А все начиналось совсем безобидно, разглядывая бескрайние поля одуванчиков с затесавшимися елками и полосатыми деревцами, размышлял доктор Леонард МакКой. Команда «Энтерпрайз» благополучно следовала цели своей пятилетней миссии, исследовала все эти новые миры, когда от командования пришло сообщение о необходимости вернуться на Землю, доставив профессора Кларенса Армина с Корсики 23. Почему с этим не мог справиться кто-то еще, ведь они не какой-то там транспортный корабль, начальство не распространялось.
— Приказ, господа. Профессор Армин должен продолжить свои исследования в надлежащих условиях. Выполняйте!
Но Джей Ти Кирк не был бы собой, если бы не получил от ситуации свое. И вот результат — увольнительная, экипаж чуть ли не на ушах стоит. Шутка ли, полноценный отгул на несколько дней, да еще и в более чем цивилизованных условиях, а не на то время, пока научный отдел вдоль и поперек исследует очередную планетку (эти субъекты не успокоятся, пока не перетаскают на борт все камешки и кустики, а для надежности еще и на зуб попробуют; не удивительно, что среди них второй по величине процент несчастных случаев — спасибо, что не с летальным исходом — после офицеров безопасности).
МакКой уже подумывал, не отправиться ли ему на уикэнд в родную Джорджию, но жизнь, как водится, решила внести свои коррективы. Коррективы, вещали звонким голосом энсина Чехова.
— Добрый день, Чехов. А я уж подумал, вы решили посетить медосмотр, запланированный еще на прошлой неделе, — усмехнулся Леонард, откладывая инструменты в стерилизующий бокс и выбрасывая перчатки в утилизатор. Все же, следовало довести до ума последний эксперимент над сывороткой из крови Кхана. Кто знает, когда в следующий раз пригодится? С их-то образом жизни. —  Планы? Деревня? — с каждым произнесенным словом брови доктора неудержимо ползли вверх. Когда он делился с Джимом своими мыслями по поводу энсина… Ну, как делился —  бормотал, за стаканом бурбона или преследуя спятившего триббла по коридорам корабля, «семнадцать, сэр» и беззвучно ругался. Он никак не предполагал, что юный русский вундеркинд в один прекрасный день САМ явится в вотчину корабельного вивисектора (кажется, как-то так шепотом и по темным углам называли доброго доктора, обсуждая драконовские методы лечения) и уж тем более с предложением совместного отдыха.
Всего одна безобидная фраза с этим акцентом, сводящим с ума все бортовые компьютеры и заставляющим МакКоя непроизвольно поворачивать голову в сторону звука:
— …Докта, вам просто надо отдохнуть. По-русски… — и сбежал, сообщив исходные координаты.
МакКой даже не успел ничего ответить, а алеющий щеками мальчишка уже исчез, только двери лазарета закрылись с тихим шорохом.
«Какого черта я делаю? Почему не сказал, что уже запланировал поездку, почему…» — по прошествии часа, приближаясь к транспортаторной, Леонард все так же задавался этими вопросами. И тащил с собой целый рюкзак, доверху набитый всевозможными лекарствами, тремя трикодерами (два запасных, на случай, если техника опять начнет баловать, как это случается всякий раз) и средствами для оказания первой медицинской помощи. Отправляться в таинственную и неизведанную страну под названием Россия без надлежащей подготовки? Да вы шутите! Это все равно, что очередная исследовательская миссия. Хотя Павел и обещал покой и тишину, но в этом вопросе ему полностью нельзя было доверять. Все на «Энтерпрайз» знали, что их навигатор был патриотом с большой буквы и без устали всем был готов сообщать о том, что Россия — колыбель человечества. Собственно, Чехов уже был на месте.
— Чехов,  — коротко поприветствовал док, водрузив на одну из приемных панелей свою поклажу, и с опаской покосился на все устройство в целом. Перспектива в очередной раз рассеяться на атомы не слишком прельщала Леонарда. — Итак, куда же мы направляемся?
Итак… Шел двадцать третий век, расцвет толерантности (да, не у всех органы размножения находятся на положенных местах, и это лишь самая малость) и единства. Но некоторые стереотипы продолжали жить и по сей день. Когда сияние транспортатора погасло, две лягушки-путешественницы оказались… Ну, явно не в обещанной деревушке, где тишь да благодать.
— Чехов, объясни мне, какого черта мы здесь делаем?! И на что ты меня подписал? Зачем тебе это? Я зловредный и ворчливый старикашка, это явно не та компания, что нужна молодому человеку вроде тебя, — в десятый раз настойчиво интересовался МакКой, обходя «мины» на узкой тропинке, которую и тропинкой не назовешь, и таща вместе с походным рюкзаком еще и конфискованную здоровую клетчатую сумку, которую сам Чехов называл то «челночной», то спортивной. — Мы заблудились, да? Сейчас на нас выскочит стая голодных русских медведей. Помяни мое слово!

— Чехов, ни одно перемещение с помощью транспортатора не может быть безопасным! — отозвался МакКой, хмуро наблюдая за отчего-то крайне взбудораженным энсином. Кажется, Павел даже побил все рекорды по скорости восхождения на приемную платформу. Впрочем, это же Чехов, все давно привыкли, что рядом с ним позитивная энергия всегда зашкаливает. — Твое тело расщепляет на атомы в одном месте, а потом пересобирает черт знает где. Это раз. Два — один черт знает, КАК тебя соберет обратно. И соберет ли, не растеряв где-то по дороге в бесконечно темном нигде, — при своей аэрофобии, к этому чуду инженерии доктор всегда испытывал особую неприязнь. Он даже был бы согласен на шаттл, тот, в случае чего, просто развалится во время полета, а вот транспортаторы были крайне непредсказуемыми. На его памяти имелись случаи, когда некоторые несчастные превращались в реальных рукозадов. Буквально. Про людей же, которые из-за неточностей в координатах или незначительных поломок в одном из замыкающих контуров отправлялись бороздить бескрайние просторы вселенной, можно было и не говорить.
Робкое замечание о небольшой оздоровительной прогулке и необходимости немного пройтись вызвало вполне закономерную реакцию самого доброго доктора Звездного Флота.
