[NIC]amy dunne[/NIC] [STA]let's play[/STA] [AVA]http://funkyimg.com/i/2kRsc.gif[/AVA]
[SGN]xxx[/SGN]
Психологи говорят: «Это все из детства. Все страхи, все комплексы — это лишь защитная реакция разума на происходящее извне, и все это тянется с самого детства. Любое потрясение детской неокрепшей психики — и организм перестроится, возведет баррикаду из надежных доспехов, спрячется подальше, чтобы только не бередить старые раны, но все начинается еще в раннем детстве»
<...>
Я бегу сквозь густой ельник, с трудом пробираясь к единственному лучу света. Заходящее солнце окрашивает лес в зловещие алые цвета, и косые тени стелются по земле, норовя ухватить меня за босые пятки. В моем разуме бескрайним морем живет холодеющее в закатных всполохах ничего, и лишь единственная цель, единственный смысл моего бега сквозь густой лес — достигнуть заветной точки конца, выскочить из ельника, дотянутся ладонями до ускользающих солнечных лучей. На мне чудовищное платье, которое еще утром было ослепительно белоснежным, но теперь оно покрыто грязевыми пятнами и разводами, кое-где и вовсе порвано. Это платье слишком пафосное, слишком пышное, оно вообще слишком-слишком для девочки вроде меня. С моей бледной кожей и золотистыми волосами я становлюсь похожа на покойницу в этом платье, на эфемерный призрак, что продирается сквозь лес. Я — бесцветная. Подол платья усеян листьями и рыжевато-ржавыми иголками сосен. Дыхание сбивается и заканчивается где-то за очередным поворотом по узкой, едва различимой тропе.
Но я все равно бегу.
Я не чувствую холода, когда ноги предательски увязают в очередной грязевой жиже. Я не чувствую боли, когда длинные светлые волосы цепляются за какой-то колючий куст, что бесцеремонно и нагло вырывает у меня клок волос. Репейник цепляется за тонкие пряди, за бретельки грязно-белого платья. Напуганной косулей я продолжаю бежать, и сбитое, хриплое дыхание висит в вязком лесном воздухе. Мне в спину всматриваются бездушным взглядом высокие сосны и ели, их пушистые, но колючие лапы тянутся ко мне крючковатыми руками, норовя схватить и остановить мой бег.
Я не останавливаюсь. Я почти у цели.
Это похоже на инстинкт, на единственно правильную вещь во всем мире — достигнуть света, почувствовать ласковое прикосновение розоватых лучей закатного солнца на своих ладонях, на щеках, на бледном от страха лице. Где-то там, далеко-далеко, протяжно воет койот, и этот звук пугает меня еще больше, заставляя ускорять ход. Я почти спотыкаюсь о какую-то корягу, я разбиваю пальцы в кровь. Я впервые потерялась в этом лесу и мне страшно до первобытного ужаса.
Но я выбираюсь. Я достигаю собственной цели, оставляя позади бездушный густой ельник.
Кубарем вываливаюсь на поляну. Поднимаюсь на ноги и продолжаю бежать, солнце тянет ко мне лучи. Я вижу наш загородный белый домик — кажется, будто именно он излучает свет, к которому я так тянулась.
— Папа-папа! — у меня слезы на щеках блестят золотом, и звонкий голос срывается почти на визг напуганной косули, пойманной волками, но я все же выбралась из леса. Мое платье порвано, и мама определенно будет недовольна тем, что я испортила ее любимое белоснежное платье, но я не задумываюсь об укоризненных взглядах, я только подбегаю к дому и падаю в объятия матери, что вышла на мой голос.
Я безгранично счастлива в этот момент. Я счастлива, даже когда меня наказывают за то, что я в платье полезла гулять по ельнику, хотя мне запрещали не раз. Я счастлива, потому что я смогла выбраться. Меня называют Эми-потеряшкой.
А спустя год моя нежеланная сестра со страниц родительских книг супер-Эми тоже потерялась в лесу. В густом ельнике в конце жаркого лета. И весь город отправился ее искать. Все переживали за супер-Эми, все волновались за нее, все искали ее.
