Это было похоже на сон. Воздушный, невесомый и невозможный настолько, что ты даже не пытаешься осознать его. Просто плывешь по его бурному течению сквозь тысячи образов и картинок, сменяющих друг друга. Проходящих мимо и растворяющихся в тот самый момент, когда глаза перестают видеть. И даже если обернешься, то скорее всего не увидишь того, что привлекло тебя; оно исчезнет на всегда, так же быстро, как появилось. Всего лишь игра воображения, заставляющая жить одним мимолетным мгновением. Таковы правила игры. Игры, в которую хочется окунуться с головой, снова и снова. Снова и снова.
Но на этот раз все было иначе. Даже для сна окружение казалось каким-то... Нереальным. Невозможно было разобрать что-то конкретное, будто все перемешалось; как водоворот из мыслей, чувств, эмоций. И воспоминаний. Казалось, там был Ханзо. Или некто, отдаленно напоминающий родного брата. Похожий на него, как две капли воды, но в то же время отталкивающий, как откровенная фальшивка. Злоба и ненависть. Боль. Почему в голове всплывали только эти мысли? Почему казалось, что сейчас должно быть больно? Но боли не было, как и всего остального.

Сквозь мутную пелену сознания начали пробиваться звуки. Столь же непонятные, как все остальное, но чем-то выделяющиеся на общем фоне. Особенные, в каком-то плане. Гендзи пытался вслушаться, но доходил лишь неразборчивый шепот. Он двигался ему навстречу, пытался выловить из монотонного звучания хоть одно знакомое слово; вслушивался в каждый новый шорох. Их становилось все больше, уже не только слова, но и звуки. Треск, похожий на тот, с каким в бою соприкасаются мечи. Жужжание, отдаленно напоминающее треск натянутой тетивы. Шум, с которым разбиваются деревянная мебель и бумажные стены фамильного особняка. Что все это значит? Гендзи не понимал. Лишь все глубже тонул в омуте всплывающих воспоминаний, пытаясь разгадать их секрет, собрать воедино, как пазл чистого неба из тысячи элементов. До тех самых пор, пока его глаза не открылись.

Свет резко ударил в глаза, и рефлекторно Гендзи снова закрыл их. Сквозь звучавший в голове гул и высокий писк, какой бывает после оглушения, он все еще пытался ухватиться за посторонние звуки, в которых узнавалась человеческая речь. Но все тщетно; слова терялись и расплывались в ослабленном разуме, как капли краски на воде. Он попытался сделать глубокий вдох, но что-то мешало. Как будто сдавливало грудь изнутри, прижимало к земле и тянуло вниз, не позволяя подняться. Его глаза все еще закрыты [закрыты ведь?], но все равно в окружающем его сиянии он замечает нечеткий человечески силуэт. Он пытается ему что-то сказать, но Гендзи не понимает. Мгновение, и сон снова охватывает Шимаду, утаскивая того в свои коварные сети еще раз.

Что-то прояснилось. Вдруг перед собой Гендзи увидел брата. Такого же, каким он его помнил; серьезного, хмурого на вид, с длинными темными волосами и извечно строгим внешним видом. Он смотрел на него, и во взгляде родственника Шимада видел гнев. Будто бы сторонний наблюдатель, он воспринимал происходящее как фильм, не более того; всю ту же игру разума, который мог создать что угодно, каким бы нереальным не казалось происходящее. Но дальше все расплывалось. Что произошло после? Ханзо замахнулся мечом, Гендзи попытался закрыться рукой, и клинок ранил его. Нет, не просто ранил. Он отсек ему руку. Странный неестественный холод пробежался по всему телу парня пи виде этой картины. «Это невозможно. Такого просто не может быть.» Так же внезапно, как к началу их сражения, Гендзи переместился в их родной дом в Ханамуре. Отец смотрел на сыновей с присущей ему строгостью, о чем-то говорил, будто бы отчитывал. Лишь некоторое время спустя младший Шимада заметил, что его не было в комнате. По крайней мере, не внутри. Он прятался за дверью, совершенно случайно подслушав разговор Ханзо с отцом. Это не сон. Это... Воспоминания. Головная боль мешала вспомнить, что именно тогда сказал родитель, но после его слов Гендзи убежал. Проносился по коридорам поместья так быстро, как мог, лишь бы побыстрее убраться оттуда.

