Свет лампы на прикроватном столике рассыпается медью по мебели, красит стены и пол в цвет обожженной охры, и лицо, совсем как предмет интерьера, приобретает оттенок ближе к желтому, ближе к живому. Я сижу на постели, пустая и холодная, как дом, в котором провожу вечные, до оскомины одинаковые дни и ночи. Я сижу, держа в руках телефон, на экране которого строчкой за строчкой высвечиваются короткие фразы, доставленные неизменному адресату. Перечитываю историю своей болезни, хоть и знаю ее наизусть вплоть до знаков препинания, до даты очередного приступа. Емкие и редкие ответы - лишь их присутствие - добавляют жизни немного смысла, чуть-чуть уверенности, что игра еще не окончена.
Женщины, как я, не должны влюбляться.
Ночь, бестелесная и промозглая, ютится у края комнаты, в громоздкой тени платяного шкафа. Я сверлю ее взглядом, ожидая, что она ответит выстрелом гнева, мол, не время впадать в уныние, но она поначалу молчит, а через секунду, все же, выстреливает.
Одиночеством.
Выжечь чувство привязанности невозможно, оно засело слишком глубоко, чтобы избавиться от него легким движением руки или острым словом, но отвлечься на день или год-другой я умею, да, это все, чего я смогла достичь.
Мысленно благодарю обстоятельства за проведенный год в Америке - это происходит каждый раз, когда я, страдающая от бессонницы, проматываю жизнь перед глазами под стать затертой кинопленке, с которой постепенно сходят важные события, а лица некогда близких людей теряют очертания и становятся чернильными кляксами. Там, за океаном, я воспрянула духом, почти смирилась с новой жизнью и была готова принять конечный исход событий, если бы мои давние связи, которые принято вырывать с корнем и сжигать в печи, не напомнили о себе.
Мужчина, всему виной всегда становится мужчина. В моей истории тоже был один и, к сожалению, до сих пор существует. Будучи молодой девушкой, толком не знающей подлинный вкус жизни, меня охватило безумное чувство, первое, накрывающее с головой, когда малейшие проблески здравого смысла атрофированы, и ты находишься под колпаком у эйфории, будто маленький беспомощный человечек в банке. Так я вышла замуж в неполные восемнадцать за состоятельного американца, мистера Джермэйна Нортона, обещающего мне водопад из драгоценных камней и недвижимость на берегу залива. Все шло замечательно, пока мой сказочный герой не обернулся самым страшным чудовищем, дьявольским ночным кошмаром. Маниакальные наклонности моего мужа полностью разрушили во мне наивное и глупое существо, верящее в счастливую жизнь до гробовой доски. Подумать только, что когда-то я могла позволить себе высшую степень простодушия.
Далее - три года жизни в золотой клетке с телесными увечьями, попытки заявить в полицию и высвободиться, но мистер Нортон был слишком влиятелен, чтобы заставить блюстителей закона уверовать в мое душевное расстройство, а я после каждой такой выходки получала сильнее, больше и гораздо жестче. Привыкнуть к боли и научиться испытывать от нее удовольствие - пункт назначения, до которого я дошла.
Судебному разбирательству, все же, было суждено разгореться. Увы, не по моей вине - Нортон запутался в собственных аферах, суденышко его бизнеса получило пробоину и стремительно пошло ко дну. Тогда, когда его взяли под стражу, у меня появилась возможность подлить масла в огонь, заведя против него еще одно дело о насильственном обращении, и тут уже никакие липовые справки от психиатров о шатком состоянии моего здоровья не могли скрыть правду. В итоге, за богатый букет финансовых махинаций Джермэйну дали долгий тюремный срок размером в пятнадцать лет, а за второе преступление мне в руки перешла добрая часть его состояния в качестве морального ущерба.
На этом, пожалуй, все.
Постскриптум: насилие мне прописано в коде ДНК, оно вычерчено ветвистой линией на ладони, на нем завязана вся моя жизнь, и ничто, ничто не может нас отлучить друг от друга.

Сумерки пятятся на цыпочках прочь от подступающего к линии горизонта золотого блюда. Новый день с некоторых пор ничего не обещает, лишь заходит без стука, протягивает маску и вручает с единственным словом "надевай". А я, приученная к кем-то прописанным надо, - экая примерная девочка! - не сопротивляюсь. Маленькая стрелка на настенном циферблате лениво подбирается к отметке семь, а это значит, что совсем скоро город в одеяле из молочного тумана полностью отпрянет ото сна, нальется солнцем, таким ярким, на которое только способен плакучий ноябрь. Улицы Лондона уже скрепят тормозами, его жилы и вены - рельсы метрополитена - гудят поездами и мыслями сонных граждан, и пока за окном раздается третий звонок перед ежедневным спектаклем без названия о переплетениях судеб, я смываю остатки ночной тяжести быстрыми потоками воды.
Выйти из зоны комфорта - совершить ошибку. Сегодня для меня это подвиг, приравненный к безжалостной пытке, ибо желание зарыться под подушками, приняв усыпляющую таблетку, мается в голове, но так и не принимает решительную форму. Небрежно закалываю волосы, надеваю пальто, натягиваю ботинки на рифленой подошве и открываю дверь, пуская косые солнечные лучи гулять по черным паркетным доскам. Все это - механические движения, не подкрепленные мыслительным процессом, ничего более.