И всем было плевать на реальную Эми. Эми, которой действительно было страшно в огромном лесу.
<...>
Громкий, резкий, ужасно противный стук по шаткому стеклу старого автомобиля выдирает меня из сна, заставляет резко раскрыть глаза и вздрогнуть, словно кто-то окатил холодной водой. Яркий свет фонарика гуляет по моему ошарашенному лицу, и прежде, чем я успеваю сообразить, что вообще происходит, руки тянутся к ключу зажигания.
«Простите, здесь нельзя спать» — голос доносится до моего сознания приглушенным, словно сквозь вату, сквозь толстую подушку кто-то пытается докричаться до меня.
Нога на педали газа. Тусклые фары включаются с опозданием. Я уезжаю со стоянки мотеля раньше, чем ночной охранник успел сам что-либо сообразить. Выспаться мне так и не удалось.
26 марта 2012 года;
Шестнадцать дней после исчезновения;
У меня нет ни гроша. У меня даже мелочи нет в карманах бесформенной юбки, в баке автомобиля пара литров бензина, я посреди шоссе и без понятия даже, куда еду. Из Пенсильвании обратно в Нью-Джерси. Я не знаю, где ближайший город или хотя бы самый дешевый мотель, где можно спать на парковке, я не знаю, когда я доберусь до этого самого ближайшего города или дешевого мотеля, я даже не знаю, доберусь ли вообще. Я зла. Зла от собственного бессилия, меня бесит то, что все идет не так, как я планировала. Мои планы вообще разошлись по швам, разбились о стенки деревянного домика, когда соседка-шлюха-наркоманка-на-крэке-Бэкки ударила меня аккурат по синяку на скуле, который я когда-то оставила себе сама молотком. Теперь он не заживет еще долго, противно-желтым пятном наливаясь на тонкой коже.
У Нэнси потускнели от дерьмовой жизни не только волосы, но цвет ее по-деревенски очаровательного личика.
В машине играет радио. Не сказать, что от этого становится легче, но ехать под монотонную болтовню радиоведущего, что тщательно пытается делать вид, что ему нравится его ночная работа, куда приятнее. В этой стране даже в три часа ночи обсуждают Эми Данн. В честь Эми Данн ставят грустные треки. Эми Данн просят вернуться домой, если только она слышит их глупые обращения. И Эми Данн возвращается. Эми Данн, что живет в уставших, убитых глазах дурнушки Нэнси, вжимает педаль газа в пол, заставляя старенькую машину ускорять ход по ночной дороге, и тусклые фары освещают асфальт крайне дерьмово. Эми Данн возвращается в Нью-Джерси, но она не желает возвращаться в Трентон, как не желает видеть и собственного мужа, но ее возвращение — не заслуга слезливых песен, что крутят по радио ночные диджеи, не заслуга телеведущих, что просят об этом с голубых экранов телевизоров по всей гордой стране. Возвращение Эми Данн — заслуга тупой шлюхи и ее такого же туповатого ухажера с видом заядлого насильника.
«Нужно что-то решать» — я выдыхаю, лениво и хрипло отвечая радио, но правда в том, что радио уже давно молчит. За окнами вязкая тяжелая ночь, которая еще даже не думает переходить в утро, а я посреди какой-то дороги с тусклыми фарами и без гроша в кармане. Нужно что-то решать — скорее констатация факта, чем добрый свет. Идиотская констатация, потому что, если что-то не решить, то я действительно рискую быть найденной в канаве. Дурное ограбление заставляет меня действовать. Просыпаться, шипеть, искать выход, словно запертой в ящике змее. Я ругаю себя за то, что всегда держу все деньги в одном месте. Следовало часть заначки спрятать в машине под сидением. Жаль, что так и не додумалась.
Позади меня в глубокой темноте ночи и неосвещенной дороге мелькают две красно-синие вспышки, и полицейская сирена коротко рявкает, чтобы затем затихнуть послушным зверем. Ну, просто чудесно. Что еще может так эффектно и действенно отвлечь от самокопания посреди ночной трассы, как не разговор с полицейским и штраф за что бы то ни было. Я бросаю короткий взгляд на спидометр, чтобы удостоверится в том, что не превышала скорость выше шестидесяти миль в час. Полицейский Форд подбирается ближе, и я сначала сбрасываю скорость до сорока миль, а затем и до нуля, притираясь к обочине.
