[AVA]http://orig03.deviantart.net/528f/f/2013/328/8/e/profile_picture_by_e_xploited-d6vi75y.png [/AVA]
[NIC]Finnick Odair[/NIC]
Я стою перед камерой, на которой вот-вот замигает красная лампочка, озаряя мой эфемерный путь в Капитолий и мне страшно. Еще пару дней назад, во мне жила мысль о том, что смерть Энни - это лучший выход из сложившейся ситуации, лучшая участь для человека, рассудок которого так стремится к постоянству, но снова и снова наталкивается на непроходимую стену жестокости, подвергается давлению из вне, страдает от невозможности вырваться на волю. Определенно, несколько часов назад, я был уверен, что смерть самого дорогого мне человека - это то, что ему, действительно, нужно. Но человек изменчив настолько, насколько изменчива ситуация вокруг него и, сейчас, я думаю лишь о том, что они могут спасти ее. Что требуется от меня? Всего лишь молоть языком до того момента, пока операция в столице не завершится или, хотя бы, не продвинется к своему логическому завершению. Должен ли я стоять здесь, на фоне, пробитой капитолийскими снарядами воронки, усыпанной розами, словно братская могила, на которую Сноу благородно возложил прощальный венок? Да, я обязан быть здесь. Это минимум того, что я могу для общего дела. От этого зависит судьба не только Пита, Джоанны, Цели и Энни, в первую очередь, моя. Не в силах сделать что-то большее, возвышаюсь над остальными и сжимая в руках, заложенных за спину, отрезок веревки, подаренный Китнис, готовлюсь раскрыть тайны своего президента. Все это так мелко и ничтожно - я должен быть там, с Гейлом и остальными добровольцами, но я "не готов" - так считают доктора и, возможно, они правы. Я же не могу с ними согласиться - дрожащие руки и редкие приступы страха - это не тот повод, который должен держать меня в этом отвратительном месте.
И вот, мы начинаем - оператор дает отмашку и мне нужно говорить, но я не могу. Губы словно налились свинцом и язык откровенно отказывается шевелиться, но я знаю, что от этого зависят жизни.
— Президент Сноу... - начать это самое тяжелое, - продавал меня... мое тело, — кажется, мой голос звучит глухо и отрешенно, но я не уверен — И не только меня, - продолжаю я после паузы. Разве для кого-то это станет новостью? Те, кто был со мной на протяжении этих лет, достаточно влиятельны, похотливы и тщеславны для того, чтобы держать свои шалости в секрете. Что же до среднестатистических жителей Панема - какое их дело, что победитель игр, беспрекословный баловень судьбы, тем более, такой как я, также несчастлив, как и они? Красивая картинка, которую создало правительство вокруг выживших является отличным прикрытием и поводом для ненависти к своим же соплеменникам.
- Если победитель был привлекательным, президент дарил его кому-нибудь или выставлял на продажу за огромную цену. Отказаться было невозможно— иначе убивали кого-нибудь из твоих близких. Поэтому все соглашались.
Я говорю, глядя в объектив, я рассказываю правду, такую неудобную и неприятную, что сам Сноу должно быть сейчас сжимает кулаки и жалеет о том, что не смог добить тринадцатый этой ночью. Я произношу слова в автоматическом режиме и жду пока меня не прервут. До тех пор, пока я не заткнусь, пока я в эфире - у Энни есть шанс. Я знаю, что думать о ней одной подло, но и запретить себе - не могу. Я знаю, что и другие ждут своих родных и близких. Я знаю, что сама Койн молится за благополучный результат и возвращение трибутов. Так, как мне нужна Энни - ей нужна революционная сойка, которая поведет за собой массы. Я стараюсь не думать о том,что будет после, мне наплевать на государственный переворот, Панем, правительство. Все чего я жду, так это того момента, когда смогу обнять свою маленькую победительницу. Ну, а пока этого не произошло, я продолжаю раскрывать тайны своего президента.

Отредактировано Effie Trinket (2016-10-24 00:17:35)