Рухнуть в нарастающую симфонию звуков, стать ее частью, плыть вместе с ней по течению, преодолевая взлеты и падения по октавам. Начало музыки напористо - черные порывы духовых сплетаются с неуправляемым треском ударных, а где-то за стеной хаотичного звука плачет скрипка, без малейшей поддержки своих собратьев. В этом тонком и пронзительном стоне проявляется мое измученное лицо.
В недрах города душно. В бесконечных тоннелях, переходах, станциях, вагонах, во всем, что составляет общую цепь подземного механизма - д у ш н о. Воздух липкий, воздух громкий и сверлит виски, воздух такой раздражающий, воздухом нельзя дышать. Пробираюсь через спины, эхо шагов, руки нищих, сажусь на первый прибывший поезд, чтобы быстрее умчаться в трясущемся вагоне подальше от суеты и затеряться в грохоте пролетающего по рельсам состава. Смотрю на пассажиров, бесцельно, пустыми глазами, в которых нет ничего, даже безразличия не существует. Краем глаза замечаю двух мужчин в довольно неплохих костюмах цвета воронова крыла, косящихся в мою сторону, но не придаю этому должного значения. Опираюсь на поручень краем головы, считаю остановки, сколько людей вышло, сколько зашло, а сколько спросило, не нужна ли мне помощь. Нет, не нужна, вы все равно мне не поможете. Спасибо.
Выйти где-то в городе, не обращая внимания на женский голос, сообщающий название станции, протащиться по эскалатору вверх, быть ослепленной солнцем и оживленной холодным порывистым ветром. Мои два спутника в черном повторяют тот же порядок действий и ускоряют шаг на выходе из метро. Оборачиваюсь, кожей чувствуя опасность, и, под стать потревоженной змее, ускользаю по глади асфальта как можно быстрее. Они идут по пятам, набирают шаг, переходят на бег, равно как и я. Не могу представить, кто так рьяно желает меня увидеть и посылает мальчиков на побегушках по мою душу. Заскочить в проулок, чтобы срезать угол, бежать дальше, не оглядываясь назад. Бессмысленно, ведь легко угадать, что мои преследователи знают, где я живу, но, похоже, прозевали момент, когда я удалилась из дома и направилась в сторону метрополитена. Поймать меня на входе им, видимо, так же не удалось, а поднимать шумиху в поезде нет смысла, так что они решили схватить меня на улице. Забегаю в дверь, вырастающую перед носом - большой круглосуточный супермаркет, который ломится от многочисленных рядов с продуктами, идеальный лабиринт для того, чтобы поиграть с похитителями в кошки-мышки. Но они проворнее, чем я думала: так скоро пересекают улицу и, замечая меня через проклятые аквариумные стекла, врываются в магазин, сметая покупательницу с полиэтиленовыми пакетами, набитыми продовольствием. Мне остается только лавировать меж полками и делать вид, что очень спешу, и зубная паста по акции меня абсолютно не интересует.
Джон Уотсон всегда обладал невероятным талантом оказываться не в том месте и не в то время. Это не правило, это аксиома, и сейчас, увидев его, я не смогла сдержать волну удивления, выплескивающуюся ироническим смешком. Бедный-бедный Джон, сегодня тебе предстоит стать частью моего приключения. Я, не здороваясь, не справляясь о делах, даже не спрашивая "вы позволите?" вцепляюсь в локоть мистера Уотсона и веду его прочь из супермаркета. - Аккуратнее, впереди еще много препятствий, - резкий взгляд в сторону доктора, сразу после того, как он чуть не вписывается в прозрачную дверную створку. Он, пока что, не требует объяснений, даже не может понять, какое проклятие на него обрушилось и, наверное, жалеет, что решил субботним утром прогуляться меж стеллажей с продуктами. Все складывается странно, так странно, но нет времени на анализ, потому что те несносные мальчишки из метро поняли с завидной быстротой, в какую сторону свернула я и мой новоиспеченный попутчик. - Меня преследуют, мистер Уотсон. - слова сбивчивы, мысли путаются, я даже боюсь замедлить бег, чтобы отдышаться. Расслабляю мертвую хватку, отпуская руку Джона, будто даю ему свободу выбора: бежать со мной или от меня. - Вы, как всегда, очутились в гуще событий, поразительно.
Я плохо знаю этот район Лондона, к тому же, никогда не бродила по забытым Богом переулкам. В такой напряженной ситуации решения нужно принимать молниеносно, и Джон, взяв на себя роль путеводителя, подсказывает, куда свернуть выгодней. Мы почти выигрываем, но подводит слепое пятно - очередной переулок, заканчивающийся высокой стеной из красного кирпича.
Мышки в клетке, мышки покорно ждут двух черных котов, чтобы быть съеденными. А коты тут как тут, уже наставляют на нас пистолеты и просят поднять руки без лишних телодвижений.
- Джермэйн просил передать, что невозможно соскучился. Скоро Вы сами все узнаете, мисс Адлер, а пока, проявите послушание и наденьте вот эти наручники, - звон падающего металла к ногам, еще один звук из обширной фонотеки поражения. - Вторая пара для Вашего друга.
Не может быть. Пятнадцать лет прошло.
Недовольно поджимаю губы.
- Мальчики, а как же утренний кофе?

Отредактировано Irene Adler (2017-01-25 23:30:09)