— Я же говорил, что мы заблудились! Запомни, Чехов, технике никогда нельзя доверять полностью. Я тоже часто использую различные приборы, но они могут ошибаться, как и люди, их использующие. И поэтому больше доверяю здоровым гландам, — впрочем, к огромному удивлению МакКоя, косматые и голодные медведи не вырулили из леса в их сторону ни через пять, ни через пятнадцать минут. Зато на берегу маленькой речушки паслось стадо коров. Леонард мысленно сделал себе заметку, что на этом берегу лучше не разгуливать, не ровен час, и снова попадешь в одну из «мин». Еще одно наблюдение — Чехову все это доставляло просто неимоверное удовольствие.
— Парень, ты знаешь хоть одного человека, который в здравом уме захочет со мной водиться? Кроме нашего капитана. Этот даже померился мощью с радиацией и умудрился отпинать варп-ядро, — насмешливо поинтересовался МакКой, слушая забавные возмущения их юного навигатора. Обычно подобное поведение его раздражало (по мнению окружающих, его вообще мало что НЕ раздражало), и даже Джеймс-мать-его-Кирк имел все шансы получить выговор и язвительную лекцию о необходимости повзрослеть. Но это же — опять же, вот дела — Чехов! Парнишка, в своей непосредственности, был одновременно мил и забавен, и к собственному удивлению, это понимание не вызывало у Леонарда желания закатить глаза и прописать какой-нибудь ужасно болезненный укол витаминного комплекса, для стимуляции мозговой деятельности. — Конечно можешь… — МакКой усмехнулся и легонько постучал Чехову по лбу. — Чехов, тебе сколько? Семнадцать? Восемнадцать? А тратишь свое свободное время на какие-то научные проекты и старого, ворчливого, грубого циника и мизантропа.  Я в твои годы знаешь как отдыхал? У-у-у-у! — яркая маккоевская фантазия услужливо подбросила парочку воспоминаний о бурной молодости и почему-то добавила туда еще и коленки Нэнси Бишоп. Доктор хохотнул и по-отечески потрепал юного русского вундеркинда по кудрявой голове. — Хотя лучше тебе и не знать, — Леонард хотел добавить еще что-нибудь, например «мал еще» или «тебе пока рано знать», но сбился с мысли и убрал руку с чеховской головы на пару секунд позже, чем собирался. Столь пристальный взгляд больших и наивных глаз сбивал, а еще пробуждал смутные мысли и порывы в  добром докторе. — Павел, ты же говоришь, что большой и взрослый. К чему тогда детсадовские вопросы? — откашлявшись, незаметно для себя перейдя на обращение по имени, поинтересовался МакКой, на счастье которого маленький кудрявый Бэмби прервал сеанс гипноза и уже рванул по тропинке, радостно выкрикивая странные слова.
— Бел’тчик? Карку-ужа? Чехов… — в этот момент раздалось лошадиное ржание, и доктор тоже заметил до этого момента тихо пасшихся животных. А потом Чехов заговорил, и у него появилось непреодолимое желание потрясти головой и прочистить уши. Странная русская тарабарщина звучала… странно. А МакКой как никогда пожалел, что не взял универсальный переводчик. Почему-то только сейчас до него добралась мысль, что в этой таинственной деревушке, в которую его так активно тащит Чехов, могут быть и другие люди. И они наверняка будут говорить на этом своем языке. Конечно, был еще стандарт, но вот первый яркий пример. Доктор только с трудом уловил, что его имя тоже было упомянуто их говорливым энсином. — Чехов, зачем ты говорил с лошадьми обо мне? Ты говорил, да? И что за странные имена? Бе-ел’тчик… — МакКой помотал головой и уже привычно возмущенно воскликнул на нелепое предположение о неспособности усидеть на лошади. — Чехов, я родом из Джорджии! — будто этим все и объяснялось. — Ну привет, красавец. Будем знакомиться, да? — Леонард пошарил в кармане рюкзака и достал два яблока — привычка везде иметь при себе запас этих фруктов появилась еще в Академии, иначе вечно голодный Кирк мог здорово потрепать докторские нервы. Угощение перепало и второй лошади. Пока Чехов говорил, животное ело, а док почесал вороному шею, шепнул пару ласковых и наконец погладил по морде, когда от яблока не осталось ни следа. — Это настоящий юг, Чехов, — покосившись на усевшегося верхом Павла, он поудобнее перекинув свою поклажу, и с довольной усмешкой, следом вскочил на лошадь. — Ни один уважающий себя южанин не способен свалиться с коня, запомни это, парень! — забыв про возможных медведей в густых елках, неизвестную местность и проблемы с отсутствием переводчика, самый довольный доктор вспомнил и другую бурную молодость — с выездкой, скачками и запахом травы на просторах родной Джорджии. Главное, ехать вдоль дороги.

— Еще скажи, что у нее есть медицинское образование и степень в психиатрии!  — МакКой недоверчиво хмыкнул и скрестил на груди руки, насмешливо поглядывая на Павла. По мнению доктора, аргументация сильно хромала и не звучала достаточно убедительно.
— Это только мне так повезло или ты и Спока считаешь дружелюбным и общительным? — привычно проворчал он,  чтобы не показать, что слова Чехова нашли в нем отклик. В конце концов, не зря же так старательно выстраивал образ циника и мизантропа, вечно всем недовольного. И один не в меру любопытный мальчишка никак не может поменять его отношение ко всему этому. — Наивная ты душа. Просто те, кто так считают, уже обладают приличным жизненным опытом, Чехов.
«Семнадцать, прости, Господи… Какой жизненный опыт в семнадцать? Совсем же пацан, а все туда же, в космос…»  — впрочем, дальше свою мысль доктор развить не успел. Парнишка выдал такое предположение, после которого каждый второй член экипажа начал бы хохотать.
— Кто милый? — МакКой аж воздухом поперхнулся от такой новости и закашлялся. Воистину, непосредственность Чехова порой била все мыслимые и немыслимые границы. Павел вообще был синонимом наивности у всего экипажа. При всей своей мозговитости. Это никак не умаляло его профессиональных заслуг и навыков, но того самого пресловутого опыта у него и правда не было. Зато с лихвой хватало любопытства и общительности. С кактусом Сулу и теми лавовыми человечками на Проксурсе он тоже пытался подружиться.