Полицейский автомобиль с какой-то гордой фразой на боку вроде «честь и мораль» обгоняет мою старенькую развалюху, останавливаясь впереди, и я прощаюсь с наивной мыслью «а вдруг пронесет, вдруг не докопаются». Нет, докопаются. Это видно по офицеру, по его ухмылке на лице. Скажи мне, насколько же у тебя дерьмовая жизнь, если посреди ночи ты решил остановить старый автомобиль?
«Проблемы, офицер?» — дурнушка Нэнси пытается улыбаться, но получается как-то вымучено и слабо. Во многом потому, что ужасно хочется спать. Офицеру не больше двадцати пяти и вид у него такой, словно он остановил террористку-смертницу, спасая гордых жителей какого-нибудь городка, а не тормознул деревенскую простушку на еле дышащей кляче.
«У вас стоп-сигналы не работают. И задние фары не горят» — полицейский даже не представляется мне, просто заглядывает в опущенное стекло автомобиля, начиная внимательно разглядывать мое лицо. Его взгляд скользит по синяку.
«Есть такое. Все никак не доберусь до ремонта своей старушки» — я стараюсь вести себя доброжелательно, но мне хочется прописать полицейскому в морду и уехать прочь. Потому что вести себя доброжелательно сейчас невыносимо тяжело.
«Можно документы?» — офицер старается выслужится, старается оправдать собственную зарплату и деньги добропорядочных налогоплательщиков.
«Разумеется» — я протягиваю пластиковую карточку с фотографией, сделанной наспех. Поддельные документы, поддельные права, поддельное имя. Нэнси Как-то-Дальше-Там. Нэнси, которая откликается на собственное имя через раз, которая по идее должна прятаться и наблюдать со всем со стороны, но все пошло не по плану, и теперь Нэнси беседует с полицейским, которому очень хочется быть гордым представителем своей звездно-полосатой страны. — «Послушайте, офицер, у меня в баке всего пара литров, я без понятия, где я нахожусь, но хочу убраться. Я даже не знаю, смогу ли я добраться до ближайшего городка. Я обещаю починить фары и стоп-сигналы, но ведь не прямо сейчас, верно? Я не спала с самой Пенсильвании, хочу просто напиться, лечь и уснуть» — Нэнси-Уставшая-От-Людей, Нэнси-Которой-Хочется-Прописать-В-Морду-Офицеру.
Полицейский смотрит пару длительных мгновений на дурнушку Нэнси, и в его глазах тенью пробегает какая-то жалость, когда он вновь концентрируется на синяке. Он хочет что-то сказать, но я обрываю его коротким жестом, указывая, что не стоит касаться этой темы.
«Обещайте мне, Нэнси, что приведете свое транспортное средство в порядок» — он возвращает мне права, наблюдая, как я прячу пластиковую карточку под козырек. — «Здесь недалеко есть заправка со стоянкой для грузовых автомобилей. Вы сможете там переждать ночь»
«Обещаю, офицер» — последняя вымученная улыбка, полная лживой доброжелательности. — «Спасибо»
19 декабря 2010 года;
Джеймс говорит, конец года — самое напряженное время, и я, конечно, понимаю его. Понимаю и улыбаюсь немного грустной улыбкой, осознавая, что сегодня работа будет интересовать любимого куда больше меня. Но я не говорю ни единого слова против. Я все понимаю.
Три часа ночи, и по телевизору, конечно, ничего интересного кроме унылых ночных передач, созданных для того, чтобы они тихо бубнили под ухом, заставляя засыпать быстрее. Три часа ночи, и по идее я должна спать, вот только засыпать без Джеймса мне совершенно не хочется. Мой любимый сидит рядом на кровати, перебирает клавиши, и размеренный стук сливается с тихим голосом телевизора. Конец года — самое напряженное время, повторяю я себе каждый раз, когда Джеймс не обращает на меня внимания, скрываясь за работой.
