Some say the world will end in fire,
Some say in ice.
From what I’ve tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To say that for destruction ice
Is also great
And would suffice.
iCross |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » iCross » Незавершенные эпизоды » In the woods somewhere
♫ Hozier – In the Woods Somewhere
▲ Действующие лица:
Чарльз, Джин
▲ Время и место:
1984, голова мисс Грей
▲ Краткое описание событий:
Джин 17, и в голове у нее вовсе не бабочки. Чарльзу четвертый десяток, и эти ее "не-бабочки" методично разносят его особняк и покушаются на веру в человечество. Джин нужно устаканить. Но прежде - разобраться, где там среди не-бабочек Джин.
Отредактировано Jean Grey (2016-08-07 16:13:22)
Кошмары. Некоторые уверены, что они всегда где-то рядом. Как хищник, выжидающий жертву, скрывающий в тени огромные острые когти и хищные, желтые глаза. Как прочная тонкая сеть, умело натянутая под водой, готовая взрезать серебристые нежные бока первой попавшейся рыбы. Или же пламень всего лишь на кончике спички, которой хватит легкого дуновения-сигнала, чтобы всё вмиг оказалось охваченным пожаром. У каждого свой страх. И когда он, обычно плененный в глубинах сознания, вдруг поднимается выше, становится сильнее и обретает свободу во снах, мы теряем реальность. Скатываемся, не успеваем зацепиться и падаем камнем о воду. Каждый раз, тщетно вырываясь и отчаянно барахтаясь, мы думаем, что этот - последний. Больше не выбраться, не победить огромное бушующее море одной малой каплей собственной души. Но, постойте-ка, кто создает кошмары? Ответ на поверхности. Да, верно. Мы сами. Творцы клеток, чудовищ, трагедий внутри головы. Создатели жутчайших образов на внутренних сторонах век. И стоит подойти подходящему часу - мы сами отпускаем их на свободу. Позволяем пожирать нас. День за днем.
Чарльз страдал холодящими кровь сновидениями, пока был мал. Мать часто отсутствовала, будучи то в разъездах, то в нескончаемых прочих важных делах, и потому мальчишка оставался на попечение прислуги. Всё равно, что один, в огромно пустынном доме. Иногда кошмары становились настолько явными, что юный Ксавье с криками подскакивал с постели... И так, возможно, было бы еще десяток лет, пока ему не стукнуло девять. С приходом этого возраста сны по ночам сменились лихорадкой круглосуточно, сотнями и тысячами голосов в голове. И только спустя три года Чарльз смог понять, что его страхи не обрели плоть в реальности. Просто таким проявился его дар. И вместе с ним, что, быть может, немного странно, в молодой душе зародилась смелость, взрослая уверенность. Надежда. Раз уж в его руках неведомая более никому способность, то он в силах разгонять не только собственную боязнь. Он мог бы помогать другим. И сейчас, зачиная в жизни уже четвертый десяток, Чарльз с удовольствием и чувством абсолютной правильности деяний исполняет то, до чего додумался еще ребенком.
- Спать, время уже позднее. Спать, Дженни. Спать, Брайан. Отправляйся в кровать, Джеймс, - таков регулярный ритуал. Ксавье, особенно в последнее время, часто проезжает с инспекцией по коридору, некоторым из учеников отдельно изъясняя, что пора ложиться. Как правило, время отбоя у всех одинаковое, даже преподаватели редко засиживаются в ночь, только, увы, в стенах Школы сложились два вида такого "обхода". Первый штатный, не имеющий под собой серьезных причин, второй - чужие кошмары. Джин.
- Профессор! - из спальни по левую сторону вдруг выбегает девчушка. Светлые, золотистые, вьющиеся волосы, огромные зеленые глаза... и выражение неподдельного ужаса на лице.
- Что такое? - мягко спрашивает Чарльз, в ответ чувствуя, как его ладонь пытаются обхватить тонкие детские пальчики. Девочка путается в ночной сорочке, когда делает еще пару торопливых шагов, и почти падает к колену. Профессор машинально подается вперед, ловит ребенка и, бережно придерживая, внимательно смотрит.
