these angels burn with an internal sympathy
don't say a word until you've heard their symphony
i lie awake creating shadows in the night
i see the truth through crimson eyes

Весь мир тонет в сыром снеге, сплетающимся с холодным дождём, под ногами мешается грязь, марая тёмными пятнами ботинки и одежду. Ты ненавидишь эту чертову весну, когда вместо того, чтобы зацвести, природа становится отскоком бытия. Сильвестр натягивает промокший капюшон толстовки на такие же мокрые волосы, становясь ещё больше похожим на старого и облезлого кота. Под глазами мужчины уже давно залегли тёмные ореолы синяков и уж лучше бы они были от бесконечных драк, чем от ломки, недосыпа и сплошного пиздеца.

Джеймс наблюдает за жизнью со стороны. Словно она больше не принадлежит самому мужчине. Он сидит на ржавой лестнице пожарного выхода какого-то старого дома и его не согнали оттуда только потому, что в квартире живёт женщина-наркоманка под очередным приходом. Где-то в горле резко пересыхает. Силь смотрит на женщину через окно, скрытым желтовато-голубым тюлем и недоумевает. Блять, неужели какое-то время назад ты был тоже таким? Тогда становилось безразлично на абсолютно все вещи. Было плевать что есть, где спать, жить ли вообще и, что главное, не причиняешь ли боли самому главному человеку в своей жизни. Пташке.
Ты был последним мудаком. Хотя, таким и остался.
В тот момент, когда полчаса назад увидел изломанное и изувеченное тело своего мальчика в белых больничных палатах, мир пошёл окончательным крахом.

« —  Ты опять за своё?   —   устало говорит Твити, сбрасывая с плеч пальто. Сильвестр сидит за столом, его рука потирает гранёное горлышко стакана, а взгляд уже давно помутнел. Прошло несколько месяцев с того момента, как мужчина вернулся из больницы, но раны ещё слишком свежи, чтобы перестать кровоточить и ныть. Эти раны глубоко внутри    —   напрочь разбитые надежды и мечты. Джеймс не знал, что ему больше делать. Всё полетело в Тартарары и единственное, что было стабильным    —   Твит. Казалось бы, на него и надо обратить всё внимание, сохранить и сберечь, доказать, что ты до сих пор мужчина, что сможешь сделать абсолютно всё для него, что ничто тебя не сломит, но нет. Нет, ты показываешь всю свою ничтожность, низменность. Ты просто жалок, Джеймс.
Но на тот момент Сильвестр пьян. Пьян настолько, что светлый лик его пташки расплывается в многогранных колебаниях, идут рябью прикосновения его рук к коже, словно электрический ток. Не тот, когда ты сплетаешься воедино с любимым человеком, накрывая его свои телом, целуя обнажённую шею,  входишь медленно, даря и получая удовольствие взамен   —   тогда все нервы, словно оголённые провода, и ты готов навсегда остаться в том чувстве; нет, то ощущение, когда сбрасываешь чужие  —  на самом деле родные, руки, резко встаёшь, вытягиваешь из пачки предпоследнюю сигарету и закуриваешь прямо в комнате. Сколько ты не курил, Силь?
Сколько ты не был настолько ублюдком?
Ты не видишь, как в лазурных глазах расплывается дикая усталость, перемешанная с разочарованием и болью. Тебе разбили на ринге дальнейшую карьеру, но то не идёт ни в какое сравнение, что сейчас ты разбиваешь чьё-то сердце. »

К чёрту.

Сильвестр откидывается на мокрое железо тонких ступеней, подставляя лицо холодным каплям и снегу. Внутри сплетается невыносимое чувство пустоты, ощущение гнева и ярости, ненависти ко всему и себе. Джеймс ненавидит себя. Но он не из тех, кто опускает руки и сдаётся. Мужчина достаточно хорошо выучил урок, чтобы быть тем, кем стал сейчас вновь. Он должен обернуться наконец мужчиной, а не ебанной тряпкой.
Силь резко садится, обхватывая руками голову. Внутри всё ноет тупой и беспросветной болью. Его супруг лежит на холодных больничных простынях с десятком переломов, вывихнутых костей, а на светлом полотне кожи расцветают уродливыми метками синяки от бесчисленных ударов.
Эта сука заплатит. Он вырвет собственным руками его ноги, руки, оторвёт каждый палец, выбьет челюсть об стальные кулаки закалённых в боях рук. Тварь никогда не сможет больше жить. Только существовать. Существовать несколько часов, ведь то, что от него останется, Сильвестр закопает заживо в чаще леса, предварительно хорошенько приложив битой по животу, чтобы внутри всё перемешалось, чтобы не убить, но дабы каждый вздох приносил страдание. Страдание большее, чем оторванные конечности и ощущение живого погребения.

Гнида, которая уничтожила свет в его муже, будет страдать. Даже если Твит больше не примет Сильвестра к себе, мужчина просто так не сдастся. Он расплатится по всем счетам, а там будь что будет. Он заслужил всё дерьмо жизни, это он заслужил лежать сейчас там, изуродованной грудой костей, сплошным маревом боли, а не пташка.

