В последний раз я была в Нью-Йорке, в эпоху, названную ревущие двадцатые. Джаз, вечеринки в стиле великого Гэтсби и мир, пытавшийся прийти в себя после Первой Мировой. Мне здесь нравилось, и оттого покидать Большое Яблоко в ночи и в спешке совсем не хотелось. Но пришлось. Неприятная вышла история. И кровавая. Стоило ей закончиться, я вышагивала по тротуару и воровато осматривала улицу, утопающую в прозрачной синеве майской ночи. Поглядев в сторону Сорок второй улицы, я увидела мерцающее марево огней ночных ресторанов. Над Шестой авеню с грохотом промчался поезд надземной железной дороги, пересекая улицу между двумя тусклыми цепочками электрических фонарей, он исчез, огненной полосой прочертив мрак.
На Сорок четвертой улице было совсем тихо, и я, плотнее запахнувшись в пальто, направилась в сторону здания, которое стояло здесь, насколько я могла судить, еще с конца прошлого века.
— Куда-то спешишь, малютка? — раздается над ухом хриплый шепот заблудившегося гуляки. Я лишь лениво поворачиваю голову и улыбаюсь. Я знаю, как эта улыбка действует на людей, которым не посчастливилось встретить чудовище из детской страшилки в темном переулке. На его счастье, у меня нет на времени на десерт, да и запах алкоголя начисто отбивает всякое желание лишить этого «мачо» лишней крови. Я без труда, почти не напрягая слуха, различаю его учащенное сердцебиение. А затем удаляющиеся шаги.
Снова обратив взор на ветхое здания на Сорок четвертой улице, я увидела в одном из верхних окон зажжённый свет. Я знаю, что войти смогу, поскольку здание относилось к «серым», а значит приглашение мне не требовалось. Поднявшись по лестнице, я очутилась в длинной комнате с низким потолком, заставленной столами и заваленной подшивками газет. В комнате было всего двое. Оба мужчины одновременно обернулись и любезнейше спросили, могут ли быть мне чем-то полезны. Я знала ответ и даже почувствовала присутствие третьего участника этой встречи, но мне хотелось посмотреть, чем кончится этот дешевый спектакль.
— Я ищу…
— … меня, — я оборачиваюсь, и смотрю на нагловатую ухмылку, которая, впрочем, стирается, когда нахал немного подпортил собой кирпичную стену, к которой не без моего участия оказался прижат.
— Выкладывай.
— Он уезжает завтра. И заберет их тела с собой. Сказал, что никому их больше не доверит, — произносит мужчина, как только вновь обретает способность говорить. Итак, судя по всему, мой возлюбленный хоть и вне недосягаемости, зато в полной безопасности. Клаус и Ребекка – отличные тюремщики и не позволят никому приблизиться к гробам даже на пушечный выстрел, а каждого, кто приблизится к ним, уничтожат без намека на жалость. Мне всего-то нужно следовать за ними и ждать. Что ж, этому я научилась. В путешествие пришлось бы пускаться в любом случае, из-за незапланированной кровавой заварушки, которая грозила мне проблемами. Поэтому мне нужно было исчезнуть. Мне следовало бы попрощаться с той, в ком я обрела почти друга, но долгие проводы – лишние слезы. С ней было весело, но кровная связь с Финном, помогла расставить приоритеты, и в следующий раз в Нью-Йорк я вернулась лишь спустя сорок лет, в свингующие шестидесятые. Разумеется, я не чаяла встретить старых знакомых, хотя бы потому, что не думала, что они все еще живы. Все, чего я хотела – подцепить в ближайшем баре какого-нибудь красавчика и обеспечить себя и ужином, и десертом.
— Текила, — последовал короткий ответ на молчаливый вопрос бармена. Алкоголь всегда помогал разогнать кровь, хотя совершенно не опьянял. Это ощущение дарила мне совсем другая жидкость. Откинувшись на спинку высокого стула, я прикрыла глаза, обостряя слух и вслушиваясь в мгновение ока окружившее меняю разноголосье. И среди девичьего щебетания, возмущения совсем еще юных молодых людей, да завистливого шепота, напоминавшего шипение змей, я услышала то, чего услышать никак не ожидала. Голос, который я опознала, не мог принадлежать кому-то иному, в этом у меня сомнений не было. Это была она. Адалин. И она была по-прежнему молода, словно время не властно над ней. Мне знаком лишь один способ оставаться вечно молодой, но нет, я отчетливо слышу её сердцебиение, ток крови и дыхание. Она не вампир. Человек. 
— Ада, — мой голос звучит глухо, но в то же время властно, словно удар в колокол. И когда мисс Боуман поднимает глаза, рассеиваются мои последние сомнения. Это действительно она. Вот только как такое возможно?