И снова свет. Снова странные силуэты, плывущие вокруг Гендзи. Снова странное чувство, будто тело прижало к земле чем-то тяжелым, и в то же время невесомое. Его сложно описать словами. Нечто напоминающее состояние отлеженной руки, которую придавили чем-то достаточно тяжелым, чтобы сдвинуть это было не так просто.  Ты не чувствуешь руки, но в то же время ощущаешь её странную тяжесть. Чувство необычно, в чем-то даже пугающее. Вот только происходило это не с конечностью, а со всем телом, начиная от лица и заканчивая ступнями; пошевелить которыми отчего-то было очень сложно.
— Что происходит?.. — из последних сил старался произнести Гендзи, едва ли понимая, насколько четко ему это удалось. Онемевшее лицо слушалось через раз, в особенности нижняя челюсть. Слишком тяжелая и неповоротливая даже для такого состояния.

В голове все еще бушевал шторм, и даже недавно пойманная им нит осознания потерялась в тот самый момент, когда Гендзи пришел в себя. Сознание поглотил хаос, мысли переплетались между собой и изворачивались в нечто невыразимое. «Что происходит?..» Мысль не давала ему покоя. Он попытался встать, но что-то опять мешало ему. Точнее, так ему казалось. Сам того не замечая, он поднес руку у лицу и попытался протереть глаза, но почему же... Почему он не чувствовал прикосновения? Словно то была не его рука. Непонимание перерастало в волнение, или даже хуже - в шок. Очередная попытка подняться в вертикальное положение закончилась тем, что нечто сдавило его грудь с новой силой. Мешало вздохнуть, заставляя ловить ртом воздух до тех пор, пока неустойчивое самочувствие не дало понять, что все это время он продолжал дышать. Вопреки собственным ощущением. «Да что за чертовщина?»

За всем творившимся в мыслях хаосе, Гендзи попросту не заметил присутствия в помещении еще одного человека; отчего слова, произнесенные её, попросту застали его врасплох, заставив не только дрогнуть, но и переключить все свое внимание на незнакомую фигуру. Даже в столь стрессовой ситуации Шимада успел разглядеть её: женщина, судя по халату и бумагам в руках - врач. Щелчок. Такой звук издавал странный пульт, который она держала в руках. Потом еще один. И еще. Рассеянный и потерянный, он будто бы снова потерялся, на секунду отвлекаясь ритмичному и внезапно четкому звуку, что выделялся на фоне общего гула в голове. Его взгляд бегал по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы успокоить растущее переживание, что-то, за что можно зацепиться. Но вокруг не было ничего знакомого. Лишь механизмы, приборы и оборудование, о назначение которого можно только догадываться. И она, стоящая рядом с Гендзи и говорящая что-то. Он пытался вслушаться, но то и дело проваливался, как будто на секунду отключаясь и приходя в себя. Словно сам слух барахлил и подводил его, то обостряясь до неприятно резких и четких звуков, то сменяясь на белый шум или вовсе пропадая.

— Ханамуры? — потерянно повторил он единственное слово, которое зацепило его внимание. Женщина говорила на английском, но потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного успокоить мысли. В голове начали всплывать картинки, как быстро сменяющие друг друга фотографии. Это был университет, в который ходил Гендзи; его друзья и одногруппники смеялись и обсуждали что-то, из-за чего преподаватель стучал указкой по доске, дабы привлечь их внимание. Этот стук. Он помнил его. Тогда они говорили на английском... Словно пазл, вырванные хаотичные отрывки собирались в историю. Самые запоминающиеся моменты жизни пронеслись перед глазами, пусть в некоторых он и не узнавал себя. Все, до определенного момента. После недолгого молчания [что для него оно казалось гораздо дольше] он снова перевел глаза на женщину. Почему же... Почему она кажется ему знакомой, в то время как мозг попросту не знает, виной тому глубокое воспоминание или еще одна ментальная иллюзия.