Ублюдок, Сильвестр. Ты грёбанный ублюдок.

Джеймс обхватывает верхнюю перекладину, подтягиваясь и выпрямляясь во весь рост; спускается вниз по мокрым перилам и резко спрыгивает на землю, разметая после себя сноп брызг из лужи водостока. Руки противно пахнут запекшейся кровью, ржавым железом, крепкими сигаретами и остатками алкоголя. Лёгкие сжимает плотным кольцом. То ли от нехватки воздуха, ведь давно не курил, либо от того, что ждёт впереди.
Пересекая третью и четвёртую авеню, Силь думает только о том, как бы скорее добраться до крана с проточной водой. Смыть все запахи с себя, выпустить чужих и своих демонов наружу. Просто взять Твита за руку, потеревшись небритой щекой о ладонь, вдыхая его запах, уничтожая всё чужеродное внутри. Заменяя его ещё большей болью и безграничной любовью. Силь старается не думать, как будут смотреть на него медсестры, сочувственно смягчая взгляд и поджимая девичьи губы.
Ему плевать, как жалко выглядит.
Сильвестр словно до сих пор слышал нескончаемые стоны и вздохи, разрывающие сильное тело. Сильвестр готов был реветь раненным зверем.

« —   Не подходи ко мне, слышишь? Не подходи!   —  говорит Твити - нет, кричит, громко и сипло одновременно, его всего колотит, руки трясутся, а губы дрожат. Глаза полны страха, а Сильвестр толком не понимает, что происходит. Он столько раз говорил себе, что завяжет. И завязал, почти год не прикладываясь к бутылке, но сегодня что-то сорвалось внутри, яростно щёлкнуло, заставляя опустошить до дна бутылку дешёвого портвейна. Сейчас же, когда Уэст рядом, мужчина просто хочет прижать его собой к стене, сдёрнуть ненужную одежду и показать всё, что гложет, всё, что больше не может выместить в зале. Сейчас, под тотальной дозой алкоголя, ненависть к себе притупилась и осталась только сплошная горечь, которую хотелось заполнить всем, чем угодно. Всем, кем угодно. Твити. Заполнить её единственным, кто всегда рядом.
Ты крепко удерживаешь сейчас такого лёгкого для тебя молодого человека, что-то пошло шепча ему на ухо, совсем не слегка прикусывая острыми зубами тонкую кожу. Твити сопротивляется, пытается оттолкнуть тебя, кричит, молит, но ты не слышишь. Тебе, Сильвестр, плевать. Резкий удар по голове отрезвляет, заставляет отшатнуться. Напротив стоит любовь всей твоей жизни с покрасневшими, полными страха глазами, и припухшими, искусанными губами. Кожа его шеи синева, а на бёдрах, ты уверен, остались отметены пальцев - настолько сильно прижимал его к себе. Но он стоит, направив в твою сторону розу разбитой вазы, встав в ту самую оборонительную стойку, которой сам и учил.
—   Малыш, опусти это,   —   заплетаясь, вылетают хриплые слова твои.
—   Пошёл к чёрту,  —   надсадно шипит, подобно самой опасной змее, Уэст. Он кидает в тебя почти разбитую безделушку, тем самым отвлекая помутнённое внимание, выскальзывая из квартиры.
Ты пытаешься поспеть следом, но подсказываешься на осколках, падая. Они впиваются в тебя остриями, когда сознание покидает, отключая от разбитого на крупицы мира. »

Сильвестр никогда не забудет это утро. Мерзкая трель мобильного будит в пятом часу утра. Джеймс с трудом нажимает на «принять»  чёртов настойчивый вызов, грубо рыча в динамик «какого хрена?». Следующие слова отрезвляют хлеще всякого холодного душа, лучше долгого сна. Страх - прекрасный адреналин. К мужчине возвращается ловкость и разум, он не успевает толком понять, что произошло, лишь быстро накидывает кожаную куртку, хватает документы свои и пташки, покидая квартиру в раз.
Резкий больничный запах разрывает лёгкие, а люминесцентный свет ослепляет. Не выветрившейся алкоголь обнажил все нервы, оставил словно голым посреди бушующего костра. Или это вина? Злость?
Ненависть.
Похуй что.
Важно только одно.
Важен только один.

Мужчина ласково проводит по сбитым костяшкам пальцев, по порезанным ладоням, с запёкшейся кровью в ложбинках ногтей. Он кладёт мокрую от февральской непогоды голову рядом, глубоко дыша, смотрит на бегущую линию жизни, что передаёт сигналом сердце Твити.
Вина за всё это грёбанное дерьмо лежит только на его плечах. И он разгребёт его собственным руками вкупе с  винтовкой да парой десятков пуль.

—   Ты будешь в порядке,  —   Силь утыкается давно переломанным носом в раскрытую ладонь.  —   я заберу тебя домой.

Отредактировано Sylvester (2016-05-24 13:01:20)