— Бел’тчик и Каркужа. Чехов, что за странные имена? У вас так принято? И что они означают? — отойдя от первого потрясения, доктор вернулся к прежнему недоверчиво-ворчливому тону. Собственное произношение неимоверно резало слух, но непривычное сочетание звуков давалось не слишком легко. — Пы-ы-ыстра? — протянул он и слегка нахмурился, прокручивая в голове озвученные команды. Потом глянул то ли удивленно, то ли задумчиво на своего спутника и повторил снова, но уже стараясь не растягивать так гласные. — Пыстра. Нет, не так… Б’истра. Черт возьми, а я еще считал клингонский сложным языком,  — недовольно проворчал он, устало потерев переносицу. Верно говорят, что с возрастом учиться чему-то всегда сложнее. Зато сейчас, пытаясь максимально похоже воспроизвести чужую речь, Леонард внезапно представил, с какими сложностями порой приходится сталкиваться их навигатору при общении с бортовыми компьютерами. Людское восприятие — куда более гибкое, и даже самый ужасный акцент можно разобрать, обладая достаточным воображением и не страдая проблемами со слухом. Но техника в этом плане подстраиваться не будет. — И нет у меня никаких фобий. Это просто вы все слишком беспечны. А я всего лишь стараюсь быть заблаговременно готовым ко всему, — наставительно заявил Леонард, возведя палец к небесам, и добавил:
— Чехов, ты вроде умный парень. Космос, звезды, великая цель  — это все бессмысленная и пустая болтовня, которой вам, юнцам, забивают головы на каждом шагу в Академии, — МакКой скривился, как и всегда, когда разговор заходил о различных космических сказках. — То, о чем вещают с каждого агит-плаката, призывающего вступить в Звездный Флот, и в числе первых отправиться туда, куда еще не вступала… Чтобы вот такие молодые и горячие головы неслись помогать осваивать новые миры, — он неосознанно повысил голос, а интонации с каждым словом начали принимать все более язвительный оттенок. Сколько их было на борту «Энтерпрайз» и других кораблях, когда тот ромуланский психопат вылез из своей дыры и отправился мстить одному лишь человеку… вулканцу? — А пока они сотнями мрут на булыжниках, на которых длится и длится процесс терраформирования, это будут звать «великой целью». И им на смену будут приходить новые люди. Дети, черт возьми, жизни еще не видавшие! — раздраженно махнув рукой, МакКой бросил задумчивый взгляд на лесок и погладил лошадь по шее, успокаивая и животное, всполошившееся под конец его тирады, и себя. В конце концов, Звездный Флот действительно играл огромную роль в жизни нынешнего общества, а космос был его основой. И все же одно дело, когда в неизвестность бросаются люди вроде него, ничем не связанные, растерявшие все свои перспективы. И совсем другое — молодняк. 
Тем временем Чехов, похоже, решил устроить соревнование. МакКой усмехнулся, слушая радостную болтовню энсина, и его настроение даже несколько улучшилось. Но чтобы какой-то, пусть даже трижды русский, мальчишка смог его обогнать?  Может доктор уже и не молод, но опыт не пропьешь. Это как с ездой на велосипеде. А с животными секрет в том, чтобы не бояться и доверять.
— Детский сад, черт возьми! Ну-ка, приятель, давай покажем этим двоим, как это делается, — похлопав животное по шее, пробормотал Леонард, и вороной радостно заржал, нагоняя умчавшихся вперед. Таинственный чеховский возглас вспугнул пару птиц, а Каркуша уже поравнялся с Бельчиком. Если бы кто-то сказал МакКою, что сейчас будет, он бы посмеялся над умником, видно пересмотревшим старых земных фильмов. Но никто не говорил, а на горизонте уже замаячил резной деревянный заборчик, как вдруг «выскочило» оно — внезапное препятствие в виде гуся. Птица заметалась по тропинке, истошно гогоча, а потом, видно не придумав ничего умнее, рванула навстречу коням, широко раскинув крылья и подпрыгивая, в попытке взлететь. Гусь медведем, конечно, не был, но выглядел угрожающе, так что МакКой почел за лучшее предупредить (вдруг Чехов слишком увлекся):
— Во-о-оздух! — и зажмурился. Три, два, один...

Отредактировано Leonard Н. McCoy (2017-01-03 00:25:16)

Никто не убился, звука удара так же не последовало. О том, что что-то все же произошло, возвестило лишь негромкое «ой» Чехова и гусиное гоготание. МакКой притормозил своего вороного и приоткрыл один глаз,  удостоверяясь, что угроза миновала. Безумная птица хлопала крыльями уже где-то позади.
— Эта сумасшедшая крыса с крыльями выскочила слишком неожиданно. Чехов, у вас так всегда? — возмущенно оглядываясь на важно вышагивающего гуся, проворчал МакКой. Судя по всему, таинственная Россия старалась произвести впечатление с первых же шагов, и словно испытывала нервы доброго доктора на крепость. — Кажется, я начинаю понимать, почему даже в наш век ваша страна выделяется. Ни у кого больше нет парочки лишних планет типа Русь, Новая Москва и Кубаночка. И это при том, что верхушка Звездного Флота и объединенного правительства находится в Циско.
Пока Леонард оглядывался по сторонам, выискивая притаившуюся по кустам опасность, во двор дома, у которого они остановились, выскочила невысокая старушка в цветастом платке, и с крайне озабоченным видом начала ощупывать и похлопывать Чехова, приговаривая что-то на том самом загадочном русском наречии.
— Бабушка? — с тщательно скрываемым ужасом просипел доктор и весьма порадовался, что уже успел слезть с коня. Милая деревенька оказалась щедра на сюрпризы. А его уже подхватили под руку и куда-то потащили. Золотое правило, которое МакКой усвоил еще в младые лета — сохранять хорошую мину даже при плохой игре.  Это целое искусство. А еще бесценный навык, когда что-то идет не так. Вот, например, Джиму однажды пришло в голову, что доктору стопроцентно, просто кровь из носу, но нужен трофейный бюстгальтер ядовито-розового цвета. Хозяйку белья найти не удалось. Хотя столь выдающихся форм на той вечеринке по случаю второй попытки прохождения «Кобаяши» было раз-два и обчелся (в этом вопросе Джимбо можно доверять). Дама оказалась скромна…
— Анджелина Васил’эвна. Мэм. Рад знакомству, — вопреки расхожему мнению, улыбаться МакКой умел, хотя и делал это столь редко, а если делал, не всегда было понятно, улыбается он или собирается нашпиговать очередного несчастного своими гипо. Да и понятие манер ему было не чуждо. — Премного о вас наслышан.