По какому-то каналу крутят документальный фильм о том, кого зовут Королем Преступного Мира. Джокер. Разумеется, это имя знакомо мне. Знакомо из таких вот коротких передач, новостных колонок и радио-эфиров. Готэм — черное проклятие на карте Америки, зудящее нутро преступности и всего самого отвратительного, на что только способна человеческая природа. Готэм, что болеющий и загнивающий брат-близнец Нью-Йорка, гордый, шумный, но болеющий, раздирающий бетонные легкие собственным кровавым кашлем. Неудивительно, что в таком городе такие преступники.
Хотя называть Джокера обычным преступником неестественно и странно, это величайшее преступление против безумного короля.
— Ты же рядом со мной, — улыбаюсь, переводя взгляд на Джеймса, который неожиданно резко отложил ноутбук в сторону. На самом деле, кошмары мне давно не снятся, я слишком крепко сплю.
Я продолжаю смотреть эту странную передачу, сменяющиеся кадры пожаров и ядовитого безумия, чужого безумия. С экрана телевизора подобное кажется завораживающими огнями, какой-то дурацкой, но эффектной шуткой, хотя оператор бы со мной явно поспорил. Он снимает все издалека, не рискуя подбираться ближе, потому что собственная жизнь куда дороже карьеры. И во всем этом хаосе красок лишь ярким пятном выделяются зеленые волосы — неестественные, ядовитые, жесткие, и бледная кожа. Мертвецки бледная, словно кто-то очень долго отбеливал ее перекисью. Быть может, так оно и было?
И, конечно, это должно пугать нормальных людей. Я должна была переключить канал и попытаться забыть это безумие, вздохнуть спокойно и подумать «слава богу, я живу не в Готэме, слава богу, он далеко», но я уже очень давно живу с осознанием собственной ненормальности. И все же, слава богу, что я живу не в Готэме, это слишком дерьмовый город для кого-то вроде меня, потому что Готэм утрирует чужое безумие и ненормальность.
— Я думаю, что это ужасно. — нет, Джеймс, на самом деле, я думаю, что отчасти подобное можно назвать чарующим, потому что Джокер давно перешел рамки обычных понятий «человек» и «преступник», Джокер стал нечто большим. Символом. Бессмертным и вечным. Свободным от того, что назвали бы люди обыденностью. Это пугает, но есть в этом что-то удивительно цепляющее.
Но явно не эти слова должна сказать идеальная супруга Эми Эллиотт-Данн, и потому я говорю то, что от меня хотят услышать. Я улыбаюсь Джеймсу и крепко прижимаюсь к нему, словно мне действительно страшно. Страшно от мысли, что Джокер — реальное зло.
И телевизор затихает, выключается. Холодная ночь стелется по комнатам нашего идеального дома, но, кажется, в тени наших углов поселился скрипучий смех безумца.
30 марта 2012 года;
Двадцать дней после исчезновения;
Вся Америка бесконечно ненавидит Джеймса Данна.
Его хотят засудить, растерзать и приговорить к смертной казни. Его хотят забыть и вздохнуть с облегчением. Он — воплощение зла. Полиция подозревает его и высказывает собственные подозрения в открытую, они хотят повесить дело об убийстве Эми Данн Джеймсу, но проблема в том, что трупа Эми все еще не нашли. Живую же Эми уже никто не старается искать.
Оно и к лучшему. Пускай надежда в человеческих сердцах утихнет, пускай они несут цветы и зажигают свечи. Но я жива.
И с недавних пор я живу очень даже неплохо. Я не перебиваюсь ни в мотелях, ни на заправках, я живу в приличном большом доме у озера. Доме, про который говорят «он безопасен». Я живу с человеком, которого зовут Дейзи Коллингс. Когда-то мы учились вместе, и он — дурак — был влюблен в меня по уши, вот только мне его любовь не была нужда. Да и сейчас не нужна. Дейзи не тот человек, с которым я хотела бы счастья, но он — средство. Он единственный, кому я позвонила на ночной заправке, рыдая в трубку и прося о встречи. Выбора не было, но прелесть Дейзи в том, что он до сих пор влюблен в меня, а потому верит мне. Верит слепо и глупо. Я плакала ему, говорила, что Джеймс грозится убить меня, и потому я сбежала, исчезла. Говорила, что потеряла ребенка, мне стыдно и страшно возвращаться. Дейзи не мог видеть моих слез. Очень натуральных слез, между прочим, и потому он обещает никому меня не выдавать. И привозит в дом у озера.
