Зато когда-то у них была цель, задачи и бешеное стремление исправить мир, заставить каждого из живущих принять тех, кто отличен, а заодно признать несостоятельность человечества как вида – этого находилось достаточно для того, чтобы чувствовать себя полноценно проживающим каждый день. У Магнето были временные союзники, на каждого из них он в меру полагался, не строя иллюзий относительно их преданности, но зная, что против людей и их Правительства они будут сражаться за него. У Хенрика была иллюзия мирной жизни – признаться, достаточно длительная иллюзия, но всё же мираж, туман, теперь он это понимает.
Ничто из прошлого не сохранилось надолго. Ничто, никто, кроме Чарльза.
А у того белозубая улыбка, ранние морщины на лбу и возле глаз, глубокие складки у губ, но несмотря на всё это, он выглядит моложе, чем в их прошлую встречу. Теперь Эрик это замечает. А заметив – подпускает к себе ближе, ложится сверху горячей тяжестью, и проходится ладонью от пояса до колена, задевая пах.
Впрочем, кого он обманывает: ближе этого сумасброда, вошедшего в его жизнь тридцать лет назад и с тех пор угнездившегося где-то на уровне груди, у Эрика и не было никогда.
The stars are blazing like rebel diamonds cut out of the sun
When you read my mind
…Теперь он знает, спустя годы: дом Эрика – это сердце Чарльза Ксавье.
В такие моменты Чарльз особенно красивый, до безумия, с этой своей податливостью на грани подчинения и своеволия (когда он действительно подчинялся? он ли это был?), распахнутыми голубыми глазами, бледным румянцем на щеках. Эрик опускается ниже, чтобы провести губами по косым мышцам живота, и ремень на брюках одновременно расстёгивается сам, язычок молнии звенит, а руки приподнимают за бёдра, спускают и стягивают всё ненужное, лишнее, оставляя под пальцами только кожу.
Неловкости нет, как не было никогда.
Как же я тебя хочу.
Отредактировано Erik Lehnsherr (2017-04-13 10:28:01)