О таинственной чеховской бабушке слышал уже каждый член экипажа, и не по одному разу. Она была столь же загадочна и непостижима, как и вечно поминаемая юным вундеркиндом Россия и разнообразные русские традиции. А последние, к слову, доверия не вызывали ни у кого. Леонард еще слишком хорошо помнил, как на первых порах Чехов всюду таскал с собой здоровый и шуршащий сверток. Иной раз он его открывал, чем-то там шуршал, почти с головой погрузившись в шелестящие недра, а потом на всеобщее обозрение появлялась чрезвычайно довольная или крайне озадаченная физиономия их энсина. На все вопросы о том, для чего все это, Павел таинственно улыбался и говорил: «Надо». Тайну свертка раскрыл Сулу, однажды пришедший на смену чуть раньше, и случайно севший на шуршащее нечто. А потом последовала история о старушке, заворачивающей юному русскому гению в несколько пакетов бутерброды на завтрак, и сортировка этих пакетов на категории, вроде пакетов с пакетами, в которых хранились пакеты для хранения пакетов в пакетах…
Да, иногда эти русские были пугающи и непонятны так же, как и их безумная фантазия.
— На кораблях-то, конечно, кормят, но знали бы вы чем, мэм!  — вопрос питания в условиях долгих космических перелетов всегда был больной мозолью доброго доктора, и к своему величайшему удивлению, сейчас он, похоже, обнаружил родственную душу. Проследовав за Чеховым к старинному умывальнику, и продолжая обсуждать с  причитающей о худеньких, бледненьких и вообще, разве что с одного чиха не улетающих деточках, старушкой, Леонард не смог удержаться от небольшой подначки. И пока вода шумела, тихо поинтересовался у энсина:
— Павлуша, да?
Тем временем знаменитая на весь «Энтерпрайз» Ангелина Васильевна уже успела накрыть на стол, так что теперь доктор МакКой мог сполна оценить то самое хлебосолье, о котором постоянно вещал Чехов.
— Я им всегда говорю, что реплицированная пища — зло. В ней же нет ни грамма натурпродукта. А потом удивляются, когда с легкостью подхватывают какую-нибудь простуду или бершайский грипп, — сел на любимую коняшку док, ободренный согласно кивающей бабусей, усаживаясь за стол. А среди различных солений, картошечки и внушительных тарелок с дымящимся красным супом стояли два кувшина и пузатая, слегка запотевшая, стеклянная бутыль, которую шустрая старушка успела быстренько открыть. И так же шустро наполнить два стакана из той самой бутылки, а третий каким-то компотом.
— Ужас-то какой. Пашенька, ты как знаешь, но в этот раз я без грибочков-то соленых, да капустки квашеной тебя никуда не пущу, — придвигая компот любимому внучку, запричитала Ангелина Васильевна. — И чесночку с редькой — как же ты у меня там без витаминов-то? А вы пейте, Ленечка, пейте. Не абы что, а своя самогоночка, по дедовскому рецепту. Ну, давайте, с дорожки-то, за приезд,  — и лихо хлопнула половину стакана, молодецки похрустывая соленым огурцом.

— Вот и я говорю, рано тебе еще, Чехов. Тебе же еще семнадцать только!
МакКой всегда придерживался принципа — абы что не пей, козленочком станешь. Что уж говорить сейчас, когда доктору представилось на собственном опыте познакомиться с одним из пугающих русских явлений. Да и вообще, он предпочитал напитки благородные, не уничтожающие все высшие функции мозга подобно вражеской армии, а мягко и деликатно обволакивающие и согревающие нутро. Но где доктор предполагает, там бабушка располагает…
— Чехов, думаешь, будь везде в достатке витаминов, я бы всем вам прописывал витаминные инъекции? Думаешь, мне доставляет особое удовольствие, бегать за вами с гипо? — нахмурившись, праведно возмутился МакКой. Тот факт,  что девяносто процентов экипажа именно так и считало, тихо проклиная доктора и его драконовские методы лечения, а оставшиеся обитатели корабля держали свое мнение при себе, к делу, разумеется, отношения не имел. Сам-то начмед был диаметрально противоположного мнения.
— Это он, мэм… — начал было Леонард, но был остановлен придвинутым под нос стаканом с прозрачной жидкостью, гордо именуемой самогонкой, и бодрым восклицанием чеховской бабушки:
— Не мэмкай мне. Какие же мы тебе мэмы? У нас тут все скромно, по-семейному, не надо тут ваших мэмканий, — и погрозила соленым огурцом. — Ты пей, касатик.
Доктор демонстрацией проникся, пробормотал нечто среднее между «за знакомство» и «помоги, Господи», и разве что не перекрестившись, опрокинул в себя стакан с таинственным дедовским рецептом. Огненная вода обожгла язык, прокатилась по пищеводу, а Леонард возблагодарил всех богов за то, что эта чудесная женщина не имела счастья быть знакомой с их начальником инженерной службы. Эти двое бы точно спелись. Правда что-то подсказывало МакКою (видимо опыт и несколько эпизодов с участием Скотти и внука хлебосольной старушки), что тут могла и найти коса на камень. Скотти был верен шотландским традициям не меньше представителей семейства Чехова.
— Прошу прощения, мэм. Это он, Анджелина Василь’эвна, много времени проводит у нас в инженерном отсеке, — и, конечно, доктор ни разу не опечален этим фактом. Ну и пусть себе ковыряются в своих дилитиевых кристаллах. Хотя у Скотти уже есть Кинсер, и зачем ему Чехов — не понятно. —  А я ему говорю, что все знать об этой посудине нельзя, что надо и о жизни думать, пока еще молодой. Ну вот что его годы? Молодой же парнишка еще, ему нос из этих технических пособий вытащить… — обретя нежданного союзника в лице бойкой старушки, доверительно сообщил МакКой, покосившись на поперхнувшегося супом энсина. И заботливо похлопал его по спине. — Знаете, не в моих правилах давать оценки, но справляется. Павел у нас вообще очень усердный, — иной раз даже слишком. — В десантах участвует, главному инженеру постоянно помогает что-то улучшать… — Джиму так и не сказали, кто поизмывался над его любимым креслом, а меж тем, капитан неделю опасался в него садиться. — А члены научного отдела и вовсе души в нем не чают, — еще бы, пока Спок не видит, Чехов постоянно притаскивает им пакеты с бутербродами, взамен получая от них различные образцы с планет в личное пользование.