«Ты будешь здесь в безопасности» — говорит Дейзи, показывая систему видеонаблюдения, оставляя мне еду и одежду. И краску для волос. — «Тебе нужно успокоиться и отдохнуть, прийти в себя. Я жажду возвращения чудесной Эми Эллиотт»
Дейзи наивен. Чертовски наивен. Дейзи бы определенно был тем, кого бы любила вся Америка, вот только мы с ним плохо смотримся вместе.
А внимание Америки сосредоточено на Джеймсе Данне.
«Я. Не. Убивал. Свою. Жену»
Уверенные слова, спокойная интонация. Голос Джеймса висит в воздухе, струится из встроенных колонок тонкой плазмы, когда вечером мы с Дейзи смотрим передачу. Мы вместе следим за тем, что происходит с тем, кого когда-то я называла своим мужчиной. Уверенный и идеальный. Именно так можно было бы описать Джеймса. На нем галстук, который подарила ему я. Он говорит красивые слова, которые без труда находят отклик в моем сердце. Джеймс, неужели, чтобы ты вновь стал для меня идеальным, мне понадобилось прижать тебя к стене, обвинить в собственном убийстве и заставить всю страну ненавидеть тебя? Почему все должно быть так сложно?
Джеймс Данн — ты мой идеальный человек. Ты мужчина моей мечты.
И, пускай все слова — лишь красивая, но пуста ложь, вся Америка бесконечно влюблена в Джеймса Данна.
Я планирую вернуться домой.
5 апреля 2012 года;
Это просто. Ты ведь уже делала подобное, разве нет? Эми Данн, ты вернула себя и теперь следует вернуться к своему идеальному мужчине. Вернуться красиво и эффектно. Вернуться так, чтобы вся Америка сочла Эми Данн героиней и мученицей. Красивая легенда. Я напишу ее для нас, Джеймс.
Нужно только избавиться от Дейзи. От его опеки. От него самого.
Это просто. Я убеждаю себя в этом, стоя перед зеркалом в ванной, перебирая инструменты и находя среди них острозаточенный нож. Сойдет. Дейзи верит, что я влюблена в него. Я идеальная женщина, которая досталась ему, которая доверилась ему, но Дейзи не знает, что мне нужен только Джеймс Данн. Я потратила так много сил, чтобы заставить его вновь быть идеальным для меня, я не могу просто так упустить собственный шанс.
Это просто. Камеры в каждом углу дома, и Дейзи верит, что они — гарант безопасности, но я оберну все вспять. Я играю на публику, когда мужчины нет дома, я завязываю шелковые ленты на щиколотках, чтобы остались следы, на запястьях тоже. Я проливаю на себя вино. Красное на белом. Вино удивительно похоже на кровь, верно? Безмолвно кричу и рыдаю под камерами, у меня вид жертвы, которую терзают каждый божий день, я — самая несчастная женщина на свете, и камеры записывают это. Я проделываю это каждый день.
Дальше — еще проще. Дейзи возвращается домой, и я говорю ему, что хочу его, что он — единственный человек, которого я люблю, и я не желаю, чтобы он уходил. Оставайся, Дейзи, оставайся со мной. А еще мужчины говорят, что это женщины любят ушами, хотя сами готовы слушать и слушать эти простые лживые слова вроде «ты единственный, кто мне нужен», и, конечно, влюбленный взгляд и разведенные ноги не могут быть проигнорированы. Дейзи сдается. Дейзи подписывает себе смертный приговор.
Белоснежные простыни кажутся обжигающе холодными.
