Шаг назад, взгляд глаза в глаза.
В эту игру, правила которой никогда не станут ясны до конца, могут играть, воистину, только двое.
Ни Беделия, ни Ганнибал какое-то время не произносят ничего вслух, но это совсем не мешает им общаться.
Океан сходится сходится в немой битве с бездной карего цвета, где в этот момент особенно ярко полыхают эти необычные и завораживающие бордовые переливы.
"Я поняла слишком много, Ганнибал".
"Да, я понимала это и раньше, но теперь..."
- И вывод, к которому я пришла, заключается в том, что вы опасны, - слова выверено слетают с языка, она делает еще шаг назад, в глазах замирает совсем другое .
"Мне больше небезопасно находиться рядом с вами, мистер Лектер".
- Пожалуйста, больше не приходите ко мне домой.
"Я знаю, что вы не отпустите меня просто так, Ганнибал".
- Я сама найду выход.
"Я контролирую происходящее".
Беделия уходит, но у дверей замирает еще на мгновение и, она корит себя за эту слабость, оборачивается, вновь обращается к своему бывшему единственному пациенту, после чего выскальзывает и спешит прочь от дома Потрошителя. В камере хранения ее уже ждет упакованная сумка, карман слегка оттягивается от документов и билетов в один конец. До Нью-Йорка. Ей нужно затеряться, раствориться, исчезнуть среди бурлящей массы людей, чтобы даже запах ее любимых духов (она заостряет свое внимание на необходимости купить новые, ведь весь флакон нынешних оставлен  понятным лишь им двоим посланием на небольшом столике в гостиной) слился с миллионами других ароматов.
Еще одна дань ее слабости - она навещает Уилла Грэма, чтобы укрепить его веру (и попытаться спасти частицы рассудка) в собственную невиновность (и виновность Лектера).
А затем Беделия Дю Морье садится в самолет, отправляясь в другой штат. Подальше от Ганнибала и убийств.
***
Доктор Дю Морье живет в небольшой квартирке в не спящем городе уже почти неделю, и все это время она тратит лишь на себя. Довольно банальные вещи: покупки, прогулки, посещение музеев, небольшие вольности в виде вкуснейших пирожных на обед. Женщина старательно занимает себя, чтобы не провалиться в мысли, которые ее непременно напугают, потому что она слишком хорошо догадывается, каких демонов расшевелил в ней доктор Лектер.
Вчера, возвращаясь из художественной галереи, Делия сталкнулась со своей бывшей однокурсницей, которая настойчиво зовет её в ресторан, зарекомендовавая его как лучший и не столь популярный, чтобы быть забитым. Блондинке терять нечего, она кивает, хотя внутренне не испытывает никакой радости. Её бывшая сокурсница являет собой, даже без глубокого анализа, яркую иллюстрацию тому, как не способная добиться чего-то в карьере девушка становится матерью, что видит только детей и мужа. И разбалованная остротой разговоров с Лектером Беделия не находит в себе сил для выдумывания хоть каких-то надежд на лучшее на счет того, сколь глупо пройдет ее вечер.
Дю Морье выбрала сегодня черную юбку-карандаш, насыщенно-синюю блузку струящегося силуэта и пару крупных браслетов в качестве аксессуаров. Ноги украшали неизменные туфли на высоком каблуке, компенсировавшие невысокий рост. Волосы Делия решила не трогать, позволяя им спадать крупными волнами на плечи. Классический макияж, никаких более ярких стрелок и более темной помады. Беделия и без этого выглядит прекрасно, она знает это.
Женщина появляется у намеченного ресторанчика ровно ко времени, называет свое имя хостес, вежливо улыбается и, не менее тактично и мягко, поправляет неправильно повторенную фамилию. Французское "Дю Морье" дается далеко не всем, она понимает и находит глупым как-то реагировать на это.
***
От полного краха в глазах Беделии ее бывшую знакомую спасают лишь те продолжительные периоды, в которые она жует. Делия превосходно играет то, что принято играть в таких случаях: легкие улыбки, вопросы о детях, интерес к мужу, как можно меньше неудобных вопросов про работу. Дю Морье не переигрывает, а про себя рассказывает поверхностно и обобщая, читая в крупных глазах собеседницы непонимание по многим пунктам, продиктованное окружением неодобрение ее нежеланию заводить семью и налет завести ее успехам. Но все это быстро проходит, стоит вновь изящно и коротко рассмеяться очередной изнуряющей истории про "ее солнышко".