- Я... я не могу там спать, - честно признается ученица, потупив взор и все еще крепко сжимая руку старшего. Чарльз не спрашивает больше ничего, это не требуется. Он осторожно отстраняет девочку, разворачивает ее к стоящему за спиной Хэнку и подъезжает к дверям спальни. Металлическое изголовье кровати, до этого изображавшее невинные деревянные прутья, теперь оплавилось и весьма странно соединилось с висящей на стене картиной, также потекшей в одно большое, безобразное, пузырящееся пятно.
- Хэнк, - медленно, но спокойно начинает Ксавье, чуть хмурясь. - Уведи Мэри в другую комнату и позаботься об остальных.
Уезжая вглубь спального этажа, Чарльз буквально чувствовал на своей спине кроткий, обеспокоенный взгляд МакКоя, и, как всегда, был благодарен ему за содействие в любом виде, однако... с телепатом может справиться только телепат.
А Джин сегодня в особенно плохом состоянии. Антураж ее комнаты встретил профессора бурлящими, будто кипяток, стенами, вибрирующим полом и дребезжащими окнами. Сама девушка покрылась испариной, ее тело билось в крупной, истерической дрожи, а лицо побелело. Если бы не изменяющаяся линия бровей, глухие, болезненные стоны и задушенные вздохи, Ксавье с ужасом подумал бы, что ученица при смерти.
- Джин, - сначала тихо зовет Чарльз, подъезжая к постели вплотную. Никакой реакции. - Джин?...
Профессор на пробу касается руки девушки своей, чуть сжимает, но и тогда не происходит ровным счетом ничего. Телепатический контакт, как тогда, перед видением Апокалипсиса? Пожалуй, единственный вариант. Ксавье делает короткий вдох, подносит пальцы к виску и отпускает дар. Чужое сознание мгновенно наполняет голову и изображение перед глазами неизвестными, размытыми, хаотичными образами, но их так много, что впору задохнуться, сжать зубы, терпеть, прикладывая все силы. А затем становится трудно и даже больно.
- Джин! - снова пытается прорваться через поток Чарльз. - ДЖИИИН!...
В этом месте не было ничего живого.
Каменный пол плавился, растекался у нее под ногами неровными, смазанными разводами жидкой ртути, выскальзывающей из-под подошв при каждом соприкосновении. От стен несло чем-то разлагающимся, сладковато-гнойным запахом недельного мяса, кислой органической гнилью, и она даже не собиралась поднимать на них взгляд. Весь этот мир представлял собой одну живую, перманентно перемещающуюся массу, испытывавшую только одно желание: сожрать ее, переварить и исторгнуть. Чтобы она стала частью этих вязких стен, частью этого неустойчивого пола. Она слышала его утробное урчание, этот похотливый чревоугодный призыв, настойчивое рвение оставить ее себе, оставить ее здесь.
Она оглядывалась через плечо, стараясь не наступать на трещинки в плитках – коридорные рыцари, выставленные по периметру словно в средневековом замке, не спали и поворачивали ей вслед головы. Металл лязгал, и изо рта их вырывался протяжный ржавый стон – двинуться с места они не могли, но пристально следили своими пустыми глазницами за ее перемещениями. Они, застыв, шептались между собой, разнося слово дальше, чтобы вся эта шевелящееся масса знала, что ее пленница на месте.
Все, что снаружи, было охвачено огнем, подпитывающимся жаром нескончаемых голосов.
***
Джин чувствует чужое присутствие, в надежде задирая голову кверху, туда, где предположительно находятся небеса и добрый, лучезарный Бог, которому мама заставляла молиться на ночь. Но небес нет – два глубоких, льдисто-серых глаза, больше похожие на бескрайние фьорды, смотрят на нее устало и внимательно, будто судья при вынесении приговора.
- Ты убила меня, - голос, Джин знает интуитивно, принадлежит обладателю глаз. Где она их видела? – Я есть Альфа и Омега, а ты убила меня, - грохочет раскатисто в несуществующем небе.
- Я убила? – неуверенно переспрашивает Джин, будто надеясь, что в этой комнате есть еще кто-то. Ей не по себе, и кажется почему-то, что она забыла что-то очень важное.
- Да.
- Как я смогла? – единственный вопрос, который приходит ей в голову. Нельзя простой смертной убить Бога. Она вот совсем не помнит, как его убивала. Значит, этого не было. Но в предполагаемом небе раскатывается зловещий, издевательский смех, и где-то там, за серыми глазами, в предполагаемых небесах запрятаны ее ответ и надежда на спасение. Никаких шансов, что она их найдет.