И пока Дейзи с выражением лица запыхавшегося ежика самозабвенно трахает меня, я выуживаю из-под подушки наточенный строительный нож. Прости, Дейзи, но ты — лишь средство, и ты поможешь мне вернуться домой. Резкое уверенное движение, точный взмах, и горячая кровь из рассеченного горла падает на мою грудь и живот. Больше и больше. Кровь заливает мое тело, и мужчина пытается вырваться, но я удерживаю его, прижимаю к себе, пока алая жижа покрывает мою кожу. Противный булькающий звук наполняет комнату, разрывает тишину ночи, пока я держу Дейзи, чтобы тот не вырвался. Он умирает мучительно. Цепляется пальцами за жизнь, но я сталкиваю его в бездну. Его кровь на моей коже засыхает коркой.
WE'RE MADE TØ LØVE
BUT YØU'RE DANGERØUS
FØR BØTH ØF US
6 апреля 2012 года;
День возвращения;
На автомобиле Дейзи я возвращаюсь домой. В белом платье, что залито чужой кровью. Я возвращаюсь в середине дня, я делаю замученный вид, словно мне сложно удерживать в руках руль, словно я вообще никогда не умела водить, и я с показушным трудом останавливаю машину во дворе, но получается плохо, отчего автомобиль врезается в столб. Поднимается шум от глухого удара. На лужайке перед домом люди начинают суетиться, заглядывают в окна машины и о чем-то говорят.
Но я жду. Жду, когда Джеймс, привлеченный шумом, откроет выйдет из дома. Пара мгновений мучительного ожидания, и я выбираюсь из автомобиля. У меня руки дрожат и в глазах блестят слезы, колени подкашиваются, я — слаба, я — измучена. Я вернулась домой. Я иду к Джеймсу — окровавленная, босая, идеальная — я протягиваю руки, и на последних шагах силы оставляют меня, и я падаю прямиком в объятия собственного мужа, театрально теряя сознание. Это красивое представление. Изысканное, утонченное. Подобное бывает только в фильмах, но я притворила его в жизнь. Неужели тебе не нравится, Джеймс?
«...»
В больнице врачи трясутся надо мной, осматривают, задают вопросы. Еще больше вопросов задают копы, но я поддерживаю свой усталый вид, и врачи мне верят. Мне все верят и стараются быть краткими. Я рассказываю им идеальную красивую историю, сочиненную мною о том, как Дейзи Коллингс ворвался в наш дом и похитил меня, как увез в дом на озере, как насиловал каждый день и издевался надо мной, я говорю, чтобы копы проверили этот дом, там камеры на каждом углу, они записывали все. И там сам Дейзи — мертвый — потому что это — самооборона, а я — героиня. Все просто. Я поимела систему.
«А как же ваш дневник? Там множество указаний на физическое насилие со стороны вашего мужа» — детектив, что занималась мои делом, задает неудобные вопросы. Неудобные мне, и я понимаю, что она, если и не знает, то, кажется, догадывается о том, что все это — большая подстава.
«Да, это все горькая правда, Джеймс вспыльчив, порой бывает агрессивным, но у нас с ним все наладится»
«И вы не боитесь вернуться к мужу?»
«Я хочу вернуться к своему мужу»
«...»
Мы молились, и бог услышал наши молитвы. Эми Данн дома. Эми Данн героиня, и случившееся — настоящее чудо. Все и каждый любят Эми Данн. Эми, которая вернулась домой, которая выцарапала себе право на счастливую жизнь.
Тяжелая дверь дома закрывается, оставляя аплодирующую Эми Данн толпу позади, и тяжелая тишина висит в холле дома. Наконец-то мы наедине. Наконец-то нет нужды притворяться, ведь ты, мой дорогой муж, и без того все уже понял, верно? Ты говорил то, что мне хотелось услышать, а я сделала то, что хотелось тебе. Это и есть брак.
— Ты совершенство. — на выдохе протягиваю ладони навстречу Джеймсу, но тот уклоняется, делает шаг назад. Мне нужно быть осторожной, если Джеймс решил сотрудничать с копами, на нем может быть жучок. Я вернулась домой не для того, что отправиться в тюрьму.
Общество считает меня героиней. Общество меня бесконечно любит. Нельзя, чтобы они возненавидели меня из-за одной оплошности.
Отредактировано Harley Quinn (2016-12-18 03:13:40)
♠ 
