Подняла. Прочитала. Записала. Положила на место.
Подняла. Прочитала. Нарисовала на картоне хуй. Положила на место.
Инвентарь, мать его.
Безумству храбрых поем мы песню...
Джоанна (бесшабашная, лысая и на всё плюющая Джоанна, напичканная двойной дозой морфлинга) перебирала хозтовары, водила ручкою по бумаге, и не столько пела, сколько орала, "If we met at midnight in the hanging tree, I'd fuck you good and hard, cause monkey love is free...", снова и снова доказывая, что воистину талантливый человек талантлив во всем.
С момента их так называемого "спасения" прошло не больше девяти дней, но коммунистический режим Дистрикта 13 напомнил о себе уже на пятый, а на восьмой Джоанна оказалась в этих царских хоромах: складе хозяйственного инвентаря и канцелярских товаров. О, как много в этом звуке для сердца девичья слилось! Как много в нем отозвалось!... И все матом.
У этого счастливейшего стечения обстоятельств, как и всех великих повествований, есть предыстория. Итак, Джоанна родилась, выросла, попала на Игры, выиграла, потом появилась Безмозглая, выиграла, потом Джоанну опять послали на Игры, а потом Эффи, милая, глупая Эффи, непонятно какого хрена оказавшаяся в Дистрикте 13, сказала что-то вроде, "О, это же прекрасно! Идеальное место для мисс Мэйсон! Там будет очень много бумаги, а бумага это всего лишь мертвые деревья!", и Джоанна разбила ей очки и нос. Совершенно случайно, конечно же. Просто она споткнулась о лицо Эффи по дороге в столовую. Даже просить прощения было не за что: все итак все поняли. Вот такая вот финита а ля предыстория.
___
Но не будет о вчерашнем, поговорим о наболевшем. А болело все. И когда Джоанна, чуть прищурившись, чуть оскалившись, чуть раздевая всех взглядом, говорит, что болит у нее все, то в это "все" входят даже те редкие волосы и ногти, которые у нее еще остались. Но она не жалуется. Вместо этого она совершенно бессовестно крадет морфлинг у Безмозглой Индейки, в народе именуемой Сойкой-пересмешкой, потому что красть - куда лучше, чем выть от боли; она наблюдает на страданиями Хэймитча с неприсущей ей жалостью, потому что она, как никто другой, понимает как это - оставаться без любимой отравы; и она же, с совершенным отвращением, смотрит на безмятежную парочку влюбленных из Дистрикта 4, не скрывая своих чувств об их любви, потому что во чтобы то ни стало хочет остаться собою - Джоанной Мэйсон, которой противно чужое счастье, даже счастье ее единственного друга.
Казалось бы, ничего в Джоанне и не изменилось, но... Джоанна, Джо, Мэйсон... Где-то в подвалах Капитола она потеряла какой-то мелкий шуруп, какой осколок или стержень, который держал ее существо в целости, одним большим, даже если и гниющим изнутри куском, и с тех пор она только будто и делает, что подбирает отваливающиеся с нее куски собственного существа, только теперь уже в этих подвалах.
Но помним, она не жалуется. А посмотрит на Энни и еще меньше хочется.
(Восемь дней. Ему понадобилось восемь дней, чтобы навестить ее палату. Друг называется. Падла.
Ее медсестра, довольно миловидная, но пропорционально наивная баба лет 40-ка, выдала Одэйру,
- Поздравляю Вас с возвращением Вашей невесты! Джоанна, когда же ты найдешь себе такого же милого и порядочного молодого человека, как мистер Одэйр?
В любое другое время Джоанна бы огрызнулась, но на тот момент она витала высоко в облаках, и вместо злобы, отшутилась,
- Ты уж реши, Герди, милого и порядочного мне искать, или как Финник.
Финник, давно уже привыкший к ее чувству юмору, не заставил себя ждать, бросив,
- Ах, Джо... Если бы ты была моей женой, то я бы давно подлил яд в твой виски.
Обычно Джоанна не медлила с ответом, но в этот раз ответ пришел к ней не сразу, однако пришел. Вскоре она выдала, с улыбкой на губах,
- Эх, Одэйр... Будь ты моим мужем, я бы его выпила и попросила бы еще.
Они оба засмеялись, и Джоанна вспомнила вопрос, который мучил ее уже много лет: о чем же он смеется с Энни?...)
Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, любил повторять ее дедушка, возвращаясь из леса, откидывая в сторону свой полушубок и вешая свой топор обратно на его почетное место на стене. Приблизительно так же чувствовала себя Джоанна, досчитывая последние столовые подносы. Вот вот она допишет, откинет в сторону свой блокнот и свалит отсюда восвояси.
Ее работа была совершенно бессмысленной. Джо, как бы не старалась, дурой никогда не была и понимала, что поручать ей задачу посложнее было бы безответственно со стороны власти, а оставлять ее бездельничать не позволял трудолюбивый нрав коллектива. И все же... Как же ее тошнило от этого склада! Или, вернее, от стойкого запаха старой, мокрой древесины и искусственного клея, которым, казалось, пропиталось и пропахло абсолютно все на свете. Морфлинг помогал, не без этого, но даже он не мог противостоять волшебству химических паров наполняющих все эти подвалы и склады.
Двести пятьдесят девять, двести пятьдесят...
- Ба! знакомые все лица! - внезапно воскликнула Джоанна, уголком глаз поймав знакомый двухметровый силуэт кузена Безмозглой. Ну, знакомый это, конечно, сильно сказано, если брать в расчет, что паренька она этого видела от силы раза два, может три: впервые по телевизору, во время 74-ых игр, потом во время полета из Капитола, и разок в столовой, но чего только не сделаешь, чтобы не пахать последние полчаса... - Ты что тут делаешь, Красавчик? - не замедлила спросить Джо, подкатив поближе к оловянному солдатику, прислонившись рукой к одной из полок и обмахиваясь своим гребанным блокнотом, - Тебя тоже сослали в складовую ссылку или по мне соскучился? Не красней. У каждого свой фетиш. Я не сужу, - заверила она и для убедительности подмигнула.
Отредактировано Johanna Mason (2017-01-08 20:56:59)