***
Ей казалось, что Земля крутится не в ту сторону. Кто-то взялся за нее особо активно, и запах гниения перестал быть самым мерзким ощущением в ее вселенной. Огонь снаружи все разгорался, а среди обилия голосов она все не могла отыскать сострадания. Все эти лицемеры, науськанные, служащие своему господину, который снаружи, беззаботно хохотали над не имеющими смысла шутками, хватали ее за руки своими окоченевшими трупно-синими пальцами, обвивались, будто цепкие лианы из плоти или хорьки с кровавыми глазами вокруг мертвой добычи, кажется не намереваясь прекращать. Она с трудом разбирала их слова, следя за тем, как маска из кожи постепенно сползает с их лиц, обнажая суть кровоточащих клеток; она знала, что должна, как и прежде, делать вид, что она одна из них, что всего лишь очередной голос – тогда огонь позволит ей прожить чуть дольше.
Но они касались ее, иногда под теплой кофтой и недлинной юбкой. От них несло разложением, сыростью, смертью, смрадом, должно быть, царящим в Аду Данте. И однажды ее вырвало посреди какого-то священного для них действа; антураж не менялся: повсюду были изглоданные стены и огненные фигуры без плоти, а ее вывернуло прямо на плавящийся ртутью пол. Они оглянулись, и на отсутствующих лицах их скользнула улыбка; рокот и треск голосов сделался невыносимым. Ей показалось, что из всего этого она может выделить на секунду один-единственный, и почувствовала себя на мгновение лежащей на кровати. Огонь снаружи вспыхнул, и через секунду все было по-прежнему: красная пелена и никакой возможности выбраться из этого заходящегося в трехнедельной крови и желчных выделениях пространства. И помолиться тоже некому.
***
Джин чувствует чужое присутствие, и небо над головой делается почти осязаемым. Вместе с ним становится осязаемой и боль. Джин вскрикивает, и ощущает чужой крик, будто кто-то зовет ее по имени. Вместо того, чтобы двинуться, она оказывается прикованной странного вида цепью к несуществующему столбу: цепь тянется вглубь и исчезает в темноте, и сколько бы Джин ни дергала ее, она не натягивается. Время тянется бесконечно, и она почти забывает и о себе, и о цепи, и о времени.
- Вот снова, - под нос бормочет она, когда в прорисовывающемся небе очередным отголоском топчется ее имя. Поверить, что здесь кто-то есть – слишком наивно. Она так давно здесь, что успела выучить: наивность – худший враг.
- Джин, - грохочет над головой, и она заливается слезами отчаяния. Сколько можно над ней издеваться?
- Уходи, - кричит она в пустоту. Цепь звякает, и огонь снаружи разгорается сильнее; не зайти – не выйти. Проблеск давнишнего воспоминания другой жизни вспыхивает в ее голове, и Джин заходится криком. – Нет, стой! Я знаю тебя. – Цепь натягивается впервые и жалобно поскрипывает, как рыцари вдоль коридора. Какого коридора? Какие рыцари? – Я… - Джин Грей, девочка-мутант, телепат, телекинетик, студентка школы для одаренных детей Чарльза Ксавье. – Я… - Ксавье. Профессор. – Профессор! – Это его голос? Его присутствие? Что-то было про наивность? Что было про наивность? – Чарльз! – Она уже называла это имя когда-нибудь? Нет, кажется. Но, наверное, она может, раз его знает.
Цепочка трещит, и одно звено пружинит в темноту, разгибаясь. Джин делает шаг.
- Уходи! - проносится словно разящей стрелой, прошивая виски и оставаясь острыми обломками где-то внизу, в горле. Чарльз жмурится, дышит часто, сжимает ладонями голову плотнее. Так, будто от этого зависит сейчас целостность не только его сознания, упорно раздираемого на части, но и всего окружающего мира. Под веками тем временем разверзся другой мир. Темный, мрачный, пышащий пугающими загадками и опутывающий абсолютной неизвестностью. Что будет, если перешагнуть за ту дымящуюся арку? Как вести себя и, главное, чем суметь защититься, дабы беспроглядная тьма не поглотила тебя с головой? Чарльзу мало сохранить себя. Сейчас он решается протиснуться в чужое подсознание еще и затем, чтобы вытащить из тяжелых, цепких пут Джин. Быть может, после этого странного и необычного путешествия ее кошмары, если не отступят совсем, то хотя бы прекратятся на длительное время. При условии, конечно, что они вместе одолеют их. Пока шансы кажутся равными. Одна из задач - сделать так, чтобы буйствующая фантазия не пересиливала.
