Прослужив в горячих точках около пяти лет, Джон конечно же задумывался о том, как неразборчива пуля. Он видел раненных и убитых, что в принципе было логичным для человека, чья профессия этих раненых штопать и спасать, и знал, как высок шанс для врача получить пулю в любое доступное место. Но Фортуна была долгое время очарована им, и даже из самых горячих переделок Уотсон выходил практически целым. Царапины, ушибы, неглубокие шрамы, все это было такой чушью, когда некоторых людей приходилось привозить буквально по частям.

Поэтому, он действительно не ожидал, что его подстрелят. Кого угодно кроме него, это же так очевидно. У Джона бывали дни и похуже, многим хуже, когда они застревали в окружении без медикаментов и связи, когда их бросали на дальние объекты без транспорта, и после изматывающего марш броска под палящим солнцем, нужно было мгновенно мобилизовать измученное тело в режим врача-солдата.

Здесь же, был самый банальный случай. Рано или поздно любого солдата захватывало циничное отношение к боевым действиям, когда смерти и бомбежка становились рутиной повседневной жизни. Вертолет доставил их до точки, где уже продолжительное время шла перестрелка с местными боевиками. К их прилету боевые действия должны были уже завершиться, и все что требовалось от Джона и его товарищей, конечно же, это осмотреть раненных и загрузить в первый вертолет особо тяжелых. Когда у террористов открылось второе дыхание, и из каких песчаных дыр оно вылезло не понял никто. Уотсон как раз занимался совсем зеленным пареньком, на штанине которого расплывалось красное пятно, когда ему кто-то коротко крикнул команду на землю, а он ее со всей прилежностью не выполнил. Картинка погасла на том моменте, когда он машинально продолжал бинтовать ногу солдата, большее должны были сделать в госпитале, обязанность полевого врача была в том, чтобы удостовериться что через два часа конечность не придется ампутировать.

Когда Джон смог открыть глаза (и когда успел закрыть) то кругом было… слишком ярко и светло. Поэтому, окружающая картина никак не входила в диссонанс с реальностью. В полдень пески нагревались до той температуры, что солнечный свет буквально слепил солдат. Уотсон даже и не понял сразу, что собственно произошло, его память была избирательна, и все что он помнил, это то, что нужно закончить обработку раны солдата и перейти к следующему.
Солдата рядом не было.

Полуразрушенного здания, в стенах которого и находился врач и раненный, тоже.

По правде говоря, вокруг вообще ничего не было. И, как человек которого каждый день, почти, пытаются убить, Джона это прилично напугало.