Здесь небо тёмное, чёрное полотно непроглядное. Бескрайное, но не внушающее спокойствия, забвения — совершенно. Оно не укажет путь заплутавшему, оно лишь тяжестью и беспокойством, вместе со тьмой — в самое сердце, в самое нутро. Оно прожорливое, жадное — до криков, до боли и агонии. Оно кормится гарью, прахом и пеплом смешанными друг с другом: то тает в нём, глохнет, оставляет после себя лишь прогнившее эхо.
Но Коннору бы всё равно, он не из тех, кто подолгу воет на луну, ожидая зова ответного. Он из тех, кто приспособится к любому дерьму. Кто по трупам, по костям, что с треском разламываются под ногами, втоптанные в рыхлую землю, ступает к своей цели. Кто не щадит никого, не знает ни жалости, ни сочувствуя: он утопит в крови деревни, предаст их огню, пламени, чьи языки яркие и жадные коснуться всего, до чего дотянуться. Они лижут сухие ветви опавшего дерева, плоть человеческую [живую ли, мёртвую]. Они опаляют стог сена — то придаёт огню больше жару, делает его ещё яростнее, сильнее; безжалостнее.
Но Коннору бы всё равно — выживает сильнейший. Этот закон всегда действовал. Этот закон не чужд и здешним местам. Слабые обречены на погибель. Слабые лишь жертвы, средство для достижения цели, забава; пища для сильных. Этот закон здесь возведён в абсолют: борись или беги, поджав хвост, точно крыса; надеясь на то, что неизбежное минует тебя хотя бы в этот раз.
Коннор был сильным.
И Коннору бы всё равно, но.
Здесь никто и никогда не ощутит забытого вкуса свободы. Но единожды почувствовав его — не забудешь. Так и Коннор — помнил. И то было худшей пыткой из всех возможных. И даже такие, как он, с прожжённой душой, очерствелым сердцем — чувствуют мороз одиночества. Оно снедает, оно колкое — глубоко внутри. И вот то единственное, что стягивает горло точно ошейник. У того шипы с внутренней его стороны: они распарывают кожу, они пропитаны кровью его собственной. Сколько не беги. Сколько трупов за собой не оставляй, не проламывай кости, не вгрызайся в чужую глотку — всё одно. И рано или поздно ты почувствуешь холод на загривке, чужое дыхание; неизбежное. Оно бесшумное, незримое. Оно следует за каждым, кто сюда попадает. Оно ждёт, терпеливое, своего часа. Ждёт, чтобы свести с ума. Довести до безумия, сумасшествия. Забрать то немногое, что ещё твоё по праву — рассудок, здравомыслие.
Коннор никогда в этом не признается. Коннор не признает своей слабости. Он до последнего, ощерившийся, будет скалиться, пытаться вгрызться в глотку, разодрать в клочья любого, кто осмелится выступить против.
Коннор уверен в себе. Само-уверен.
И он найдёт способ выбраться из этого пепелища морозного. Непременно найдёт.
А эта девчонка — подарок самой Судьбы. Или же проказы Дьявола. Не велика разница, если подумать. Коннор никогда не отказывал себе в том, чего хотел. Всегда получал, что хотел. И её вина, что она решила пойти с ним на «сделку»: здесь условия задаёт он — не она. И возьмёт он с неё сполна. Больше чем та хотела бы дать — это совершенно точно. Умная девчонка. Сообразительная. Сразу пытается урезонить, очертить границы дозволенного. Вот только всё это трёп, пустые слова: что она сможет сделать, когда тот на самом деле захочет? Расцарапает ему спину своими коготочками? Что ж, тем лучше. Тем — интереснее. То, что даётся легко — никогда не вызывает интереса.
— Ритуал? — он выгибает одну бровь и усмехается, щурится, — как насчёт секса под луной? — ухмылка становится оскалом, взгляд — хищным. Во взгляде явная угроза на чужое — её — пренебрежение и снисходительность. Он резко и ловко, быстро — в одно мгновение — сжимает пальцы одной руки на чужом запястье тонком крепко, до боли; точно бы желая оставить следы, напоминание. Второй рукой сжимает шею хрупкую, длинную. Не душит, нет. Но пальцы вжимает в кожу сильно и наклоняется — близко-близко — в этот раз уже сам.
— Девочка, не забывайся, — вкрадчиво и негромко. Голос становится ниже и глубже, взгляд кажется что ярче, — ты или будешь моей: что значит, что я волен делать с тобой всё, что захочу и когда захочу, — тонкой ухмылкой, пристальным и цепким взглядом нечитаемым, — или сдохнешь шавкой, захлёбываясь собственной кровью, — ухмыляется левым уголком губ и отпускает, небрежно, легко отталкивая от себя.
— Другого не дано.
Оглядывает местность, вдыхает глубоко воздух и хмурится мимолётно: кто-то приближался; пока далеко, но явно двигался — двигались? — в их направлении.
— Клыки показывать будешь потом, а пока можешь сказать спасибо за то, что ещё жива, — хмыкнув, снова переводит на неё взгляд, — пошли отсюда.
[NIC]CONNOR[/NIC][STA]____________[/STA][AVA]http://sg.uploads.ru/IGXOD.gif[/AVA]
Отредактировано James Howlett (2016-11-27 20:24:47)