И нет, он совершенно не жалуется, когда старушка, приговаривая что-то про «между первой и второй» разливает по еще одной порции, а потом закладывает своего внучка с потрохами. Откуда же доброй бабушке знать, что кормить мутировавший клок меха, снова обосновавшийся у доктора в лазарете, потому что капитан кровному родству оказался не рад («Боунс, он жирный и линяет! А вдруг он мне задницей откусит что-нибудь во сне?»), запрещалось строжайше. 
— Ты тискал мистера Джи?! — с негодование воскликнул Леонард, уже спешно начавший прикидывать, чем может обернуться для всего экипажа любовь Чехова к пушистым тварям. По всему выходило, что ничем хорошим, особенно если трибблу перепадут бутерброды по секретному бабушкиному рецепту. То-то доктор замечал, что после этих бутербродов половина научного отдела ходит весе-е-елая. Но тут говорливая бабуся выдала то, после чего обычно начинаются разговоры на тему «а вот у нас в три года…» — Что же вы, он же и так сама наивность, хотя парнишка-то с мозгами. Но одни же диссертации на уме. Так вам правнуков век ждать, — зашептал МакКой, согласно кивая на негласное предложение долить, и прикусывая сочным огурчиком. — Ты ешь, Чехов, ешь. Бабушка вон как старалась.
— Ой, Ленечка, и не говорите. Он же еще и дюже скромный. А ведь как он у меня стихи читает, заслушаться можно, а поет — прям сердце рвет. Пашенька, ну что ты молчишь?
МакКой оценил покрасневшие чеховские уши, горячие уверения бабушки русского гения, собственный уровень трезвости и все же решил сжалиться над парнишкой. Родственники, они такие. А разглядывать детские голографии энсина он был пока морально не готов.
— Чехов, так ты еще и поэт? Вы простите, Анджелина Васил’эвна, мы же с дороги и не ожидали, что тут будет столько сытной и вкусной пищи. Может, Павел мне покажет, где тут у вас и что. А стихи мы оставим на вечер, — извинившись, вежливо улыбнулся старушке Леонард, и дождавшись когда та снова заохает, но уже о бедолагах, нормально не питающихся во время службы, подхватил Чехова под руку, еще раз поблагодарил за обед, и потащил энсина в единственную открытую дверь. — Так что там со стихами, Чехов?

Отредактировано Leonard Н. McCoy (2017-01-05 23:16:15)

Кто бы еще сказал МакКою, кой черт его понесло в эту дверь. Вероятно, виной тому был коварный «посошок», которым любезно угостила во время тактического отступления чеховская бабушка. Как еще объяснить, почему он потащил Чехова на улицу, где определенно все еще разгуливал сумасшедший гусь и остальные истребители его нервных клеток, доктор не знал. Когда дверь за их с Павлом спинами закрывалась, он еще успел услышать звон посуды и загадочное бормотание Ангелины Васильевны:
— ... Razdalis’ gor’kie slova… Vidite li, moi kornet. Ocharovatel’nii kornet. Vse delo v tom, chto k soghalen’yu…
— Чехов, что это она делает? Твою бабушку тоже заставляли петь песни и стихи читать? — старушка явно не была обладательницей великолепного сопрано, но чувствовалось, что саму ее это ни капли не смущает. — И что, ты можешь прямо сейчас что-то продекламировать из собственных сочинений? Или речь о русских классиках? — недоверчиво хмыкнув, спросил МакКой. С расцветом эпохи космических открытий и путешествий, век поэзии быстро угас. Всех потянуло в сферу научных исследований, грандиозных трактатов и сотен-тысяч энциклопедий, посвященных плеяде величайших открытий и открывателей. Чаще можно было услышать, как кто-то цитирует Зефрама Кокрейна и его теорию варповых двигателей, чем того же Шекспира. Последнего и вовсе в какой-то момент начали считать клингонским писателем (если вообще можно было представить себе такого представителя этой воинственной расы). Если Павел еще и творческая душа… Нет, быть того не может.
Тем временем Чехов вывел их в сад, где уже паслись знакомые МакКою Бельчик и Каркуша. Животные компании оказались рады, хотя, по мнению доктора, скорее они радовались лишней возможности подкрепиться. Во всяком случае, настойчивые попытки Каркуши полакомиться юным вундеркиндом наводили его именно на эти мысли.
— Волки? Медведи? — меж тем, Павел планомерно вгонял доктора в прединфарктное состояние, повествуя о местном быте и допотопной системе безопасности. — Чехов, в ромуланском секторе и то безопаснее находиться, там хотя бы понятно, чего ожидать. И мы что, пойдем туда? Ты хочешь облегчить им жизнь? — хлипкий деревянный заборчик не вызывал у Леонарда доверия. Скорее уж казался подозрительным. Всем известно, что медведи умные, они даже двери открывать могут (да, в экстранете и не такое можно найти). А чего ожидать от русских представителей этого косматого племени, которые, если верить слухам, пьют эту ужасную водку, играют на струнных инструментах и катаются на горящих аэрокарах?
— Куда прогуляться? В лес? Это к  медведям безопасно?! — неверяще воскликнул МакКой, глядя на Чехова, как на очередное Чудо Света. — Вы, русские, совсем бесстрашные что ли? — истории о могучих русских женщинах, способных и горна на бегу остановить, и в горящем шаттле всех на руках вынести, он, конечно, слышал, но Павлу явно не хватало габаритов для таких подвигов. А Леонард начинал всерьез беспокоиться о психическом состоянии энсина. — Как же, не высовываются… А потом под кустами находят чьи-то обглоданные берцовые кости, — пробурчал себе под нос доктор, абсолютно не убежденный заверениями о мнимой безопасности. Но Чехов-то уже собрался в эти дремучие леса. А если с ним что случится? Да МакКой себе этого никогда не простит, а уж что с ним сотворит после чеховская бабушка, лучше даже и не представлять. Так что, скрепя сердце, он все же забрался на Каркушу и обреченно вздыхая, поехал следом за своим юным спутником.