- Профессор! Чарльз! - слышит Ксавье, и замок в двери напротив поворачивается, щелкает, сбрасывая оковы. Там, внутри всё клокочет, переливается, рычит и беснуется, вырастает с каждой секундой, крепнет. Ждать большего, значит, позволять становиться сильнее, трусить. И профессор больше не сдерживает себя. Отнять руки от лица и расслабить мышцы дается с трудом, однако в следующую секунду он уже смотрит на себя со стороны, как собственными руками держится за узкий проем и делает один стремительный рывок вперед. А затем падает, падает, падает...
Пол, о который он разбивается (или нет?), подчеркнуто холодный. Склизкий, твердый и в то же время... ускользающий. Чарльз пытается подняться, но руки тонут в крупной черно-белой плитке, пальцы обволакивает отвратительная жижа, которую хочется немедленно стряхнуть. "Сон, ирреальность" - говорит себе Ксавье, и поверхность поддается, твердеет, позволяет подняться на ноги. Впереди его встречает лишь коридор, и вдали его ничего нет. Пусто, как если бы невежда-художник забыл или не захотел дорисовывать свое произведение дальше. Шаг. Еще шаг. Целое подпространство со стеклянными стенами, за ними же слепая ночь, без звезд и малейших лунных лучей. "В кошмарах нет Луны, верно?" - сам себя спрашивает Ксавье с некоей усмешкой. Единственная его спасательная соломинка сейчас заключается именно в осознании фальши. Физическое тело в своем мире, в родном доме, на кресле. Он здесь, идет на собственных ногах, и ни одна деталь не напоминает ему Уэстчестер. Нужно отыскать Джин. Забрать ее отсюда и научить не позволять обманывать себя вновь.
- Джин? - зовет Чарльз, оглядываясь и стараясь контролировать искусственную среду вокруг. Лязгом и противным скрипучим эхом ему отзываются рыцари, стоящие по обеим сторонам коридора в ряд. Красивые, блестящие латы без единой отметины, пышные перья украшают плюмаж, ножны сверкают от россыпи драгоценных камней. Секунда, и доспех ржавеет, корежится неестественно, забрало шлема образует раскрытую пасть, щели кровоточат. Один из рыцарей, когда Ксавье проходил мимо, наклонился вперед, тяжело падая сверху, и Чарльз успел в последнее мгновение схватить того за горло. Под пальцами раздался треск... И доспех вместе с перьями, драгоценностями, былым лоском осыпался на пол миллионом неровных осколков, угасающе дребезжа на полу. Однако, стеклянный грохот не был единственным шумом. Где-то рядом профессор уловил еще один звук, непохожий на прежние. Цепь? Тяжкие звенья. Стоило лишь подумать, как из тьмы на пол выкатилась стальная часть, практически полностью распрямленная.
"Чарльз, Чарльз, Чарльз" - доносится эхом, тихим голосом Джин. Ксавье не зовет в ответ, не подкармливает кошмар, просто молча идет вперед. Сквозь черноту и дым, разрывая грязные, угольные облака руками, прорываясь вперед, пока наконец-то не находит ту, за кем пришел сюда.
- Джин! - девушка на ногах и на первый взгляд цела, но частично все же успела поддаться личным демонам. Толстая цепь, звено которой встретило Чарльза, продолжалась на полу, вздымалась вверх и оканчивалась тяжелыми кандалами на девушке. Сможет ли он сделать что-нибудь? Давать волю размышлениям не хотелось. Профессор опускается на одно колено и хватает руками цепь. Сталь нагревается, поначалу обжигает пальцы, Чарльз шипит сквозь зубы, чувствуя боль, будто она реальна. Но заветная мысль отрезвляет, Ксавье борется некоторое время сам с собой, побеждая. Звенья, одно за другим, а затем и кандалы рассыпаются в песок, оседая на полу с угрожающим блеском. Остается лишь выдохнуть, медленно подняться и всецело обратиться к ученице:
- Как давно ты находишься здесь? Что это за место?
Вы здесь » iCross » Незавершенные эпизоды » In the woods somewhere