Крессида нервничает, и от этого камера дрожит. Изображение на ней будет скакать, придется многое исправлять. Девушка предпочитает думать обо всем, как об уже случившемся. Она представляет, как будет монтировать ролик, какую пустит музыку: лишь бы не думать, как все пройдет в Капитолии. Представлять себя в безопасном тринадцатом дистрикте легче, чем думать о предстоящей опасности.
Крессиде не по себе от того, что она едет в родной город как в логово к врагу. На самом деле это так и есть, но девушка никак не может смириться с этой мыслью. Она сама вызвалась добровольцем для участия в операции спасения, но все еще не знает, правильно поступила или обрекла саму себя. Когда девушка назвала себя желающей, она не думала о съемках. Ей было нужно чувствовать себя полезной, принести реальную пользу. Та деталь, что она совсем не боец, была бы основанием для отказа, но добровольцев было не так уж много, а для нее нашлась посильная роль. Ролик о спасении был идеей Плутарха, теперь надо оправдать надежды и отснять лучший материал. Если все удастся, то у повстанцев будет первоклассный пропагандистский ролик о проникновении в самое сердце Панема. Это не главное, одергивает себя Крессида. Главное - спасти людей, страшно подумать, что с ними делают. От одного лишь предположения по коже бегут мурашки.
Планолет поднимается в воздух. Крессида, как и большинство жителей Панема, не летала на планолетах. Ее единственным полетом был побег из столицы. Тогда с ней рядом были друзья, теперь она находится одна в окружении незнакомцев. Остальные члены съемочной группы не проявили инициативы, и она не вправе их осуждать. Теперь и самой Крессиде кажется, что ее порыв был глупым, но отказываться поздно, и она не хочет это делать.
Боггс объясняет детали. Половину его речи девушка пропускает: ее захватывает страх. Она чувствует панику, руки снова начинают дрожать. Надо успокоиться, приказывает себе Крессида и ставит локти на колени, чтобы камера перестала трястись. На маленьком экране Боггс. Девушка завидует его спокойствию, ей даже интересно, правда ли он невозмутим или только пытается таким казаться.
Интересно, ее друзья смогут отвлечь миротворцев Капитолия? По плану Бити сейчас уже идет трансляция интервью Финника. Оно должно заблокировать линии передачи и стать настоящей сенсацией, но достаточно ли этого для безопасного проникновения в тщательно охраняемое место? И кто из местных поможет им, что это за шпионы Плутарха? Бывший распорядитель не спешит раскрывать все свои карты. Крессида гадает, кто из ее знакомых может быть к этому причастен. В голову приходит несколько имен, но она не хочет верить, что кто-то из них попадет под удар. Что сделает Сноу с предателями? Их уже никто не отправится спасать. Это означает, что надо сделать все, чтобы спасательная операция увенчалась успехом. От Крессиды мало что зависит, но она твердо намерена помогать любыми доступными ей способами.

[AVA]http://orig03.deviantart.net/528f/f/2013/328/8/e/profile_picture_by_e_xploited-d6vi75y.png [/AVA]
[STA]Сахарок[/STA]
[NIC]Finnick Odair[/NIC]

Не могу точно сказать, как долго я стоял перед камерой и говорил без остановки обо всем, что мог упомнить. О своём продавце и всех покупателях, в чьих руках мне пришлось побывать, о тайнах, расплате и нечестных правилах боя, о том, что происходило с другими победителями, о тех, кого из жертв мясорубки нужно наградить посмертно и о тех, кто не достоин носить этот  статус, о политике, президенте и его свите. Но я точно помню как кто-то из съемочной группы, кажется, это был Кастор, нервно замахал руками и огонек камеры погас.
- Что происходит? - спросил я и не дождавшись ответа понял - что-то пошло не так и моё шоу окончено. Все, кто были рядом непонимающе переглядывались и пытались связаться хоть с кем-то, кто сейчас находился с Бити, командующим процессом - все тщетно. На том конце твёрдо решили не предоставлять нам информации, а это могло означать что - либо съёмки закончены, как и спасательная операция, либо Энни и мои друзья навсегда остались в Капитолии. Сноу играл нами и жизнями наших близких, которых мы были не в силах защитить и сегодняшняя ночь не была исключением. Отряд добровольцев, вылетевший в столицу, прекрасно знал на что идёт. Каждый из них преследовал свою цель и это придавало им сил, дарующих веру в счастливый конец. Я не мог им помочь и отправиться с ними тоже не мог - отвратительно. Всего лишь несколько дней потребовалось мне для того что бы из желанного победителя превратиться в беспомощного, никчемного и самого обыкновенного парня. Если бы мне рассказали раньше о том, что будет происходить, то ни за что бы не поверил. Гордыня ли это? Возможно. Моя беспомощность сейчас выглядит как наказание за излишнюю силу тогда. Тогда, когда я смог выйти живым с арены.
Вдруг у меня внутри что-то оборвалось и я ринулся вниз, расталкивая людей, мешающих пройти к шахте. Погрузившись в мысли о собственной незначительности я совершенно забыл, что не я один ждал итогов операции, не мне одному сейчас было удушающе больно. Где-то там, внизу, была Китнис. Девочка, которая вела за собой повстанцев, отчаянно нуждалась в поддержке и кому как не мне знать об этом. Если утрата Энни станет для меня непостижимой, то потеря Эвердин будет в два раза страшнее - кроме Пита она потеряет ещё и лучшего друга. Что останется у неё после этого налета? Да, с ней по-прежнему будет мать и сестра, но достаточно ли этого для счастья? Огненная Китнис, мисс Эвердин, Сойка-Пересмешница - так много величественных имён и так мало смысла, когда ты совершенно один. Так же как и я, она никогда не признается окружающим в своих настоящих чувствах. Не потому что нельзя, а потому, что все равно никто не поймет. Каждый из нас одинок по-своему и объяснить это другим слишком сложно.

Я бежал, не разбирая дороги, и перепрыгивая ступени, миновал один из медленно ползущих лифтов, уносящих глубоко в недра нашего нового дома и не мог понять - почему же время так замедлило свой бег. Когда я наконец добрался до нужного отсека и распахнул дверь в него, передо мной предстала картина, которой я не ожидал и не хотел видеть. Девчонка из угольного рыдала так, что одного взгляда на неё было достаточно чтобы понять - мы потеряли их всех. Мы не только не смогли вернуть из лап Капитолия Пита и Энни, но ещё и отдали самых лучших и смелых из нас. Я отчётливо ощущал, что помочь девушке, ровным счетом не могу. Что бы я ни сказал или сделал - это только усугубит ситуацию. В помещение человек десять, может даже больше, но я не вижу их лиц, Китнис - единственная, кто "горит" в нем заживо, будто светясь изнутри.
- Что произошло? - задаю я главный вопрос. Я говорю достаточно громко, но меня не слышат или не хотят слышать, - что случилось? - тишина. Странное забвение, которое последнее время все чаще и чаще посещало меня, не заставило себя ждать и вот я уже пробираюсь к единственному человеку, способному меня понять, - что случилось? - бестолково спрашиваю я у Эвердин, положив руки на её плечи. Я не уверен, что она может объяснить, но терпеливо жду, всматриваясь в её лицо. Ещё немного и мне придётся ее встряхнуть, чтобы получить хоть сколько-нибудь членораздельный ответ. Терпение кончается гораздо быстрее, чем я сам того ожидал и вместо того чтобы пожалеть девушку, я выталкиваю её за дверь, - Идём.

