Когда боишься кого, ты его ненавидишь и всё думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он - ничего, а потом как посмотришь на него - и вроде астмы, аж дышать трудно ©

Питер Пэн ненавидел Венди Дарлинг. Он предпочитал не вспоминать, как и при каких обстоятельствах перевелся в Сторибрук, но забыть ее лицо не мог. Ни того, как она впервые подняла на него взгляд, ни того, как она заправляла выбившуюся прядь волос за ухо и никогда с ним не разговаривала.
Венди была отличницей, читала умные книжки и без запинки отвечала у доски, при условии, что Питер не смотрел на нее в упор. В это время Пэн с его и без того сомнительным прошлым появлялся на занятиях редко, выступал зачинщиком массовых побоищ за школой и мало интересовался учебой. Они словно существовали в двух разных мирах. Два неподходящих, нестыкующихся паззла. Некачественные подделки самих себя.
Из-за нее у Питера часто менялись настроения. Он мог подолгу, совершенно открыто любоваться Венди, а потом, слегка задев ее рукавом куртки, сгорать от желания сжать пальцы на хрупкой шее.
Дарлинг была тактильно ему знакома, она напоминала о чем-то очень важном: о том, что чертовски претило и, вместе с тем, сводило с ума. После ее случайных прикосновений Пэн ходил во сне и выпрыгивал из окна. Вырезал на стене своей комнаты буквы, которые не складывались в слова. Иногда он вырезал их на себе.
Только потом Питер догадался, что если они будут написаны на ее коже, он точно вспомнит их значение.
В день, когда он впервые заговорил с Венди Дарлинг, не переставая, лил дождь. Питер еще, помнится, решил, что это хороший знак – отличное завершение засушливого апреля.
Сны становились реальнее, и он больше не мог ждать. Перестал прогуливать занятия, хотя, на преподаваемый материал ему было до лампочки, Пэн приходил в школу не ради логарифмов и интегралов, он до нервозного постукивания карандаша о парту хотел разгадать тайну мисс Всезнайки. Довести ее до уровня простого числа.
Венди опаздывала в школу, и если Бог был, то он точно знал, что там у нее случилось, хотя, Питер все-таки больше склонялся к полному его отсутствию. По крайней мере, ей Он не поможет: ни сейчас, ни когда-либо еще. Им обоим Он и не нужен, потому что Пэну всего лишь стоило встать у Дарлинг на пути, чтобы исключить любую возможность спастись. Его ладонь крепко прижата к ее губам, мешает свободно дышать, в пустом, безлюдном школьном коридоре – только приглушенные голоса преподавателей и шкодливый смех. Это – другая Вселенная, такая далекая и нереальная, что даже если бы Питер не пригвоздил Венди спиной к холодной стене, она бы за ней не угналась. Однажды попав в поле зрения местного хулигана, она пропала и утянула его за собой.
- Ничего не потеряла? – Питер осторожно, будто убеждаясь, что Венди не закричит, убрал руку от ее лица и вытащил из-за спины учебник, который минутой ранее был похищен из ее приоткрытой сумки. У Пэна непреодолимое, какое-то совсем животное чувство, что эта загнанная в угол девушка ему зачем-то нужна, что без нее он снова начнет просыпаться в местном отделении травматологии. – Я напугал тебя? – Питер спрашивал беспечно, словно эмоции Дарлинг его не интересовали абсолютно, и все попытки придать голосу якобы заботливый тон обращались в фальшивую труху. – Меня зовут Питер, мы учимся в одном классе, - как будто она могла этого не заметить, спустя несколько-то месяцев, минувших со дня его перевода в Сторибрук. Юноша слегка отстранился, предоставляя Венди мнимую свободу, но при этом оставался начеку на случай, если она поведет себя агрессивно в своем рвении непременно избавиться от его общества и попасть в кабинет, где уже прошла добрая половина урока. – Давай прогуляем? – Питер улыбнулся и протянул ей руку. – Я знаю отличное местечко, тебе понравится, - он терпеливо дожидался, пока Венди примет решение, хотя, даже если она откажется, ему придется увести ее отсюда силой.
Если она  - не ключ к его путанным, безумным снам, то значит, что-то не так с замком.
Он знал, что не выберется из города, который опутал его толстыми канатами и уже не отпустит. Пэн даже не планировал проверять, просто более чем догадывался – ничего хорошего из этого не выйдет. Осталось убедиться, что интуиция Венди не настолько хороша, как его собственная.
Питер продолжал держать руку на весу и где-то на задворках сознания чертовски боялся прикосновения. Точнее, того, что за ним последует. Минутами ранее сны ворвались в окружающую действительность, оплели все плотными лианами и сверкнули алмазами бездонных глаз. Тень накрыла его с головой. Оторвалась от пола и настойчиво, словно ревнивая подружка, разделила пространство между ним и Венди, и такой жест нельзя было расценить иначе, как угрозу.
В ушах поднимался привычный в последние недели гул, только еще никогда он не был столь громким, столь отчетливым, будто в нем возможно было различить слова. Но нет, конечно же, нет. Говорил он сам, задумчиво, зачарованно вслушиваясь, как рвано звучит чужое дыхание. Как оно впечатывается в холодную, плохо прокрашенную стену и рикошетит прямиком к нему в голову. Дарлинг, сама того не ведая, откровенно имела его мозги.
Питер ненавидел Венди, потому что она делал его особенным.
Он мог поклясться, что вылетая из окна, помнил – его глаза были открыты.
Он знал, где она живет, хотя, она никогда ему об этом не говорила.
Повторюсь, она вообще ни разу с ним не разговаривала до этого дня.
Венди тоже была особенная. Редкая.
Все редкое, к сожалению, принято хранить под замком, отдельно от безделушек, отдельно от чужих глаз, чтобы знать, что такая драгоценность принадлежит во всем мире только тебе одному.
Питер подумал, что это невероятно грустно, но жаль ее не было.
«Только не дотрагивайся. Недотрагивайсянедотрагивайсянедотрагивайся.
Потому что я сделаю тебе больно, и ты никуда не пойдешь.
Не делай больно мне.
Не дотрагивайся».
И сам взял ее за руку.