— Да... — прозвучало очень неуверенно и дёргано. К тому моменту он, возможно, впервые сам расслышал свою речь, и та показалась ему... Ненормальной. Этот голос, звучащий одновременно как обычно и странно, с незнакомыми ранее призвуками. Челюсть не хотела двигаться, и каждое новое слово требовало гораздо больше усилий, чем когда-либо. — Я понимаю, — ответил он на английском.

Следующую её фразу он воспринял как шутку. Не потому, что женщина пыталась пошутить или казалась несерьезной, а лишь из-за того, что не мог поверить в услышанное. Не хотел верить. В момент, когда она потянулась к его руке, он попытался отстраниться, словно напуганный и загнанный в угол зверь, но бежать было некуда. Она взяла его руку и вернула в прежнее положение. Но он ничего не почувствовал. Совсем ничего. Ни её прикосновений, но сокращения мышц, лишь осознание самого факта движения. Пульсирующие удары заполоняли его мысли, ритмичные и быстрые. Снова этот страх. Снова ужас перед происходящим. Снова сплошное непонимание, так живописно отраженное на молодом и обезображенном лице. Его руки... Не его. Вместо них лишь механизмы, протезы, напоминающие родные конечности. Женщина говорила что-то про травмы, не все её слова были понятны Гендзи, разве что общая суть - что-то произошло. Но что, во имя Будды, что же это было?! Он не знал, не мог вспомнить. Каждая попытка обрывалась одним застывшим в памяти моментом - лицом брата.

— Вы должно быть шутите, — дрожащим от едва сдерживаемого истерического смеха говорил Шимада. — Этого не может быть. Невозможно. Совершенно невозможно, — как истинный воин, он старался держать все страхи в себе и не выказывать их. Но от внутренней уверенности остался лишь слабый стержень, готовый вот-вот сломаться. И с каждым новым словом сквозь него проходит все более и более широкая трещина, разрушающая последние силы, благодаря которым Гендзи держал себя в руках. — Что вы со мной сделали? — большая часть из сказанного ей проскользнуло мимо мужчины. В конце концов, как можно вслушиваться в слова, когда вместо своего родного тела ты видишь какой-то механизм. Свечение, пластины, механический скрежет, все те звуки, которые издавало то, что он видел вместо живого человеческого тела. Не рука. Не нога. Абсолютно все. — Что вы со мной сделали?!

Как по щелчку переключателя, стержень переломился. Все то, что Шимада старался держать в себе, вырвалось наружу; боль, стах, сомнения и волнение сливались воедино, оставляя после себя лишь животный гнев и злобу. Сам того не замечая, Гендзи ухватился за ворот халата женщины мертвой хваткой, впиваясь чуть ли не сумасшедшим взглядом в её лицо. Что за черт? Где же, где он мог её видеть? Этот голос, этот запах... Почему сейчас, когда незнакомка оказалась в его руках, он вдруг чувствовал что-то, что останавливало его? Тихий шепот. Еле слышимый голосок, который беседовал с ним о медицине, о истории, о последний новостях в мире, о Японии и Швейцарии... Была ли она тем самым голосом, который он слышал сквозь сон? Который не только общался с ним, но и рисовал в его воображении картины, сквозь которые Гендзи гулял все то время, что был без сознания. Была ли она...

Его хватка ослабла, но рука продолжала висеть в воздухе на том же самом месте. Дрожащим взглядом он перебегал с женщины на себя и потом снова на неё. Внезапная агрессия сменилась столь же внезапным чувством вины. Почему же он чувствовал себя виноватым? А главное - за что? Кто знает. Вряд ли сейчас он хоть что-то понимал или был в чем-то наверняка уверен. Ему достались только огрызки, собрать которые воедино он был не в силах. Пока. И, в гуще самых неожиданных для самого себя эмоций, он чувствовал с этой женщиной некое родство. Что-то... Что заставило его остановиться.
— Простите, я... — не мог подобрать нужных слов. Просто не знал, что говорить. С трудом, но руки возвращаются в исходное положение вдоль туловища, а внезапно потяжелевшая голова падает на подушку. Он чувствует, как с края глаза медленно скатывается небольшая слеза, оставляя за собой влажный след и растворяясь. И знаете, после всего взвалившегося на Шимаду, он даже был рад почувствовать это жжение в глаза. Почувствовать хоть что-то, что чувствует живой человек. — Простите...