Я слышу его голос. Я часто слышу его в своей голове, такой знакомый и родной - это успокаивает. Думаете, я сумасшедшая? Правильно, так и должно быть, вам слишком долго настойчиво внушали эту мысль, внедряли в самую глубь вашего мозга, и этого становится достаточно, чтобы на меня быстро махнули рукой. Я несла несуразицу и глотала слезы, практически сама веря в собственное безумие. Я сошла с ума? Возможно. А какая разница? Какое значение имеет мой ум и мое существование в целом, если единственное, что осталось мне - это его голос в моей голове. Мне не важно, что он говорит, но я повторяю пересохшими губами каждое слово, не издавая при этом ни единого звука, иногда всхлипываю, а слезы текут по щекам бесконечным потоком. Вокруг меня люди - много людей. Они ходят, что-то говорят, ко мне никто не приближается, не трогает - я сумасшедшая, что с меня взять? Я вижу лишь силуэты сквозь соленую пелену, застилающую глаза. Лучше бы они меня убили. Сразу, еще в апартаментах победителей, где застали меня после случившегося на 75-х Голодных играх. Но нет, они этого не сделают, я не умру. Максимум, что мне светит -  изобьют до полусмерти, но не убьют, иначе давно бы это сделали. Я знаю, что остальных  пытали каждый день, что мы проводим тут, мне удалось стать свидетелем некоторых бесед, наверняка они ненавидят меня за то, что на моем теле практически нет  повреждений, но не все представляют, что приходится каждый раз мне переживать на этих допросах. Миротворцы знают, на что давить. Пока в других тыкают дулом автомата, не стесняются в выражениях, да и в принципе не особенно церемонятся, со мной разговаривают приторно-нежным голосом, выворачивая при этом мою душу наизнанку и уничтожая ее изнутри.

Слова одного из миротворцев как скрежет ржавого железа обрывают милый сердцу голос в моей голове. Я моргаю, спуская с глаз две последние слезы, и поднимаю взгляд на мужчину  с грубыми чертами лица. Я покорно встаю с пола, прежде чем в меня ткнут дулом автомата, но едва ли кто-то придаст значение осмысленности этого жеста. Сопротивляться бессмысленно, да и мне уже не важно, что будет со мной. Я протягиваю вперед руки, и на моих запястьях защелкиваются железные браслеты, раздирая запекшуюся кровь - почти привычно. Пита практически волокут передо мной. Сегодня его измучили как никогда прежде, раньше он нужен был им для съемок в роликах, это знали все. Когда его возвращали в комнату после "процедур", он периодически кричал, что обязан убить Китнисс Эвердин, а потом молил не причинять ей вреда. Я почти не говорила с ним, не говорила ни с кем толком, мне хотелось безмолвно тонуть в своем вымышленном мирке, где все хорошо, как должно было быть, как мы хотели и планировали...

Нас приводят в больничное крыло и, особо не церемонясь, запихивают в комнату, закрывая ее на ключ снаружи. Пит сразу оседает на пол, и я даже не успеваю его подхватить. На больничную кровать мне его не поднять, поэтому единственное, что я могу сделать - это сесть рядом и уложить его голову к себе на колени. Руки все еще скованы наручниками, что крайне неудобно. Парень, похоже, совсем в отключке, он бледен, исхудал, а под глазами темные круги. Касаюсь пальцами его лба - горячий. И я не знаю, что делать, что говорить. Я зову его по имени, но он не откликается, не приходит в сознание. Он терпит все это ради нее, Огненной Китнисс, он знает, что она жива - а это уже достойный стимул для существования. Я не знаю, слышит ли он меня, поймет ли что-то из моих слов, если я заговорю, да и сказать ничего хорошего я толком не могу. В голове снова звучит голос, он читает стихи, он часто читал мне стихи, такие прекрасные и волнующие. Я произношу слова эхом за голосом, сначала тихо и робко, но потом громче и увереннее. Я не знаю, что буду говорить, когда голос утихнет, не знаю, скажет ли он что-нибудь еще,  но в какой-то момент это теряет всякое значение, потому что мои слова прерывает взрыв - я не сразу понимаю, наяву это или в моей голове. Гаснет свет, я слышу шаги, голоса, какой-то шум, треск. Паника лишает меня способности мыслить здраво. Что еще они задумали? Сколько еще можно нас мучить? Я больше так не могу. Не могу. Не такой я должна быть. Дверь открывается не ключом - ее выламывают, и именно в этот момент включается свет. Я вижу людей, но... не в белоснежной форме миротворцев, а в черном камуфляже.

- Кто вы? - Сердце бешено колотится, и больше страшно в данной ситуации не за себя, а за юношу, что все еще лежит без сознания. Я не понимаю, что происходит и что за маскарад, черт побери...