Даже живописные зеленые просторы, россыпь одуванчиков и журчание речушки, где-то по правую руку от них, не могли полностью вырвать доктора из мрачных размышлений. Внутренний театр воображения МакКоя вовсю разворачивал картины, одна хлеще другой. Банда медведей в шапках-ушанках и с остро заточенными балалайками, похищающих детей и делающих из них пирожки (да, старинный русский фольклор доходил и до тех мест, где жил когда-то МакКой, а истории о несчастной девочке Мэри были весьма разнообразны), говорящие волки…
— А про какого барона говорила твоя бабушка, Чехов? У вас что, все еще живы эти пережитки прошлого? — чтобы как-то отвлечься от навеянных самогонным дурманом сцен, решил поинтересоваться Леонард, когда на горизонте показалось какое-то поле. Поле — это хорошо, ну, с одной стороны. На открытом пространстве у потенциального врага нет возможности спрятаться или незаметно подобраться. С другой стороны, сам тоже находишься как на ладони. Но это уже решаемо.
«А ведь Чехов немногим старше Джо» — пришла в голову МакКоя внезапная мысль,  когда они спешивались на просторном зеленом холме. Кажется, запримеченная краем глаза речка привлекла внимание не только доктора, но и лошадей, радостно поспешивших испить водички. Понадеявшись, что животным не взбредет в головы убегать, он спустился к воде, присел на берегу и приглашающе похлопал рядом с собой рукой по траве.
— Ты так говорил о родственниках... Честно сказать, я сам  особо не любил никогда эти массовые сборища, — удовольствием общение с близкими Мириам назвать было нельзя, а уж на первых порах после женитьбы, и подавно. — Большая родня, Чехов?

— Прямо таки и всех? Чехов, у тебя уши случайно не острые, нет? — недоверчиво хмыкнув, поинтересовался Леонард и даже бросил оценивающий взгляд на чеховские уши. Те были совершенно нормальные, не отличались какой-то особенной лопо- и остроухостью и сомнений в человеческой природе своего носителя не вызывали. — Знаешь что? Как там у вас говорится? Назвался грибом — залезай в ящик? Ты меня заинтриговал, читай,  — вообще-то он не был уверен, что речь шла о ящиках, но сама идея показалась ему весьма заманчивой. Доктор уже приготовился услышать нечто выдающееся, не зря же столько во все времена говорилось о русской поэзии, а у Чехова так и вовсе фамилия как у одного из их старинных писателей. Но этим планам было не суждено сбыться.
— Подожди-ка, парень, ты мне сейчас предлагаешь посочувствовать бедным зверушкам? — не веря собственным ушам, воскликнул МакКой, когда Чехов принялся перечислять всю обитающую тут живность и рассказывать слезные истории о бедных кровожадных хищниках, на которых злые люди нападают. — Да и пусть себе едят! Но только подальше от меня. Вот как знал, что надо фазер брать. А если они решат, что мы вкуснее каких-то там оленей? А мы вкуснее, смею тебя заверить! А я пока слишком молод, чтобы умирать в самом расцвете сил среди елочек, — если доктор переставал жаловаться на свой преклонный возраст — жди беды. — О, и цыгане нарисовались. Медведи, цыгане, кони — цирк какой-то, право слово. Что дальше? К нам выйдет из лесу Отмороженный Дедушка с ватной бородой?
Проблема была в том, что если МакКой уже начал представлять себе всякие ужасы, разубедить его было сложнее, чем поймать морщерогого кизляка. Мысли о подстерегающих бедных путников волках и медведях плодились в голове с каждым «аргументом» Чехова, словно коварные мозговые паразиты. Ему даже на пару секунд представилось, как укрепляются в сознании длинные и цепкие лапки. Маленький паразит, контролирующий разум. Маленький, но крайне настойчивый. С задорно шевелящимися усиками.
— Много, — глубокомысленно изрек доктор, пытаясь представить себе все чеховское семейство. А если хотя бы половина из них характером напоминала Ангелину Васильевну и самого юного вундеркинда… Картина огромного кудрявого семейства, восседающая за большим деревянным столом, распевающая «Vidite li, moi kornet, оcharovatel’nii kornet» и распивающая из запотевшей пузатой бутылки русскую огненную воду, предстала внутреннему взору доктора во всей красе.  — Твои родители тоже служат в Звездном Флоте? — когда Чехов заговорил о родителях, МакКой явственно ощутил, как в груди что-то екнуло. Ну вот, еще одно сравнение с Джо в копилку. Снова заскреблось чувство вины, он ведь так и не попал на ее день рождения, только позвонил. Впрочем, если даже это могло порадовать Джоанну и взбесить Мириам — уже не так и плохо.
— Это что? — недоуменно глядя на Павла, с величайшей осторожностью, он двумя пальцами подцепил композицию из задорно-желтых цветочков, словно те могли в любой момент перекинуться в ядовитую змею и откусить руку по локоть, и поинтересовался:
— Чехов, что за игры? Тебе семнадцать, а ты… — но Чехов, похоже, уже не слушал, а  радостно стал зазывать искупнуться в речушке. —  Мальчишка! Простудишься же! — возмущенно воскликнул Леонард, пытаясь увернуться от тучи брызг, поднятой неугомонным русским и его конями. Впрочем, после Бельчика с Каркушей уже можно было не уворачиваться — раздраженный и мокрый с головы до ног МакКой уже не ругался. Он сидел, скрестив на груди руки, и хмуро взирал на резвящихся лошадей и их хозяина. К собственному стыду и раздражению, выросший на берегу реки, он так и не научился плавать к своим тридцати.
— Детский сад, прости, Господи, — сквозь зубы процедил самый добрый доктор, в данный момент бывший крайне далеким от той самой доброты. — Чехов, если какая-нибудь рыбина решит откусить тебе что-то,  — попытался воззвать к разуму энсина Леонард. Впрочем, что будет делать в этом случае, он не мог сказать.
По внутреннему ощущению МакКоя прошло около десяти минут. За это время Чехов успел несколько раз выскочить из воды и попытаться стащить хмуро зыркающего на него доктора с насиженного места. Все это сопровождалось задорным ржанием коней, веселым смехом Павла и какими-то таинственными русскими словечками. Но док был непреклонен и неприступен, словно скала. Во всяком случае, ему хотелось в это верить. На деле же он беззлобно огрызался, упирался пятками в землю и вообще вел себя неподобающе серьезному специалисту и человеку в солидном возрасте. Спасибо чеховской бабушке и ее самогону.
