Рабочий день встречает Койота очередным семейным скандалом с рукоприкладством. Нет, он не избил свою мать, не выдержав её отчаянного напора — поступил вызов от соседей молодой пары, из дома которой доносились крики и выстрелы. Все в участке, к сожалению Вайла, знают, что такие истории для него — больная тема, особенно учитывая его весьма тяжёлое детство, которое большей частью прошло под тиранией отчима-психопата. Койот бы и рад выбивать дурь из дегенератов-переростков, которые не знают, как сделать так, чтобы криками избиваемой жены не всполошить соседей, но коллеги переживают не за моральное состояние Вайла: все боятся, что он не побрезгует применить оружие даже в том случае, если можно было обойтись и без него. Но в этот раз, к счастью горе-мужа и несчастью самого Койота, ситуация оказалась куда благополучнее, чем её обрисовали в участке. В дом пары каким-то неведомым образом забрался опоссум. Будучи нестабильной истеричкой, жена начала орать так, словно её режут, а муж — видимо, чтобы прервать поток раздирающих барабанные перепонки воплей — выстрелил в зверька. А соседи решили, что здесь творится тирания.

Койот, понятное дело, с трудом сохраняет серьёзное выражение лица, пока мужик объясняет, что на самом деле не собирался никого убивать. Даже эту тварь (нет, не жену, а опоссума, который, кстати, с места преступления сбежал).
— Вообще-то, это безопасное животное... Насколько я знаю, — произносит Вайл, исподлобья глядя на потерянного и явно ошарашенного внезапным визитом офицера полиции владельца дома. — Можно было шваброй его, например. Мистер Фокс, не стоит хвататься за оружие при каждом шорохе. Пауков тоже так выгонять будете?

В участке, естественно, все над этим смеются, но, тем не менее, выдыхают с облегчением: уж лучше ложный вызов, чем убийство при исполнении. От Койота каждый ожидает какого-то подвоха. Человек-катастрофа; если говорить его языком — адский пиздец.

Конец рабочего дня оттягивается из-за дурацких отчётов, заполнение которых входит в и без того огромный список того, что Вайл не переносит на дух. Посещение клуба Сильвестра приходится отменить, но в голосе друга не слышится особенного огорчения — видимо, у самого нашлись другие планы для вечера пятницы.
— Да я сам собирался тебе звонить. Не парься, всё нормально, — утробный бас, доносящийся из трубки, подтверждает догадки Вайла; тот трёт переносицу, бросая короткий, озлобленный взгляд на стопку папок, а потом закатывает глаза. — Ты, главное, не переусердствуй.
— Ой, иди ты, — устало парирует Койот в ответ.
И, конечно же, в итоге никто ни на кого не обижается.

На парковке Вайл закуривает, спиной опираясь о дверцу автомобиля. Слегка припорошенный пылью Рендж Ровер как ничто другое отражает внутреннее содержание своего владельца: чёрный металлик, чёрная кожа в обивке салона, тёмные затонированные окна... Чёрный, как душа Койота. Когда он выбирал машину, ему было наплевать, какая у его нового друга будет оболочка — в принципе, как и любому толковому покупателю, — но в итоге даже внешне этот зверь прекрасно подходит Койоту. По крайней мере лучше, чем розовый Мини Купер.

Сигарета тлеет медленно. Вайлу нравится гнетущая пустота стоянки: постоянный шум во время работы в участке или же на выездах постепенно оглушает и, что не менее важно, раздражает. Одиночество привлекает Койота именно тишиной, а потому он растягивает удовольствие, затягиваясь сейчас очень глубоко и редко. В такие моменты он часто вспоминает о том, как тяжело было добиться подобного на войне: даже если он был в относительной безопасности, Койота никогда не покидало чувство тревоги — ему казалось, что умиротворение на войне недопустимо, потому что в любой момент на казарму, в которой ты спишь, могут сбросить бомбу. Не факт, конечно, что и не убьют прямо здесь, на парковке, из-за двадцати баксов или мобильника. Но такая вероятность слишком ничтожна, чтобы её учитывать.

Собственно, как и теоретическая возможность встретить здесь того, кого меньше всего хотелось бы видеть сейчас — например, того рыжего. Который прямо сейчас выходит из участка со скейтом наперевес. Койот быстро моргает, уставившись на него и чуть не проглотив сигарету. Нет, серьёзно, какого чёрта? Он что, всё это время был там? Вайл даже не думал, что он не единственный, кто задержался на работе допоздна. Рыжий, кажется, тоже замечает Вайла, и снова берётся за старое: расстояние не на столько весомое, чтобы не разглядеть этот взгляд.