Бити постоянно что-то делал, его пальцы стучали по клавиатуре, а с экрана по прежнему вещал Финник. Президент изредка переговаривалась с Бити, а мы с Хэймитчем молчали. Взгляд судорожно перемещался от лица Финника к тому, что показывали камеры на шлемах добровольцев в Капитолии. Финник рассказал, кажется, обо всем, что с ним было после его победы и до сегодняшнего момента. Снова в голове ютится мысль, что я бы просто сошла с ума, случись все это со мной. Может оно было бы и к лучшему - сумасшедшие никому не сдались и даром, это показал и мой опыт пребывания в тринадцатом, когда на руке гордо красовался браслет "эмоционально нестабильная", а я то и дело на ком-нибудь срывала свою злость. Да и просто, на ровном месте начинала истерить.

На экране, там, где было изображение со шлемов, в каждом углу тикало время. И каждая даже миллисекунда, что, казалось бы, стремительно проносилась, казалась новой вечностью. Я вцепилась пальцами в собственные локти, крепко сжимая те, казалось,  до синяков. Гейл с командой высадились c планолета, судя по картинке, и сейчас было видно темные коридоры, которые освещались только их фонарями. Гейл нашел одну из прошлых победителей, с картинки Боггса видно, как он вошел в еще одно помещение. В углу комнаты были два человека и сердце буквально сжалось при мысли, что там скорее всего был Пит, хотя и не удалось разглядеть. Но тут картинка просто оборвалась. Ничего. Тишина. Даже Финник больше не говорил ничего.
- Что произошло? - чувствую, как меня начинает трясти в панике. - Почему все исчезло? - я повышаю голос, не контролируя свое поведение. Бити торопливо стучит по клавишам клавиатуры.
- Сигнал внезапно пропал, они скорее всего подключились к другому источнику питания. Через минуту нас полностью отключат, - казалось, спокойный голос Бити и легкая растерянность в глазах Койн только раздражали больше и усиливали мою панику. 
- Президент Койн, системы ПВО Капитолия загружаются, скоро они будут в боевой готовности. Нам отозвать планолет? - я перевожу взгляд на Хэймитча, хотела найти поддержки, а вижу там такую же панику, если это вообще не смирение с тем, что возможно трибутов уже не спасут, осчастливив президента новыми потерями с нашей стороны.
- Пустите меня в эфир, если Сноу увидит, что говорю я, возможно он не станет блокировать сигнал, - я каждый раз хваталась за эту идею, как за спасительную соломинку, и пока удавалось спастись, но когда-нибудь президенту могли надоесть наши диалоги на расстоянии. Когда уже и говорить будет не о чем.
- Да, это отличная идея, - тут же поддакивает Плутарх. По общим действиям видно, что счет идет на эти миллисекунды, что почти только что казались вечностью, а теперь улетучиваются, как песок сквозь пальцы. Хэймитч тут же настраивает камеру, а Бити подключает ее.
- Президент Сноу, это Китнисс, - удар наугад в темноту, если честно, но мы больше ничего сделать и не можем, судя по действиям президента Койн. - Президент Сноу, вы на связи? Президент Сноу, это Китнисс, - я повторяю это снова и снова, продолжая смотреть на рябь серого экрана, где совсем недавно было четкое изображение. А все вокруг замерли в ожидании, случится чудо или нет. - Президент Сноу, вы на связи? Вы слышите меня? - а я как упертый баран продолжаю повторять это. Он должен был это слышать, просто обязан. Он всегда следил, сейчас наверняка не было исключением.