Итак, прошло порядка десяти-пятнадцати минут, когда Леонард почувствовал, что похолодало. Причем не так, чтобы просто хотелось встать и немного подвигаться, чтобы разогнать кровь. Нет, похолодало так, что ПОХОЛОДАЛО. Когда ему на нос упало что-то мокрое, он только раздраженно отмахнулся, и все же решил поторопить заигравшегося Чехова. И даже сам полез за ним в воду, намереваясь вытащить неугомонного парнишку на берег. Слегка пошатываясь (ноги он все-таки отсидел), и через каждые три секунды взывая («Па-ша!»), доктор доковылял, по размякшей и ставшей скользкой от воды земле, до Павла и поймал его за руку.
— Павел, твоя бабушка будет, — начал было он свою поучительную речь, как заметил, что на нос русскому гению опустилось что-то маленькое и белое, и тут же исчезло. Нет, растаяло. Несколько секунд Леонард удивленно взирал на Чехова, после чего поднял глаза на небо и не смог сдержать рвущееся с языка проклятье. — Снег?! Летом? Да что, черт возьми, не так с вашей Россией?!

МакКой знал, что в свете недавних событий (не смотря на всю секретность, факт падения на Сан-Франциско гигантского звездолета мог не заметить только слепой и глухой), вопросы генной инженерии вновь получили вес и стали одной из самых обсуждаемых тем на различных научных консилиумах. Впрочем, в развитый век НТП и при наличии репликаторов, синтезаторов и сопутствующей техники, проблем в получении бутерброда со вкусом арбуза не возникало.
— Чехов, твое семейство полно неожиданностей. Игры с геномом — вечное развлечение человечества, — хмыкнул док. Бессмертие и суперпитательный кабачок всегда идут рука об руку.  Но, одно дело — это продукты питания, полученные путем искусственного усовершенствования генетической основы, и совсем другое — изменение генной структуры живых объектов. Знакомство с одним таким генетически модифицированным организмом доктор уже никогда бы не забыл — мистер «я идеален во всем» знатно попортил им кровь. А два свидетельства его пребывания на «Энтерпрайз» постоянно маячили у МакКоя перед глазами. Один и вовсе поселился в его святая святых. — Что же тебя сподвигло записаться в Звездный Флот, парень? Почему не стал продолжателем семейного дела? С твоими мозгами это была бы весьма перспективная карьера, — вот он пошел по дедовским стопам. Когда его отец пропал вместе с остальным экипажем ЮСС «Йорктаун», именно Ти Джей занялся дальнейшим воспитанием молодого Леонарда.  Что и говорить, дед был первоклассным врачом.
Док совершенно не понимал, что там лопочет на этом странном языке парнишка, но на всякий случай протестующе махал руками и на каждую реплику отвечал, что ему и так хорошо. Русский убежденным не выглядел, да еще и этот хитрый взгляд, совершенно не присущий юному гению, которого с этими кудряшками можно было принять за ангелочка. Ну, или за триббла… Наивное заблуждение. В чем он и имел «счастье» убедиться буквально в ту же минуту.
— Средняя полоса,  — ворчливо передразнил Леонард, выныривая из воды, куда его опрокинул Павел, отфыркиваясь и смахивая с носа пару настырных снежинок, которые тут же опустились с неба. Чехов говорил так, будто это объясняло все: и медведей, и снег в самый разгар лета, и даже спятившего гуся, который атаковал их совсем недавно. Хотя, для энсина это, по-видимому, и правда все объясняло. Странные русские. А еще говорят, что они часто во всем винят среду. При этой мысли доктор вздохнул и поинтересовался:
— Чехов, ты думаешь, мне что-то говорит ваша полоса? — к некоторому удивлению МакКоя, мальчик-одуванчик, Паша Чехов, съезжал с темы почти профессионально, старательно обходя вопрос поэзии и не желая быть тем самым грибочком, который должен отправиться в корзину. Удивительно, как быстро он развил в себе этот навык. Не иначе как переобщался со Скотти и Джимом — эти двое были мастерами в этом деле. Впрочем, не зря же за  навигатором закрепилась слава гения — схватывал он действительно на лету. Доктор хмыкнул, оценив чеховскую попытку, но отступаться от задуманного не спешил. Только тактику новую избрал — выжидания.
— Я умею плавать! Ну, почти, — не зря же он нырял на дно океана, куда их безголовый капитан запрятал корабль. Однако желания проверять или демонстрировать навыки пловца у Леонарда не было. — А, к черту. Это все равно, что не уметь. Да, Чехов, я пойду ко дну, едва проплыв метров десять. Мое бренное тело в состоянии выдерживать только вода с высокой плотностью, вроде морской, — и уж точно не в состоянии алкогольного опьянения. Он не Джеймс-чертов-Кирк, и на поиски приключений его не тянет.
Тем временем погода немного устаканилась и, кажется, снова начало теплеть. Чему доктор был весьма рад — водичка, может, и была прогревшейся, но какой бы теплой она не была, долгое пребывание в ней не сулило ничего хорошего. Разве только вероятную простуду и перспективу добираться до дома в образе утопленника. Предложение посмотреть на креветок-переростков Леонард воспринял скептически, но Чехов так загорелся этой идеей, что он подавил желание закатить глаза.
— О, так наш юный офицер в детстве промышлял вандализмом и вмешательством в частную собственность? — посмеиваясь, отозвался МакКой, разглядывая трепыхающегося в руках навигатора представителя членистоногих. Рак был большой и озадаченно щелкал клешнями, явно намереваясь вцепиться, если кто-то неосторожно сунется чуть ближе.  — Чехов, милыми могут быть трибблы, но никак не это ракообразное. А теперь предлагаю двигать к берегу. Это твоим лошадям ничего не будет, а мы не в гидрокостюмах тут болтаемся. Я бы предпочел слегка обсохнуть, а лучше переодеться, —  глядя на то, как оперативно Павел выпускает всю раковую братию, доктор вспомнил старый земной фильм о косатке по кличке Вилли. Фраза о детстве навела Леонарда на одну мысль, которая давно уже терзала МакКоя. — А вот скажи мне, Чехов, что это у вас за традиция такая, петь детишкам страшные песни на ночь? То про пожары, то про волков, которые вгрызаются в бочину и утаскивают твое тело в лес, чтобы сожрать под первой елкой?

«Господи, когда же это закончится? Никогда. Наука – бессердечная сука!»
