Дэвид катит по замусоренной осенним сором дорожке инвалидную коляску. Когда колеса проезжаются по рыжим листьям и сухим веткам – они трещат. Этот звук напоминает ему о ломающихся костях еще не рожденных младенцев.

Он думает об этом, когда слушает историю об аборте на групповой терапии. Новенькая рассказывает о том, как она испугалась собственной беременности, а после – лишила себя возможности материнства с помощью денег и неумелого подпольного гинеколога. В ее истории фигурируют спицы и проволоки, и от этих подробностей Дэвиду не по себе.

Энни – так зовут новенькую – сильно плачет, а глаза ее краснеют. Она похожа на большого гуманоидного кролика из-за своих растрепанных пергидрольно-белых волос и этих проклятых красных глаз. После групповой терапии, когда Дэвид спит, в своих снах он видит, как гуманоидного вида кролики разрывают его на части с помощью медицинских инструментов. Они ржавые, и кровь от них пузырится прямо в венах.

//////////////////////
С самого поступления на учет Дэвид не расстается с петлей. Он носит ее как галстук, снимая только во время сна или при водных процедурах. На групповых занятиях Дэвида очень часто спрашивают о том, зачем он все еще носит ее, а главное – как ему это вообще разрешили.

– Не твое, блядь, дело, – сипло отвечает Дэвид ослепшему на один глаз набожному извращенцу. Ему больше сорока, и его малолетняя рабыня плеснула ему в лицо раствор кислоты.

Доктор Пурнелл от их слов качает головой. Главные правила групповой терапии – это быть терпимым, участливым и вежливым. Дэвид далеко не такой, и правила уж точно не для него. Когда он курит на вспомогательной лестнице, то с ним заигрывает молодая медицинская сестра. Она спрашивает, сколько ему лет, и он отвечает, что не помнит.

Медицинская сестра смеется от его слов. Дэвиду же от этой правды совершенно не до смеха, потому что он в самом деле не помнит сколько ему лет. Время в лечебнице течет сквозь пальцы, словно смола дерева; Дэвид вязнет в этой смоле, она облипает его ноги, руки, забывается в рот и ноздри.

От количества времени, проведенного в лечебнице для невменяемых и душевнобольных, Дэвид задыхается и тонет. Он кричит, широко раскрывая рот, но ни звука не выходит из его глотки. Дэвид довольно часто умирает от удушья; все это происходит лишь потому, что петля на его шее – эта та петля, на которой он хотел повеситься в своей одиночной камере.

//////////////////////
Дэвид катит по коридорам лечебницы инвалидную коляску. Здесь нет листьев и веток – только жесткий, нейтрального цвета палас. Когда Саймон спрашивает его, почему он повесился, то Дэвид честно отвечает – он убил кучу народу. Он отвечает честно только потому, что Саймон не употребляет слово «пытался». Потому что Дэвид не пытался, он в самом деле повесился.

Саймон чувствует разницу. У Саймона есть ноги, как и у всех людей – как и у него самого, – вот только пользоваться он ими не может. Дэвид знает, что его ноги похожи на конечности тряпичной куклы – они неживые, не чувствующие боли и прикосновений. Он очень много знает о параличе, о способах борьбы с ним и о том, что паралич Саймона не сможет вылечить ни медицина, ни научно-технический прогресс, ни чудо. Потому что это никому не нужно.

Дэвид знает о параличе многое, потому что читал об этом в книгах и электронных ссылках на эти книги. Когда-то давно Саймона сбила машина, и это поставило крест не только на его здоровье (душевном и физическом), но и на его жизни; доктор Пурнелл в красках расписывал о терзаниях Саймона. Поэтому Саймон Хенрикссон сидит в инвалидном кресле и много молчит.

Когда-то давно Дэвид Лизерхофф сбил человека на машине своего отца, а после – скрылся с места преступления, не оказав никакой помощи пострадавшему. Поэтому Саймон Хенрикссон сидит в инвалидном кресле и много молчит.

//////////////////////
Дэвид идет по обломкам жилого дома, осторожно ступая по строительному мусору. Кувалда в его руках сильно перевешивает, из-за чего он постоянно опасно накреняется, рискуя упасть и разбить себе голову или сломать белые кости конечностей.

Треск костей похож на треск, с которым колеса инвалидной коляски ломают пожухлые осенние листья и сухие деревянные ветки. Дэвид спрыгивает и оказывается на занесенной снегом аллее; через мгновение он держит кувалду ровно перед собой, блокируя обрушившийся на него рубящий удар окровавленного топора. Его изуродованное отражение смотрит своими пустыми глазницами, пытаясь разлепить сшитые черными нитками губы.