Я вижу, как Плутарх и Койн качают головой, мол бесполезно это все. А я снова перевожу взгляд на экран, наверное впервые в жизни ожидая увидеть лицо президента Сноу, надеясь его увидеть.
- Президент Сноу.. - еще одна попытка, и я слышу посторонние звуки, в которых не сразу, но стал узнаваться голос президента.
- Мисс Эвердин, какая встреча. Неужели вы хотите поблагодарить меня за розы? - мне не нравится его улыбка. Он злорадствует? Он рад успеху, это видно, и паника снова сковывает, сильнее прежнего, да так, что даже дышать трудно. 
- Я этого не просила, - говорю прежде, чем успеваю подумать. - Я не хотела участвовать в этих Играх, но я хотела спасти сестру и Пита. И сойкой-пересмешницей я никогда не хотела быть, вы это знаете, - я неотрывно смотрю в глаза президента, пусть и вижу его только на экране. А Бити в это время пытается наладить связь с Боггсом. - Пожалуйста, отпустите Пита и вы больше никогда не услышите обо мне, - глупо конечно просить об этом, да и просила ли я на самом деле? Прошу отдать мне Пита, забыв о том, что ради него пожертвовали собой столько людей. Гейл вызвался самым первым. Надеюсь, Сноу даже не подозревает еще, что Пита отправился спасать мой "кузен", поцелуй с которым когда-то записали камеры.
- Это все было неизбежно, мисс Эвердин, - Сноу не переставал улыбаться. А уверенность моя таяла все больше и больше, и это очень хорошо читалось на моем лице. Может и это тоже вызывало у Сноу улыбку?
- Я и так уже проиграла, - а проиграла ли? На самом деле, это чувство со мной с тех пор, как я очнулась в 13-ом. Я ведь вообще больше ничего не хотела, только умереть, разве что. - Пожалуйста, отпустите Пита.. Я сяду вместо него, - я часто думала об этом, что будь такая возможность, поменяться с ним местами - я бы это сделала. Здесь, на расстоянии, мне казалось, что это меньшее из возможных зол. Зная, что он в безопасности в 13-ом, мне было бы проще, чем сидеть здесь, как на иголках, и каждый раз накручивать все больше и больше, представляя картины того, что делают с Питом в Капитолии. Это мучительнее, и президент знает это. Он качает головой в отрицательном знаке, все улыбается мне с экрана.
- У вас была возможность, мисс Эвердин, но вы ею не воспользовались.
- Скажите, что для этого нужно и я это сделаю, вы ведь знаете, что я держу свое обещание, - я обещала остановить войну в ее зарождении, а что на деле?
- Вы говорили, что не хотите войны, но война началась, - словно читая мои мысли, вторит президент. - Я предупреждал, что мир очень хрупок, но вы ведь как капризная девочка, постоянно все ломаете. Я успел хорошо вас узнать, мисс Эвердин, вы никогда не думаете о последствиях, - грустно было то, что он действительно знал меня. Я поджала губы, глядя на его изображение. Обида на саму себя душила вместе со страхом потерять Пита и Гейла. Но если это случится, вряд ли уже что-то будет держать меня. Но я ведь правда не хотела всего этого. Как бы в ответ своим мыслям и словам президента, также качаю головой в отрицательном жесте. 
- Вы ведь сами говорили убедить вас, что я люблю Пита. Разве я не сделала этого? - еще одна попытка ухватиться за спасение, но я тону все стремительнее. 
- Мисс Эвердин, именно то, что мы любим, и убивает нас. Запомните эти слова, - Сноу улыбается злораднее прежнего, а потом, после паузы, добавляет: - Думаете я не знаю, что ваши друзья в тренировочном центре? - его улыбка была шире прежней. - Отключайте вещание, - картинка зарябила, нам успели показать, лишь как президент покидал свой кабинет. Но я лишь чувствовала, как земля уходит из-под ног.

Я помню, как я кричала, что потеряла и Пита, и Гейла. Осознание этого приходило с трудом, я настойчиво отталкивала эти мысли, но они волной накрыли меня, окончательно задушив. Слезы текли по щекам, перед глазами было мутно. Помню, меня трясли за плечи, просили успокоиться, спрашивали, что произошло. А я повторяла только одну фразу, что потеряла и Пита, и Гейла. 
Он знал, знал с самого начала, что спасательный отряд в тренировочном центре, и продолжал играть. Эти чертовы игры для меня не кончились до сих пор, и я устала от этого.

Помню, как мы сидим с Финником в каком-то отсеке, правда не помню, сама пришла туда или меня привели. Я успокоилась, больше не плачу, смотрю только в одну точку. Странно, но меня даже дрожь не пробивает. Словно вкололи лошадиную дозу успокоительного или огрели чем, или водой холодной окатили. 
Словно не произошло ничего. Как будто я смирилась с происходящим. Но я ведь никогда не смогла бы с этим смириться, покориться этой чертовой судьбе. Выходкам президента.   
- Как ты с этим справляешься.. - вопрос был то-ли риторический, то-ли мне действительно хотелось знать ответ. Ведь у Финника в Капитолии была Энни. - Есть хоть какие-то новости? - я поворачиваю голову, смотрю на Финника. Выглядит он не лучше моего, или я сильно приукрашиваю сейчас свое состояние. Не знаю. Я, кажется, уже совсем ничего не знаю и не понимаю.

Планолет долетает до точки высадки, рампа открывается, и вся группа по команде Боггса спускается на крышу тренировочного центра. Вниз через крышу во тьму, в неизвестность. Джексон шла последний, замыкая цепочку, женщина шла спиной вперед, прикрывая группу. Двери были выбиты, от дымовых шашек с усыпляющим газом все пространство заволокло густым туманом.  Вокруг было совершенно тихо и темно, от темноты спасало ночное видение, от тишины становилось не по себе.  Пришлось идти некоторое время пока они не нашли первого победителя – им оказалась женщина Цецилия, газом она уже успела надышаться, но сознания еще не потеряла. Гейл вызвался сопроводить победительницу до планолета.

- Идем дальше. – Проговорила Джексон, двигаясь следом за Митчеллом и Боггсом. Мелларк оказался в отдельной палате, парень не был похож сам на себя: изможденный, измученный, худой и весь в синяках, впалые щеки и иссиня-черные  круги под глазами – ужасающая картина, рядом с парнем, на полу, сидела рыжеволосая девушка – Энни, вид  ее не был лучше, но та, хотя бы, была в сознании. Пита же измучили до беспамятства.  Боггс протянул руки к девушке и приказал Джесон и Митчеллу зянятся Питом, вдвоем они, взяв парня под руки, подняли его с пола. В это время Энни с силой ударила командира в колена, тот выпустил ее из рук, и девушка кинулась обратно к Мелларку, видимо, собираясь вызволить, его из рук лейтенанта и напарника. Рука Джексон, сжимающая автомат рефлекторно направила дуло  в сторону девушки, но женщина быстро одернула ее, вновь направив в сторону занесенного дымом коридора.  Боггс не успел во время  надеть маску на Энни, от чего девушка, надышавшись газом, потеряла сознание.  Все было кончено, все победители оказались в руках и на руках солдат Тринадцатого дистрикта. Теперь  оставалось вернуться на, ожидавший их снаружи, планолет. Что-то явно пошло не так в тот момент, когда белый очень яркий свет ослепил всю группу. Включилось питание, что означало, что дела их команды плохи. Капитолий вернул себе электроснабжение, значит их сигнал с Тринадцатым пропал,  они обнаружены, а системы ПВО вот-вот будут приведены в полную боевую готовность.

