Лондон. Ах, Лондон!
Вот мы и увиделись снова, мой сладкий, я же обещал, что ещё загляну!
Ничто и никогда не могло заменить Джеймсу родного Дублина, но судьбы страны и мира вершились именно отсюда, из этого сосредоточия власти, порока и пульса страны. Из Лондона. К тому же, для них обоих это был очевидный следующий этап, новый уровень, после которого, пожалуй, только Небеса. Или - что более вероятно - изолиния. Just Stayin', все эти два десятка лет с еле заметными перерывами на искру интереса, на всплеск адреналина в крови, на те короткие мгновения, когда в голове воцарялась звенящая тишина и мертвенный покой. Такое с ним случалось всё реже. Кровь из носа по пробуждении шла всё чаще. И они решились на этот скачок.
Убедить родителей переехать в Мидсомер было просто. Слишком просто. Создать невыносимую атмосферу в Мэйфилде, чтобы мысль о смене места жительства сама закралась им в головы. Выбрать маршрут. Случайно, через третьих или даже десятых лиц подкинуть название города. "Посадить" в душе отца и матери семена желания и смотреть, как они растут, изредка поливая их и подкармливая. Всё вместе заняло всего полгода. Подготовка к операции ещё один месяц. Счастливая и полная надежд и планов семья Лоулесс выехала из Мэйфилда одним чудесным солнечным утром. Мама, папа, я и я.
До Мидсомера Лоулессы не доехали. По неудачному стечению обстоятельств - плохая погода, затруднённая видимость, уставший в дороге отец, крупная, но не казавшаяся роковой ссора на месте последней заправки... Их автомобиль слетел в реку где-то по дороге. Мужчина и женщина захлебнулись в салоне, тело их восемнадцатилетней дочери обнаружили в полутора километрах ниже по течению. Ужасная трагедия, страшная, удушающая смерть. Джеймс глупо хихикал и кусал кулак, читая некрологи.
Прежде чем покинуть маленький Мэйфилд, он позаботился, чтобы не осталось ни единого следа о нём и его недуге. Несколько его психиатров сами внезапно оказались сумасшедшими. Одного довёл до нервного срыва новый пациент и он застрелился, ещё один попался на торговле химией из-под полы. Их картотеки разорялись, горели, тонули и растворялись в английском тумане. Медленно, с разрывом в недели и месяцы, чтобы не вызвать подозрения, без логики, связи и смысла. Мэйфилд уже несколько лет был их, и из него начинали тянуться в разные стороны нити, молодые побеги их будущих райских кущ.
И вот теперь - Лондон! Когда они только прибыли в город, они просто смотрели. Они изучали. Они вычерчивали его карту у себя в голове. А потом сверху наносили важные участки, болевые точки, солнечные сплетения, сосредоточия сил. Текущих сил так или иначе. Джеймс представлял себе этот город неким телом, возможно, человеческим, лежащим на операционном столе. На нём им самим и его ассистентом специальным маркером были отмечены места воздействия. Тонкие пунктирные линии для обозначения имплантов, линии потолще для надрезов, точки для произведения инъекций, места ампутаций. Они возвышались над этим распростёртым на столе телом и, вооружившись своим интеллектом, словно скальпелем, собирались раскромсать его на составляющие, освежевать и выпотрошить до основания.
Процесс шёл очень медленно. Приходилось всё время помнить об осторожности и делать всё чуть более плавно. И жить в этом клоповнике, и носить эти обноски с ним вдвоём.
-x-
– Что ты там делаешь, а?
Хорошо хоть, что он припёрся только сейчас, когда тихое, но приятное пение Bee Gees по радио сменилось очередной болтовнёй. Была бы воля Джеймса, он бы вырезал оттуда к чёртовой матери всю болтологию, оставил только музыку. Она его успокаивала, упорядочивала вечно жужжащий, вечно зудящий в голове рой.
Джеймс не любил, когда брат навещал его кухонную вотчину. Если подумать, он вообще брата не любил, он его терпел, потому что использовал, чтобы не слететь с катушек. Потому что двое, как ни крути, всегда больше и лучше, чем один. И потому что Джим тоже иногда сидел по утрам, обхватив голову, в ожидании, пока мысли в ней улягутся. Пока перестанут сверкать в глазах звёзды. Пока все миры образуются и снова сгорят.