Этот чёртов взгляд.

— Эй, Рыжик, — окликает Койот, салютуя сигаретой. — Подойди-ка. Поговорить надо.
Он глубоко затягивается; пергамент хрустит, истлевая, и Вайл щурит один глаз, когда дым касается слизистой. Койоту давно хотелось выяснить, почему его персона столь сильно интересует этого труполюба. Насколько Вайл помнит, этот тощий странноватый паренёк устроился сюда судмедэкспертом — странная работка, как раз под стать ему; Койоту кажется, что лучшего предназначения и не придумаешь.

— Здорова, — он протягивает руку для рукопожатия, когда рыжий всё-таки подходит, что на фоне всех остальных его странностей даже не кажется необычным. — Я Койот. А ты меня заебал, — бросает он, хватая паренька за запястье и рывком придвигая к себе; пепел с сигареты, зажатой во рту, падает на сумку рыжего, и Койот довольно скалится, затягиваясь ещё раз и выдыхая дым прямо в лицо пареньку.
— Тебя прикалывает меня доёбывать или есть ещё какие-то причины, по которым ты на меня постоянно лупишь? Не стесняйся, можешь рассказать, — он стягивает кожу сильнее: Койот знает, что у Рыжика останутся синяки.
Пожалуй, сейчас эта ситуация впервые начинает его забавлять.

Рыжик кашляет от дыма, дёргается, пытаясь вырваться. Посмотри он сейчас в глаза Койоту, увидел бы там настолько явственное удовлетворение, что, наверное, разозлился бы ещё сильнее. Рука Вайла, словно зубастый медвежий капкан, лишь сильнее сжимает руку в ответ на отчаянные попытки Бегуна — да, у рыжего всё-таки есть имя, — вырваться. Не ожидая того, что добыча всё-таки заговорит, Вайл встречает реплики с азартом: уже и не помнит, когда в последний раз вступал с кем-либо во внезапную перепалку — если не считать «клиентов», набухивающихся до полубессознательного состояния и творящих непотребства, которые у Койота в участке называют «нарушение общественного порядка». Ах да, от Силя иногда удаётся получить хорошую такую взбучку, прямо на ринге. Но там Вайл слишком часто проигрывает.

А здесь, судя по всему, все козыри у него на руках.

— Да хоть засмотрись, — продолжает изгаляться Койот, выплёвывая окурок почти под ноги Бегуну и отлипая от дверцы автомобиля, нависая над парнем. — Мне просто интересно, какого хуя ты это делаешь.

Койот уже было собирается продолжить их не особенно витиеватый диалог, но действия Рыжика быстро прерывают его, и Вайл захлопывает пасть, ощущая щекочущее прикосновение маленького веснушчатого кулачка Бегуна. На мгновение лицо Койота озаряет удивление, но оно тут же сменяется заинтересованностью: он щурится, чуть подаваясь вперёд, и немного наклоняет голову набок. Парень либо совсем ёбнутый, раз не нассал в штаны и не дал дёру что есть мочи, либо конченый мазохист. В данный момент Койоту кажется, что второй вариант имеет больше шансов оказаться верным.

— Ты меня не знаешь, Рыжик, не надо делать поспешных выводов, — зло произносит Вайл, делая шаг вперёд. — И я бы советовал тебе не выёбываться, а отвечать на вопросы. Сам прекрасно понимаешь — мы в разных весовых категориях, — Койот наступает, животом упираясь в ребро сжимаемого Бегуном скейта. — Вижу, как тебя колбасит.

Койот вскидывает голову, смотря на Бегуна сверху вниз. Желание отпиздить наглого и до ужаса самоуверенного мальца отдаётся зудом в напряжённых до побеления костяшках: он даже не замечает, как сильно сжимает кулаки; закипающая злость тугим горячим комом разрастается на уровне солнечного сплетения. Как же давно Койот не испытывал такого яростного хищнического желания. Пожалуй, ему давным давно пора было встряхнуться. И именно сейчас у него есть отличная возможность.