- Сэр, нужно быстрее выбираться, пока не пришло подкрепление. – Обратилась, Джексон к Боггсу, - хотя бы нужно попытаться, - уже тише добавила она, если их все-таки обнаружили и решили убрать, то они все равно обречены, но если таков их конец, то явно не без боя. Ни Хэлен ни Боггс, ни кто-то другой из их группы не сложит оружие, чтобы после либо получить пулю в затылок с мешком на голове, либо быть замученными, как все эти люди в их руках. 

Они двинулись к входу, пока они выбирались, связь ненадолго  появилась. Бити сообщил им, что Капитолий  восстановил связь и просил быстрее возвращаться в планолет. Пит болтался между Джексон и Митчеллом, словно тряпичная кукла, парень не разу не пришел в себя, не застонал, не подал признаков жизни, было видно лишь, то, что он все еще жив, что он дышит. Газ погрузил его в еще более глубокий сон, теперь в себя он придет только в Тринадцатом, и очнется ли,  если, конечно, все они доберутся до Дистрикта, а не останутся здесь…

Я осела на металлический пол планолета и буквально сорвала с лица кислородную маску, предварительно положив пистолет возле себя. Промозглый ночной воздух опьянял не хуже контрафактного виски Хеймитча, заставляя полностью поверить в реальность происходящего. Это не сон, не больной бред и не вызванная ядом осы – убийцы галлюцинация – я действительно вырвалась из плена своего изолятора и окружения миротворцев. Я была рада просто оказаться на улице, полностью отдать себя на растерзание яростному ветру; почувствовать пронизывающий до костей холод и забыться хоть на несколько минут.
Солдат, который нагнал меня возле лестницы на крышу и помог преодолеть последний рубеж к планолету вновь скрылся в здании тренировочного центра. Он возвращался за своими, но вдруг другие солдаты смогут освободить еще кого-нибуть...

Перед глазами мелькнула рыжая макушка Энни Креста, и в то же мгновение две тонкие ручки обвили мои плечи, вгоняя меня, и без того ошалелую от происходящего в состояние легкого ступора. Я напряглась и, не отрывая взгляда от оставшейся с нами женщины, принялась лихорадочно соображать, как лучше поступить в сложившейся ситуации. Не терплю чужих прикосновений и сама избегаю прикасаться к другим, но от девушки не отстранилась, не оттолкнула ее поспешно –  просто не посмела лишать ее и без того слишком тонкой и призрачной защиты в моем лице.
Мне больше не за кого было ухватиться, снискать опоры или чувства защищенности… впрочем, как и ей.
Пистолет лежал на полу, совсем рядом с моей щиколоткой, но снова брать его в скованные наручниками руки я не решалась - хватило здравого смысла не обострять ситуацию, для успокоения просто оставив оружие в зоне быстрой досягаемости. Убивать нас явно пока никто не собирался, и этого знания мне было достаточно.
Девчонка щебетала мое имя, вопросы, на которые я не могла дать внятные ответы, а затем немного отстранилась и обернулась в сторону оставшейся с нами женщины, неосознанно проследив за моим взглядом.  Я же предупреждающе заслонила ее хрупкую фигурку плечом, в точности так, как прикрыла бы кого-то из своих сыновей, спасая от страха и неизвестности.
- Это повстанцы - говорю, считай, наугад, сама пытаясь поверить в правильность своей догадки. - Наоборот, нас пытаются спасти, а не убить.
Я никому не доверяла полностью. Никому. Потому что все лгали и действовали исключительно в собственных интересах. Своя среди чужих, чужая среди своих. Опрометчиво, но в рыжей победительнице я видела только беззащитного ребенка, запуганного и потерянного, поэтому и позволила ей сократить дистанцию, а себе проникнуться к ней симпатией. Слишком много личного я о ней узнала, обо мне она теперь знала не меньше.   
Мой взгляд скользнул по лежавшему без сознания Мелларку, и в душе шевельнулось какое-то непонятное подозрение, какой-то давно позабытый отголосок здравого смысла. Мне не хотелось додумывать мысль, которая только что пришла в голову подобно озарению, но догадка уже успела сформироваться – и ее чудовищность мне хотелось полностью списать на помутившийся от побоев рассудок.
Хотелось надеяться на лучшее. Ужасно было осознавать, что своим спасением мы были обязаны исключительно его пребыванию в Капитолийском плену.
Такое же правило действовало и на арене 75-х Голодных игр - жизнь Китнисс Эвердин превыше всего. Только теперь я не была уверена до конца, что тот альянс победителей был правильным решением. Жива ли сама сойка – пересмешница, ради которой мы  рискнуть всем — всем! — загадка. А вот Вульф, до конца преданные идеям революции, больше никогда не встанет подле меня, и если я захочу в поисках защиты прижаться к более сильному духом человеку, то почувствую лишь пустоту. Если мой муж и выжил после столь серьезного ранения, то его наверняка убили изощренные Капитолийские пытки. Но все же... моя надежда умирала слишком медленно, и от ее новой искорки больно защемило сердце.
Я даже почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица.
- Кошмар закончился, Энни – мой голос смягчился, и я впервые посмотрела в сторону девушки, пытаясь поймать ее взгляд - Больше не будет больно и плохо. Скоро все мы будем в безопасности. Все забудется, все уйдет в прошлое. Обещаю.
Говорю, успокаиваю, подбадриваю… а у самой словно внутренности сплелись в тугой узел от ожидания. Ни о какой безопасности не было и речи. Мы все еще находились в Капитолии, здание тренировочного центра было перед моими глазами и хотелось только одного – убраться отсюда и как можно быстрее.
Время, время, время… Я выжидающе уставилась в темноту, питая слабую надежду, что среди остальных освобожденных пленников я все же увижу родное мне лицо.