- Чамп*, - нехотя отозвался младший близнец. - Даже такому чёртову гению, как ты, надо есть.
Он услышал за своей спиной хруст и обернулся. Увидел развалившегося на стуле брата, надкушенное яблоко в его руках и тень мерзкой самодовольной ухмылки на губах. Джеймс медленно вдохнул и выдохнул, сжимая в руке гладкий нож - он только закончил мыть картофель и принялся нарезать лук. Картинки перед его мысленным взором рисовались одна ароматнее другой и все заканчивались залитым кровью полом. Чтобы унять эту адскую жажду, он закрыл глаза и сосчитал до двадцати, потом скользнул большим пальцем по лезвию. Крупная алая капля беззвучно упала на кафель, за ней ещё и ещё одна. Он ревностно следил за состоянием своих ножей. Они были острыми.
Молча отвернувшись обратно к отдающему освежающей прохладой пучку зелёного лука, он зевнул. Три ночи подряд Джеймс Мориарти не спал, он играл в покер у "Гарри". На последней ставке поднял двести пятьдесят штук. Серьёзно. Но в первый день он проиграл сто. Подпольные покерные клубы были одним из этапов. С одной стороны - большие быстрые деньги, которые никому не надо объяснять, которые никак не отследить, не найти и не потерять. С другой - он постепенно подминал под себя всех этих "Гарри", "Джонни", "Уолтеров" и прочих, и прочих. Ещё немного и весь Энфилд будет торчать по самые уши одному и тому же новому крупному игроку на этой чудесной подпольной арене, Луи.
Но больше всего Джеймса занимала третья сторона. За столом и в перерывах между играми случались разговоры. Звучало всякое - от бессмысленной болтовни (прямо как на радио) до случайно или специально озвученных насущных проблем. За первый месяц игры Мэт - так звали покерную личину Джеймса - успел прославиться удивительной способностью давать дельные советы. Молва о нём тихонечко ползла из уст в уста. Несмотря на то, что он списывал все заслуги на старшего товарища, который, разумеется, и давал ему деньги на ставки и вводил в круг нужных людей, у "Гарри" он сходу получил собственное прозвище - Фикс. И вот если играть в карты было скучно и однообразно - в конце концов, это всего лишь цифры, что ему цифры, несостоявшемуся "самому молодому профессору математики", что ему вероятности. Небольшие расчёты, пара внимательных взглядов на партнёров, то, как расширяются их зрачки, как дёргаются руки, как ползут капли пота по вискам, немного здравого смысла... На этом месте он, как правило, стопорился и нервно, пугающе, вёл шеей из стороны в сторону. А потом открывал глаза, здоровые и ясные, и уходил из-за стола.
Он видел их насквозь, он смотрел сквозь них и их деньги, не было в покерных комнатах для него ни вызова, ни тайны, ни интереса. То ли дело сокровенные закоулки, тёмные углы и отчаянные желания человеческих душ. У Джеймса появлялись слушатели. Появлялись клиенты.
- Сделай одолжение, брат мой, сгинь, - беззлобно, буднично проговорил он, слизывая кровь с пальца и настраивая для молока на плите нужный уровень огня. - Иди, сделай что-нибудь полезное, вместо того, чтобы просто слоняться. Мне кажется, или у тебя на сегодня была назначена встреча?
*
Традиционно картофель варили в кожуре в большом котле над огнем. Картошка считалась готовой, когда на ней лопалась кожура. В старину в Ирландии многие крестьяне оставляли на указательном пальце длинный ноготь, чтобы им было удобно чистить картофелину. Очищенный клубень накалывали на этот самый палец, как на вилку, и макали картофелину в пахту или в молоко.
Другим общепринятым способом приготовления картофеля был champ, своего рода ирландское картофельное пюре. Поскольку картофельная трапеза в доме ирландского крестьянина обильна до изумления, готовил чамп мужчина. Он брал гигантскую деревянную толокушку и сваренную картошку начинал уминать в котле. Меж тем его супруга подливала в котел молока, а также подкладывала зеленого лука или петрушку. Все это ирландец перемалывал своей толокушкой.
[AVA]http://s2.uploads.ru/dETeb.png[/AVA][NIC]James Moriarty[/NIC][SGN]
| And if we meet forever now Pull the blackout curtains down We could be immortals Just not for long |
[/SGN]
Отредактировано Jim Moriarty (2016-04-15 10:44:11)