- …и круассан с миндалем, пожалуйста, - улыбается Джин, наслаждаясь витающими за стойкой кофейными ароматами. В школьной столовой пахнет не хуже, но над головой отсутствуют несколько этажей с всевозможными магазинами и развлечениями. Хотя Ксавье вовсе не против французской кухни и выпечки на завтрак, здесь дышится совершенно по-другому, как-то свободнее, и осторожно свернутое в кармане письменное подтверждение от профессора, отпустившего Джин в субботнее утро в клинику, прямое доказательство ее взрослой самостоятельности. Как и мягкий, густой кофе в стаканчике «с собой» с приличной долей сливок и сахара.
Как ни странно, Джин рада даже своему одиночеству. В кои это веке вокруг нее нет ни стремительного Питера, ни милой, но болтливой Джубили, ни привлекающего внимания Курта, ни любопытной Ороро, ни даже вспыльчивого Скотта, а Рейвен не раздает приказания своим хорошо поставленным голосом – в небезопасном для них мире Джин впервые за несколько лет чувствует себя достаточно спокойно в одиночестве. Несколько месяцев назад она отказывалась даже на выходные домой уезжать, заставляя родителей навещать ее в школе, а теперь, кажется, «освоилась», используя терминологию профессора. В ней будто бы чуть поубавилось страха перед собственной силой; до конца принять нечто подобное ей не просто, она не всемогущий Ксавье, однако осознание накрыло ее теплой огненной волной тогда, в Каире, и с тех пор ей чуть комфортнее наедине с собой. Тревог, как ни парадоксально, только прибавилось.
И все-таки влиться в этот огромный мир, почувствовать движение, ощутить темп жизни в городе – до чертиков заманчиво. Именно поэтому после визита в клинику – «Мы называем это фантомными болями, здесь раньше был зуб, а теперь болеть нечему, там даже нерва нет – удалили же пару лет назад. Вы совершенно здоровы, идите» – она заходит в это кафе. Ей ничего не стоит выбрать более тихое место, но Джин сознательно, тренируя силу волю и культивируя любовь к человечеству, ищет скопление людей – в субботу в благополучных и богатых пригородах Нью-Йорка не развлекается только ленивый, а самое лучшее семейное развлечение – многоэтажный молл. Сила воли тренируется хорошо: совсем сдерживаться не получается, и иногда Джин срывается на чужие обрывочные мысли, но тут же одергивает себя и выскальзывает из чужой головы. Это довольно просто, когда не за что держаться. Чтобы быть успешным телепатом и не страдать при этом нервным расстройством, нужна душевная черствость и полное отсутствие эмпатии. Ей бы вообще легко жилось даже с близкими, будь она чуточку безразличнее. Увы, Грей этого не умеет. И абстрагироваться тоже.
Иногда, впрочем, стоит доверять своей интуиции: в определенную секунду Джин кажется, что по кромке ее сознания скользит какая-то настойчивая мысль, бьющаяся в мозг легким импульсом; «Впусти, впусти», - но Джин уверенно игнорирует эту вспышку, и через несколько секунд понимает, что не стоило.
- Кажется, вы были против… «Уродцев»… «Психов»… «Мутантов»?... Так вы нас называете, - раздается голос, и в следующее же мгновение девушка чувствует, как мир утяжеляется и начинает будто придавливать своей массой. Она хлопает стакан с кофе и стойку и стремительно разворачивается на голос, цепляясь взглядом за стальной всполох даже не знакомых глаз – знакомого сознания. Плохо знакомого, впрочем, потому что у нее уходит несколько мгновений, чтобы распознать эту частоту, и еще парочка, чтобы удивиться присутствию здесь этого человека. Но дело не в нем, не в Магнето; во всяком случае, Грей хочется думать, что он никак не связан с учинившим бардак мутантом, чья сила словно бы охватывает здание и делает мир тяжелее – она наслышана о бурном прошлом Эрика Леншерра, и ей совсем не хочется, чтобы это прошлое возвращалось. Впрочем, размышлять ей тоже особо некогда.
Джин даже на секунду не задумывается о том, что будет делать, что нужно сделать. «Война между людьми и мутантами недопустима», - говорит Чарльз, и его студентка даже не сомневается, что так оно и есть. А уж война ли, единичный террор или направленная травля – масштабы неважны. И совершенно неважно, одна она в этой возможной битве или у нее обнаружится поддержка – ей нет никакого дела до попивающего кофе Магнето. Подумаешь, виделись пару раз.
Грей подносит пальцы к виску, и через секунду истеричный голос мужчины пульсирует в ее голове.
- Эй, - окликает она, перебивая тираду и отвлекая внимание на себя. Среди тысячи мелькающих линий и несущихся воспоминаний Джин ищет то, что может ей помочь. – Франклин… Ты ведь Франклин, так? Привет, я Джин, - она через силу выдавливает улыбку, когда мужчина переводит на нее взгляд. – Твоя сила… Зачем ты используешь ее здесь? – По ощущениям очень похоже на силовые поля, но по тяжести собственного тела Джин понимает, что его способность связана каким-то образом с гравитацией. Забавно, потому что ее телекинез к гравитации отрицателен – не особо хочется с ним драться, учитывая, что подобные силы способны все здесь порушить. – Тебе нужна помощь? Я могу помочь с решением твоих проблем.
Он одаривает ее сухим взглядом, немного безумным, затравленным, полным ненависти, и в следующую секунду Джин чувствует плотную волну, которой ее отрывает от гладкого кафеля и отбрасывает к ближайшей стене. Мягкое приземление у нее случается исключительно благодаря хорошей реакции, выработанной с тренировками по программе безжалостной Рейвен.
- Профессор, они никогда не хотят разговаривать, - недовольно бурчит Джин и предпринимает еще одну попытку. – Франлкин, остановись. Агрессия не способ решения проблемы, - почему-то от Ксавье это звучит убедительнее. Возможно потому, что Джин, на самом деле, нравится осваивать собственные силы, узнавать их, укрощать. Ей интересно, чему она научилась. Именно поэтому она готова к следующему удару: гравитационная волна отскакивает от нее, словно теннисный мячик от твердой поверхности стола. Джин сжимает ее и тормозит, не давая улететь далеко; с чужой силой сложнее, чем с твердой материей, но это все равно вещество, поддающееся контролю, как звук или свет, а телекинезом можно не только вещи двигать.
- Ну ладно…