Отредактировано Cecelia Johnson (2016-09-10 10:56:46)

Меня не покидало чувство, что сознание мое затуманено. Мне до сих пор казалось, что все это было не со мной - не было диалога с президентом, не было моих криков, и тот факт, что мы сидим с Финником в нашем немом диалоге - это уже было и раньше, ничего необычного. Да только тишина угнетала. Единственное, что мы сейчас могли - сидеть и ждать, когда все вернутся из Капитолия.. Если вернутся. Хорошее это слово - "если". Зато невозможность предпринять хоть что-то - мне не нравилась. Даже злиться - сил просто не было. Я все думала - почему я не могла отправиться с ними? Почему кто-то снова должен подставляться из-за меня, как это делает Гейл? Хэймитч сказал, что он самым первым вызвался добровольцем. Зачем он это делает снова и снова? Я не понимаю, чего он хочет тем самым добиться. Думает, что если я его потеряю, то мне будет все равно? На этих мыслях я закрываю глаза, и, пододвинувшись ближе к Финнику, облокачиваюсь на его плечо. Мне хочется забыться. Хочется открыть глаза, и все окажется лишь дурным сном, которые меня преследовали каждую ночь. И даже голос Финника сейчас казался каким-то далеким, словно я и правда провалилась в мир снов, подальше отсюда. Я в ответ только отстраняюсь от него, смотря сейчас непонимающим взглядом - толи это удивление, толи сожаление. Я не знаю. Мысли снова путаются, голова начинает болеть с новой силой. Ожидание давит все сильнее, еще немного, и я снова сорвусь. Да и Финник не дает забыться.
- Да, мы.. - я замолкаю на полуслове, хмурюсь, словно пытаюсь вспомнить то, что было. Мне и правда хотелось, чтобы это все оказалось неправдой, но чем больше прокручиваю снова этот разговор в голове, тем больше осознание реальности заставляет подступать новые приступы паники. - Мы говорили с ним, - я выговариваю каждое слово с трудом, словно буквы обжигают язык и это приносит дикую боль. В итоге, я просто замолкаю, снова уставившись в одну точку, затем, будто опомнившись, тихо бубню: - Он знал.. Финник, он все знал, - чувствую, что новый приступ не заставляет себя ждать. Руки снова начинают трястись, а слезы сами катятся из глаз. Я не могу говорить дальше и просто не хочу. Только наклоняюсь уткнувшись лбом в свои колени, желая сжаться до размеров точки, стать несущественной или вовсе исчезнуть. Пальцы вцепляются в собственные волосы. А я лишь тихо бубню себе под нос "я их потеряла, я их двоих потеряла". Повторяю это безостановочно, пока на фоне не слышатся чужие шаги. Пока они не оказываются совсем рядом.
- Вернулись, - я поднимаю голову, вижу перед собой Хэймитча, запыхавшегося. Толи он нас искал, толи просто спешил, чтобы сообщить эти новости. Я даже не сразу верю ему, и не знаю - верить ли. Как Сноу мог отпустить их? 
- Все вернулись, живые, они спасли их, - продолжаю так и сидеть на месте, пока до меня наконец не доходит смысл сказанным их слов. После чего я просто подрываюсь с места, и бегу в сторону лазарета. Хэймитч не сказал, где могут быть прибывшие, но лазарет - единственно логичное место.
Я угадала с местом, но здесь слишком много людей, и все снуют туда-сюда. Взгляд пытается зацепиться за знакомые лица - вижу Боггса, затем забегаю в палату - Джоанна, Энни, незнакомая мне девушка, которую я точно видела по телевизору когда-то.. Но нет тех лиц, что я искала. Нет, я была рада, что они все здесь, но..
- Гейл! - бегу к нему, стараясь не сбить никого по дороге, и без лишних слов просто обнимаю его, оказавшись рядом. В голове крутится без остановки "живой, вернулся", а я сама уже ничего не говорю. Не могу, потому что слезы снова льются, и я это опять не контролирую.