Они расстаются у выхода: бывшая сокурсница пытается спокойно выйти, делая вид, что не торопится, сломя голову, домой, чтобы отпустить няньку, Делия же, опустив, наконец, уголки рта, разворачивается на сто восемьдесят градусов и направляется к барной стойке.
- Будьте добры, бокал Бароло, - чуть взмахнув рукой и завладевая вниманием бармена, заказывает доктор.
Блондинка устраивается поудобнее, привычно закидывает ногу на ногу, чуть покачивает ступней в ожидании, ставит левый локоть на стойку, чтобы подпереть рукой подбородок. Тихое журчание речи гостей за спиной, некоторая степень вымотанности от такой же степени глупости. Все это подталкивает Делию к пропасти, упав в которую она опять начнет размышлять о Ганнибале, Уилле, себе и убийствах.
Но, кажется, сегодняшним вечером Судьба решает компенсировать ей неприятное времечко. Когда бармен ставит перед ней бокал и искренне ей улыбается, она улавливает некоторое страдание в глазах молодого юноши, а когда его кто-то окликает, его лицо и вовсе становится пасмурным. Дю Морье имеет две догадки на этот счет, но уже через мгновение остается только одна.
Настойчиво ищущий внимательные уши клиент. Вот она, причина страданий несчастного парнишки.
Доктор Дю Морье делает глоток, затем проводит кончиком языка по губам, смакуя сложное сплетение ароматов выбранного вина. Она внимательно вглядывается в посетителя поверх бокала, вслушивается в то, что он говорит. И тихий внутренний голос шелестит где-то на краю сознания: "Ты же психолог. Душу должны изливать тебе, а не несчастному пареньку. Спаси его". И удивляясь внезапному приступу этакого альтруизма, Дю Морье все же аккуратно меняет свое место, оказываясь поближе к мужчине.
- Быть может, вы позволите молодому человеку заниматься своим делом, а я могу предложить вам свое общество. Поверьте, я  более сведуща в диалогах о проблемах, - Беделия обращается к незнакомцу достаточно негромко, в своей излюбленной манере, немного тягуче и слегка заискивающе. Она не боится зрительного контакта, более того, она ищет его. - Доктор психологии Беделия Дю Морье, - установив зрительный контакт, представляется женщина и поворачивается чуть сильнее к собеседнику.

- По-вашему все бармены обязаны являть собой клишейные образцы из произведений литературы и кинематографа? Боюсь разочаровать Вас, - Беделия тихо усмехается и делает крупный глоток, изучая своего собеседника, подмечая все новые детали. Быстрое, неглубокое профилирование было вещью, которую Дю Морье отработала до автоматизма и иногда, поверьте, глубоко сожалела о подобных умениях. Иногда намного проще пройти мимо и просто не увидеть человека, чем, напротив,  заглянуть в его прекрасные глаза и увидеть там пустоту, сравнимые лишь с ночным трамваем. Понимание было и роскошью, и проклятьем, в который раз доказывая, что за все нужно платить. Как, например, платила сейчас Беделия, столь жадно и яростно желавшая познать душу одного человека, наконец, познала какую-то ее часть. И куда же находка ее привела? К барной стойке в Нью-Йорке, исправлять загубленный вечер беседой с незнакомцем, явно таким же разочарованным и черпнувшим проблем сполна. У Судьбы было скверное чувство юмора и умение сталкивать похожее. Не от этого ли появились все эти неисчислимые уютные бары? - Таких осталось наперечет. Большая часть из барменов теперь слишком молода и больше беспокоится о том, хватит ли интернета для того, чтобы загрузить себе "тиндер", и сколько же репостов соберет их микроблог. Едва ли они способны разобраться в том, что творится у кого-то на душе, - Дэлия пожала плечами и опять обратила свое внимание на вино, приканчивая первый бокал.
