- Нет, - говорит Стрэндж в телефонную трубку, которую уже привычно держит не сам, а с помощью мантии - ее уже впору переименовывать в многофункциональную, а иногда и в лезущую повсюду без спросу, - это никак не возможно. У меня очень мало времени, между прочим, и в телефоне вот-вот закончится заряд.
Мантия осуждающе шуршит, чувствуя ложь, и будто бы перехватывает трубку немного удобнее; или доктору только кажется, будто во вполне естественных звуках, которые иногда издает любой кусок ткани, если он шевелится или метет подолом по полу, есть оттенки тех или иных эмоций. Или это вовсе его собственные эмоции, которые он перенес на бездушный артефакт - это без разницы, ведь истинного чувства вины из-за своей лжи Стивен не ощущает. Он просто вежлив: нельзя же в лицо, точнее, в ухо человеку на том конце провода прямо заявить, что Стивен Стрэндж попросту не желает иметь с ним никаких дел.
- К сожалению, вся эта неделя у меня занята. Да и потом я не смогу с вами встретиться - меня нет в стране и я вернусь нескоро, - на этот раз мантия и совесть самого доктора реагируют уже спокойнее, будто привыкнув к неправде, или же проникнувшись сполна приставучестью этого корреспондента. - Конечно, у меня ньюйоркский номер: это ведь спутниковый телефон! С ним я могу находиться хоть на Мадагаскаре… Нет, сейчас я не на Мадагаскаре, я привел этот остров как пример. Думаю, вам лучше всего обратиться в пресс-центр главного госпиталя Нью Йорка, они ответят на ваши вопросы с большим удовольствием.
Наконец после этих слов ему удается положить трубку - точнее, он просто отворачивается от телефона, а дальше все происходит будто само собой: тяжелая складка алой ткани причудливо изгибается, будто под ней есть чья-нибудь рука, и жмет на нужную кнопку, а потом аккуратно возвращает трубку на ее место. Полный сервис, но Стрэндж уже настолько к этому привык, что перестал замечать и даже ценить, за исключением тех редких случаев, когда ситуация совсем выходит из-под контроля. Впрочем, это происходит редко - контроль ведь всегда был одной из тех вещей, что доктор ценил выше всех прочих.
С другой стороны, в последнее время именно с контролем над ситуацией возникало слишком много проблем. Доктор не мог отвечать за посторонних людей, и рано или поздно это все равно бы произошло - кто-нибудь узнал бы о том, что он жив, где находится и чем заниматься. И если то, что Стивен живой и относительно здоровый, он и не скрывал ни от кого, то два последних факта предпочел бы держать в тайне еще очень и очень долго. Думал - кому какая разница? Он больше не практикующий хирург, кого он может интересовать в то время, когда в мире происходит так много всего каждый день: кто-то попадает в аварию, кто-то делает что-нибудь провокационное, кто-то набрал пару килограмм веса - и если этот человек хоть чуть-чуть интересен для общества, о нем тут же напишут. Газеты и другие средства массовой информации существуют абсолютно для всех: для любителей сплетен, для интересующихся НЛО, для садоводов и огородников, для микробиологов, для заводчиков собак, черт возьми, для кого угодно - но Стрэндж и не подозревал, что есть отдельная каста людей, живо интересующихся тем, как там поживают доктора “в отставке”.
А вот же - кому-то понадобилось. Специализированный выпуск “Science”, попасть в который считается престижным - об этом Стрэндж знает не понаслышке, ведь был на его разворотах уже трижды, и четвертый раз на предпоследней странице: как раз там писали об аварии и его нетрудоспособности на неопределенный срок. Та еще была статейка, Стивен зарекался ее читать, но, конечно, прочитал одним из первых, и полдня потом ходил со странной смесью лютой злости и триумфального удовлетворения. Этот же журнал теперь снова что-то от него хотел, не иначе, у них совсем закончились материалы, или же…
Доктор садится за стол и разворачивается в кресле к окну. Складывает ладони домиком, закидывает ногу на ногу.
Или же виноваты слухи. Кто-то что-то слышал или видел, сказал приятелю, тот передал еще одному человеку, а он оказался связан с прессой. Или не так, а по другой цепочке, но… Стрэндж, возможно, не всегда был образцом благоразумия, в особенности когда появился из портала посреди больницы, с дыркой в боку и в такой одежде, в которой в этот век никто по улицам не ходит. Глупо было надеяться, что никто этому не предаст значения – Кристин, наверное, придумала какое-нибудь объяснение всему, да у нее и выхода другого не было, но… это люди. Всегда сложно, когда приходится иметь дело с людьми не под наркозом.
Как раз когда Стивен думает, как ему исправить дело, как раз когда он начинает надеяться, что корреспондент, ничего не добившись, опустит руки или увлечется кем-нибудь другим, раздается этот звонок. Пронзительный, скрипящий звук механизма, которым давно никто не пользовался, ведь маги обычно не либо имели ключи, либо появлялись в Санкторуме через другие двери, - теперь снаружи стоял явно не «свой», и ничуть не странно, что Стивен первым делом решил, что это журналисты.
Первым делом он, сорокалетний взрослый мужчина, думает затаиться, будто никого нет дома. Он делает именно так, точнее, не делает ничего – сидит себе в кресле, прижав кончики пальцев друг к другу, и думает. Однако звонок повторяется, звучит теперь еще настойчивее, словно палец вдавливает кнопку со злостью и нескончаемой энергией, так что даже сидящий тремя этажами выше Стивен это чувствует.
«Ладно, - решает он, поднимаясь из кресла, - еще посмотрим».
Конечно, он уверен, что назойливый корреспондент из “Science” добрался и сюда, и именно поэтому Стрэндж не торопится, проходя по коридорам и спускаясь по лестницам. Посередине второго пролета его застает очередной пронзительный визг дверного звонка, и Стрэндж убеждается что правильнее всего будет его демонтировать; этим он и займется после того, как разберется с визитерами.
- Да иду я, - ворчит он себе под нос, и рывком дергает одну створку входной двери на себя. – Вы очень настойчивы… мисс.
Лишь в самом конце его голос чуть изменился – все же доктор не ожидал увидеть на пороге молодую девушку. Сколько он помнил, в “Science” всегда работали одни мужчины, не считая разделов пиара и интернет-маркетинга – там серьезно подходили к делу и журналистов, не защитивших кандидатскую, даже на стажировку не принимали. По крайней мере, так было три года назад, а теперь…
- Но пришли вы все равно зря. Кто вас сюда послал?