Должно быть Китнис сходит с ума точь-в-точь как и я сам, думаю, что это веский аргумент в пользу истерики, которая накатывает на девушку с новой силой. Перевожу невидящий взгляд на нее и пытаюсь сфокусироваться на содрогающемся теле. Не с первой попытки, но мне удается. Я сожалею о том, что спросил - наверное, это было опрометчиво, но и слушать тишину мне уже невмоготу. Улавливая всхлипы Эвердин, я чувствую себя хоть чуточку живым. Звуки, которые она издает режут слух, делают больно, но вместе с тем доказывают, что я существую, я не один, меня слышат.
- Ну же, - тихо шепчу я ей, - прекрати. Легонько толкаю ее плечом, не в силах оказать более мощной поддержки. Рука невольно тянется к девушке и я дотрагиваюсь до ее мягких волос. На секунду в памяти вновь вспыхивает Энни. Сколько раз я гладил ее по волосам, когда она лежала рядом - не сосчитать. Но то - другое. Почти забытое, нереальное. 
Касаясь русых локанов, заплетенных небрежно, будто в спешке, я стараюсь быть ласковым, хотя вряд ли это поможет или загладит мою вину перед ней. - Тише, - прошу ее я,- нужно успокоиться. "Нужно" - отличный аргумент в любой ситуации. Отличный, но абсолютно бездейственный. Нужно кому - ей, мне? Зачем? И, вообще, почему? Мне хочется утереть ее слезы, хочется сказать что-то воодушевляющее, но я не могу. Разве может человек, потерявший надежду на все сто процентов, заставить верить другого, каким бы близким он не был? Мы понимаем друг друга без слов, поэтому я умолкаю и стараюсь не дышать. Вряд ли кому-то от этого станет легче, разве что мне самому.
Не дышать - отличная идея. Нет, ни задержать дыхание на 5 или семь минут, ни стараться дышать тише, именно прекратить - раз и навсегда. Отчего-то, зациклившись на смерти Энни, я совершенно забыл о себе. Как эгоистично и паршиво с моей стороны. Быть может, в первую очередь смерти нужно было желать себе? Глупые оправдания о том, что я не мог защитить ее, не имел возможности остаться - все они кажутся омерзительно надуманными и преисполненными чувства самосохранения как физического так и морального. Моя миссия на арене закончилась с выстрелом сойки-пересмешницы. Я должен был остаться и сдаться в руки Капитолия - один этот наипростейший жест обезопасил бы Энни раз и навсегда или, в крайнем случае, сделал бы нас ближе друг к другу... Чертова революция и тщеславные мысли, чертово ощущение приближающихся перемен и счастливого будущего. Я был неправ с самого начала. Не нужно было разрешать Мэгз становиться добровольцем - да, она хотела как лучше, но на арене моя девочка была бы куда полезней. Я ни в коем случае не умоляю заслуг своего ментора, она пожертвовала собой и это было отчаянным, раздирающим душу, выворачивающим наизнанку поступком. Энни смогла бы продвинуться дальше. Ее было бы гораздо проще защитить и забрать в тринадцатый нас могли бы обоих. Самое худшее, что могло произойти так это повторение ситуации в которой мы оказались сейчас.
Истерика Эвердин становится совсем тихой и она начинает бормотать себе под нос что-то, что я не могу разобрать. Что ж - может, так оно и лучше. Облокотившись на стену, не отнимаю руки от ее волос, аккуратно перебирая пряди, стараюсь не думать об Энни. Это очень тяжело. 
Я совершенно не слышу, как к нашему отсеку приближается Хеймитч. Слишком глубоко я погрузился в себя, поэтому замечаю его, когда он уже стоит в дверях и говорит о том, что команда вернулась. Его слова меня не трогают - я уверен, команда вернулась без пленников. Возвратилась на базу без потерь и это ли не чудо? Хороший повод для радости, но мне не подходит. Слово "спасли" заставляет меня оторвать голову от серой стены и обратить взор на Эбернети. Смотрю на него непонимающе и выжидаю, что он скажет еще что-нибудь, но он молчит и не двигается с места. Китнис уже давно сорвалась и ринулась прочь, а я все не могу осознать.
- Спасли всех? - переспрашиваю я, а сам мысленно вспоминаю имена плененных трибутов: "Пит Мелларк, Джоанна Мейсон, Энни Креста." Объективный шанс на лояльность со стороны нового правительства есть только у Мелларка, он нужен им, он нужен для масштабного переворота, призванного всколыхнуть Панем и украсить его новыми стягами, залитыми кровью мирного населения. Запыхавшийся ментор молчит, но кивает мне головой в знак согласия. Думаю, он что-то путает. Медленно, нехотя, поднимаюсь на ноги и подхожу к дверному проему, делаю шаг за порог и только поравнявшись с мужчиной плечом к печу, не поворачивая головы, переспрашиваю, - А Энни? Он вновь кивает головой и я киваю ему в ответ, - хорошо. Я не верю ему, но тем не менее, направляюсь в сторону лазарета. С каждым шагом я ускоряю темп и вот уже бегу на встречу судьбе, сшибая все и всех, что попадается на моем пути. Чем ближе я к госпиталю, тем больше людей встречаю в коридоре, их приходится расталкивать грубо и невежливо, но я не могу ждать, я должен увидеть своими глазами, должен убедиться. Забегаю в через-чур светлое помещение - свет люминесцентных ламп выжигает сетчатку глаза с непривычки, но это меня не остановит. Щурясь стараюсь разглядеть каждого, кто находится рядом. Китнис уже здесь, рядом с ней Гейл и я становлюсь еще на один шаг ближе к реальности. Где же ты? Я ищу ее, силясь вглядеться в лицо каждого, но все безуспешно. Я почти уверен, что прав, вернулась только расстрельная команда и максимум Пит, но внезапно для самого себя, я слышу знакомый голос.     
[AVA]http://orig03.deviantart.net/528f/f/2013/328/8/e/profile_picture_by_e_xploited-d6vi75y.png [/AVA]
[NIC]Finnick Odair[/NIC]
[SGN]
[/SGN]

Отредактировано Effie Trinket (2016-10-16 01:02:55)