— Я не люблю повторять дважды, — он вырывает из его рук скейт, отбрасывая его в сторону и смещается, обходя Бегуна — словно акула, кружащая вокруг жертвы. — Хочешь, чтобы я тебя отпиздил? Так и скажи, я с удовольствием разомну кулаки о твоё бледное личико.
Вайл быстро оттесняет Рыжика к двери машины, у которой только что стоял сам: пусть жертва и не пытается сделать ноги, Койот любит максимально контролировать ситуацию, а прижатое к поверхности тело куда проще контролировать, чем свободно передвигающееся в пространстве. Раз уж мотылёк сам летит на огонь, почему бы не подвинуть к нему свечу?

— Хочешь, чтобы я тебя... трахнул? — внезапно произносит Койот, кулаками опираясь в дверцу автомобиля по обе стороны от плеч Бегуна. — Уверяю тебя, Рыжик: тебе будет очень больно.

Эмоции Койота всегда однозначны: если ему кто-то не нравится, он открыто демонстрирует свою неприязнь всеми доступными способами, временами даже противозаконными; если он испытывает симпатию, то это тоже станет заметно со временем, пусть с проявлением чувств подобного плана у Вайла всегда были серьёзные проблемы. В данном конкретном случае всё как-то слишком неоднозначно... Сбой системы? Ведь нельзя сказать, что он ненавидит этого парнишку: сейчас, при ближайшем рассмотрении, в нём можно разглядеть не только докучавшие всё это время пытливые и внимательные глаза, но и какую-то неестественную бледность, излишнюю хрупкость и огонь — от ярких рыжих волос и до полыхающего на дне зрачка пожара... Впрочем, эти метафоры если бы и формулировались в голове Койота во время этого действительно странного диалога, он бы ни за что их не озвучил.

С другой стороны, правда, невозможно отрицать, что Рыжик определённо бесит. Причём бесит так, что кровь в сосудах натурально закипает, а руки непроизвольно формируют тугие кулаки со сбитыми в боях костяшками. Койот прекрасно понимает — в данном поединке проигравший известен заранее. Можно было бы ещё долго воспринимать противодействие Бегуна и его нежелание сбегать (смешно, конечно, как его имя не соответствует нынешней ситуации) как что-то необъяснимое, непонятное... Но Койот действительно не тупой, пусть и кажется олицетворением пословицы «сила есть — ума не надо». А поэтому то, как ведёт себя Бегун, в данный момент просто отлично вписывается в постепенно формирующийся психологический портрет; Койот был прав: этот парень — настоящий мазохист.

А кто сказал, что мазохистов нельзя поощрять?

— Отличная попытка, — резюмирует Койот, когда слабые руки Рыжика упираются в его грудь; для того, чтобы остаться на месте, Вайлу даже не приходится прикладывать хоть сколько-нибудь весомое усилие. — Если я задаю вопросы — ты на них отвечаешь. Иначе я начну разговаривать с тобой на более понятном мне языке.
Он не отрицает того, что разбивать морды неприятелям куда приятнее и проще, чем вступать в, как говорят всякие моралфаги вроде Силя, конструктивный диалог. В какой-то момент противостояние переходит ту самую границу, за которой начинается мордобитие и рукоприкладство. Это нормально для Койота, и такой факт его нисколько не смущает.

Может быть, будь Койот обычным полицейским без военной подготовки, у Бегуна были бы все шансы уйти отсюда как минимум на своих двоих. Но Вайл не просто полицейский. Он — покалеченный войной, разочаровавшийся в жизни, водящийся с преступниками (узким кругом старых друзей, но разве этого мало?) и пропагандирующий изуродованную, прогнившую до основания мораль продажный коп. Добавить ко всему этому груду мышц, какой-никакой интеллект, и машина для убийств готова.

— Да пожалуйста, — бросает Койот, несильно замахиваясь; он не слышит, как хрустят кости под напором его кулака, но зато прекрасно видит алую кровь, фонтаном выстреливающую из ноздрей Бегуна. Вайл морщится, когда жидкость попадает на стекло его машины, и сплёвывает в сторону, разминая кулак: если бы он бил хотя бы вполсилы, носовая перегородка рыжего встретилась бы с его полушариями также быстро, как вспыхивает порох. Но Койот бьёт его далеко не с целью профилактировать будущие стычки, так как не делает выводов о том, что малец в итоге после хорошей взбучки всё-таки отстанет: Вайл ударяет Рыжика для того, чтобы посмотреть, что же будет дальше.

— Ладно, малыш, — ласково произносит Койот, проводя рукой по волосам и убирая спавшие на лоб пряди. — Я выбрал свой вариант, я тебя порадовал, — он скалится, наклоняя голову набок, и низко наклоняется к Бегуну. — Теперь твоя очередь.