"Постарайся не напиться, Беделия," - заботливо звучит где-то на задворках сознания, заставляя женщину все так же мысленно усмехнуться и выразить свое раздражение. Дэлия умеет себя контролировать слишком хорошо, чтобы хоть на вечер забыть, сколько бокалов она может позволить себе, чтобы остаться все еще трезвой, но уже более свободной и приятно опьяненной. Дэлия - воспитанная девочка. И пока она ведет сразу два диалога (один внутренний, другой вполне себе вслух), ее собеседник уже успевает перехватить инициативу в заказах и, словно истинный джентльмен, обеспечивает ее новым бокалом все того же вина, на что Дю Морье дарит ему вежливую улыбку, чуть кивая при этом головой. Про себя же блондинка делает весьма важную ремарку - мужчина рядом с ней достаточно цепок и явно умеет не только забалтывать до полусмерти барменов, но и следить за тем, что происходит вокруг. Полезное и опасное качество. Беделии это нравится, хотя напрямую она никогда в этом не признается.
- Благодарю, - немного лукавости во взгляде, чуть повести бровью. Птичий язык, знакомый почти каждому мужчине. Доктор намеренно располагает человека к себе, выбирая этот вариант как наиболее продуктивный в сложившейся ситуации. Пока Дилан говорит, Беделия уже решает, что доведет дело до конца и поработает сегодня сверхурочно. В конце концов, она поэтому немного скучает. - Фамилия - не всегда признак национальности непосредственно ее носителя, Дилан. Я более чем американка, а вина, поверьте, выбираю лишь под настроение. Италия показалась мне сегодня неплохим вариантом, - Дю Морье чуть поводит правым плечом. Дэлия немного лукавила, называя себя американкой. Она росла в семье истинных французов, нередко проводила время на родине своих родителей и говорила на их языке как на родном. Официально доктор Дю Морье была американкой, но ее душа была свита в совсем другой культуре. Так что никакой мечты, никаких демократических взглядов и ни одного любимого президента. - Я не только могу быть психологом, Дилан, я являюсь им довольно давно. И красивой женщине, поверьте, в этом деле даже проще, люди, особенно мужчины, намного охотнее идут со мной на необходимый в моем деле контакт, - легкий смешок слетает с изящных губ и доктор чуть приподнимает бокал, предлагая тем самым немой тост.
"Вы сами прекрасно понимаете про влияние женской красоты на мужчин. Я вижу в красоте лишь инструмент, который можно использовать так же изящно, как скальпель в хирургическом отделении. Вопрос лишь в том, что моя работа намного тоньше и, порой, опаснее. И все так же может стоить жизни, как мне прекрасно известно," - думает Дэлия, и ее рука немного вздрагивает, когда мысли вновь обращаются к убитому ею пациенту. На какое-то мгновение ей кажется, что капля вина, упавшая от этого движения из ее бокала, вовсе не капля вина, а капля крови, в которой она по собственному желанию запятналась. И Дю Морье вновь гонит все это прочь, заменяя мысли об убийстве мыслями о самозащите. Ведение пропадает так же быстро, как появляется, а ее внешний вид почти никак не меняется, потому что Дэлия умеет контролировать себя. Лишь в глубине голубых глаз можно увидеть мелькнувшую тень, которую несложно списать на недостаточно яркое освещение и кучу других причин.
- Мой прием, Дилан, сегодня совершенно бесплатен. Если бы Вы пришли ко мне, то я бы, конечно же, подумала на этот счет, - легкая полу-улыбка на ее лице дает понять, что она всего лишь шутит, - но раз я буквально навязала Вам свои услуги, то не имею никакого морального права, - "Морального, Беделия? Ты еще помнишь, что значит это слово?" - тут же отзывается в мозгу, и Дю Морье чуть ли не выбивает из своего сознания эту мысль, - просить чего-либо с Вас. Мне вполне будет достаточно Ваших ответов. Если они будут честными, то помимо удовольствия от беседы мы получим еще и пользу. Так что, да, давайте пересядем, чтобы всем было удобнее, - блондинка кивает, усиливая свое согласие и с грацией, достойной королевских особ, поднимается со своего места, подхватывает сумку и следует к наиболее уединенному столику, спиной ощущая, что ее неожиданный компаньон следует за ней.
Этим вечером, кажется, не только ее эгоистическое желание полноправно покопаться в чужой голове будет исполнено. Не менее благосклонный подарок от мироздания получит и Дилан, ведь Дю Морье действительно не знает о нем ничего, кроме его имени. Ее жизнь была слишком насыщенна в последнее время, поэтому они понятия не имела ни о самих иллюзионистах, ни, уж тем более о том, что и как они проворачивали в Лондоне.