К генной инженерии у МакКоя было странное отношение. Он признавал определенные плюсы этого направления (славься, возможность выращивать давно исчезнувшие продукты и улучшать качества существующих), но с другой стороны… Евгеника, улучшение человеческой породы — это ужасающие опыты над невинными людьми. Предсказать, к чему приведут последствия вмешательства в генетический код, было абсолютно невозможно. Если быть совершенно откровенным, то он, как врач, все же  допускал некоторое вмешательство. Скажем, для предотвращения генетических болезней или  аномалий в развитии. Да и есть ли смысл далеко ходить за примером? Именно это он совершил, пытаясь вернуть Джима к жизни. Вмешательство. Но мог ли он поступить тогда иначе? Его персональный «Кобаши Мару». Он доктор, он поклялся спасать человеческие жизни. Врачебная этика, человеческая этика, вулканская этика, клингонская… Наука и этика. Но интегрировать дополнительные свойства в саму человеческую природу? Это ли не насилие? Это не наука. Это лишь одно из  учений, основанных на генетике. И по факту эта этическая проблема не имеет верного и однозначного решения. Да и вряд ли когда-либо его получит.
— Я тебя понял, парень. Знаешь, пожалуй, это и хорошо, что семейные дела тебя не увлекли. Нам бы тебя не хватало, — похлопав русского гения по плечу, отозвался Леонард, отгоняя бесполезные размышления. Павла бы им действительно не хватало. Наверное, ему самому даже в большей степени. Мальчишка-навигатор, чей искренний смех или бесконечная борьба за понимание с бортовым компьютером дают МакКою знать, что все хорошо. Маленький островок стабильности в темном космосе. Его непосредственность и рассказы заставляют всех улыбаться и забывать о проблемах. Когда доктор поднимается на мостик, первое, на что он обращает внимание, это настроение Чехова. Леонард хмыкнул на следующую реплику энсина.
«Кроме Джимбо. Ха! Пожалуй, ничего удивительного».
— И да, и нет. С чего вдруг такие предположения, Павел? Разве ты не слышал  ту замечательную историю, когда, — «Мои психологические проблемы», — бесконечная любовь к космосу привела меня во Флот? — усмехнулся Леонард и для пущего эффекта приложил руку к груди. Странным образом мало кто верил, что доктор отправился бороздить космические просторы в составе офицеров Звездного Флота по озвученной им несколько лет назад причине. Вообще, удивительно было то, что кто-то об этих причинах знал. Кроме Джимбо. Ведь док не особо любил распространяться на эту тему. — Но удел врача я избрал действительно благодаря одному из членов моей семьи. Я часто наблюдал в детстве, как дед проводит операции, инструмент всегда был словно продолжением его руки. Ни одного лишнего движения, бесконечное спокойствие и множество спасенных жизней. Он брался за случаи, казавшиеся безнадежными, — Кирк чем-то всегда неуловимо напоминал ему старика Ти Джея. И это не созвучие имен, и даже не дьявольская самоуверенность. Черт возьми, да они и впрямь бывали безнадежными. Тем временем Чехов подтвердил опасения МакКоя. Подумать только, норма! С каких пор, интересно, аномалии стали нормой? Безумные русские! Доктор даже хотел возмутиться по этому поводу и, возможно, немного прояснить ситуацию, но возможность выбраться из несчастной речки, и отогреться на снова выглянувшем солнце, перевесила желание долго ворчать.
— Нормальное у меня здоровье. Хотя и существует мнение, что большинство врачей, в силу шутки природы, весьма болезные субъекты. И это только у вас, русских, есть безумная традиция нырять зимой в прорубь! — да, сейчас была не зима, и болтались они явно не подо льдом. Но, по мнению Леонарда, даже абсолютно здоровый человек не мог без последствий проторчать в остывающей воде долгое время. А верхняя одежда в этом плане становилась дополнительным фактором риска. Если же присовокупить к этому, что абсолютно здоровых людей не бывает в принципе, и это уже было бы аномалией… — Знаю я, как ты трибблов любишь, — довольно добродушно хохотнул МакКой.  — Только в следующий раз потрудись не оставлять рядом с мистером Джи свои бутерброды,  — следы преступления Чехов заметать не умел. Или не хотел. А может просто, как и все люди и большинство инопланетян, в присутствии пушистого мехового комка расслаблялся и забывался. Доктор не сразу понял, что тихонько бормочет Павел, но прислушавшись, разобрал слова на стандарте. — Вот! Вот об этом я и говорю! Пугать ребенка для того, чтобы он уснул. А что потом? Ночные кошмары, психологические травмы у особо впечатлительных? А ведь детская фантазия очень яркая, — пропетая песенка все еще настойчиво звенела в ушах, когда они выбрались на берег, а Бельчик с Каркушей принялись радостно скакать рядом, взрывая копытами влажную землю на берегу. — А Зубную Фею придумали, чтобы дети не боялись. Вот и разница. Хотя все это выдумки. Фея не существует, а волки не похищают малышей из кровати, — не похищают же? В этой сумасшедшей России доктор готов был поверить уже во что угодно. На самом деле ему даже нравилось слушать, когда, прокладывая курс, русский что-то негромко напевал под нос. Чаще всего он это делал на родном языке, но  в такие моменты тот не казался МакКою тарабарщиной. Может, все дело было в особых интонациях, может в чеховском голосе, который начинал звучать совершенно иначе.
— Честно сказать, эти водные процедуры меня даже протрезвили, — хмыкнул Леонард, стягивая через голову майку и тщательно отжимая насквозь вымокшую ткань. Встряхнув одежду, он снова ее нацепил. Та же участь постигла прочий гардероб, хотя с обувью и возникла заминка. Наконец, махнув на это рукой, доктор предпочел остаться босиком. — А теперь… — окинув задумчивым взглядом Чехова, похожего на попавшего под ливень воробья, док скрестил на груди руки и заявил тем самым голосом, каким обычно оповещал о медосмотрах:
— Раздевайтесь, Павел Андреевич. Будем вас сушить, — после чего провернул все тот же трюк с чеховской одеждой. Солнце уже клонилось к закату, так что смысла оставаться у реки не было. Полноценно просохнуть им уже не удастся, скоро стемнеет, а значит, пора было выдвигаться. Подозвав лошадей, МакКой потрепал Чехова по волосам и убрал со лба прилипшую кудряшку.
— Запрыгивай, герой-освободитель. Расскажешь мне по дороге, как ты пытался выследить Зубную Фею.