Дэвид смотрит на эти нитки, и они начинают шевелиться – обращаются жирными трупными червями, спадая на черный балахон. Дэвид моргает и видит перед собой облупившуюся на потолке палаты Саймона белую краску. Его пальцы судорожно сжимают растрепанный кончик петли, свисающий с его шеи.

Когда Дэвид смотрит себе за спину, то видит сидящего на кровати Саймона – его пальцы сжимают пустой шприц для инъекций, а на худых запястьях расплываются черно-желтые гематомы. В них Дэвид видит все и ничего одновременно; в них зарождается смерть.

//////////////////////
В кладовке Дэвид обменивает секс на наркотики. Медицинская сестра вкладывает ему в руку два шприца и баночку с пилюлями, которые он принимал еще до госпитализации. Дэвид опирается рукой о пыльную стену, и с его носа капает пот – он очень сильно старается. Кончик его петли гуляет по голой женской спине, перечеркнутой линией вызывающе красного бюстгальтера.

Когда они оба опускаются на пол, обессиленные, медицинская сестра тянет его за обрубок петли – медленно целует Дэвида в губы, и он чувствует вкус сигарет и сладких карамель.

Дэвид ненавидит карамель. И поцелуи он тоже терпеть не может. Поэтому после поцелуя он брезгливо вытирает рот рукой, обернутой в минетку. Медицинская сестра снова смеется – этот женский смех Дэвид тоже ненавидит.

//////////////////////
Дэвид сидит на лавке в парке лечебницы – между его расслабленными пальцами качается только что подожженная сигарета. Рыжий огонек по цвету похож на рыжий балахон Саймсона, что сидит в инвалидной коляске напротив – яркое пятно на безжизненно-сером фоне поздней осенней поры. Этот цвет слепит Дэвиду воспаленные глаза, от чего он начинает сильно их тереть.

Когда он отнимает руки от лица, то парк лечебницы покрыт мелким колючим снегом. Саймон, что минуту назад сидел напротив него в инвалидной коляске, крутит в руках охотничий нож, ходит из стороны в сторону – парка его серая, окропленная чужой красной кровью. Такое сочетание цветов нравится Дэвиду куда больше, о чем он случайно говорит вслух.

Дэвид быстро докуривает сигарету и забирает стоящий рядом дробовик. Он проверяет наличие патронов в своих карманах и, закинув длинное дуло на плечо, идет вслед за Саймоном. Он не оборачивается.

//////////////////////
Дэвид идет по проезжей части, стараясь не наступать на разбросанные останки нечеловеческих тел. Он бродит сквозь Стокгольм уже несколько часов, но абсолютно ничего, кроме трупов и крови не находит. Он не встречает своих кошмаров, не встречает свою зависимость; Дэвид сжимает в пальцах спасительную баночку с пилюлями в кармане своей толстовки.

Вскоре Дэвид забывает о бдительности и осторожности – он громко зовет Саймона, крича в небо сквозь сложенные у рта ладони. На его зов не отвечает никто: ни монстры, ни Наркомания, ни сам Саймон, которого он так отчаянно пытается найти. Не рискуя заходить в темные переулки, Дэвид продолжает идти по дороге против предполагаемого движения потока машин.

Машины в этом городе остановились уже очень давно.

Когда что-то мелькает на повороте улицы, Дэвид мчится туда, срываясь со своего места. Он пробегает по грязно-желтым кругам на земле, что оставляют разбитые фонари, и в его горле клокочет такой знакомый и такой родной страх. Под его ногами вьется красная кровяная тропа, и когда Дэвид это замечает, то только ускоряет свой бег.

Следуй за красным. Таково одно из самых важных правил.

– Саймон! – Хрипит Дэвид, завидев его на перекрестке трех захламленных дорог. – Саймон, я нашел тебя!

Дэвид растягивал губы в безумном счастливом оскале, метая в его сторону охотничий нож. Нож пролетел прямо рядом с чужой головой и жадно вгрызся прямиком в глаз монстру, что преследовал  Саймона – сшитый из кусков влажного розового мяса, неловкий и мерзкий. Монстр от силы удара покачнулся, остановившись на месте, а после замертво упал.

На улице стояла мертвенная тишина. Дэвид слышал, как оглушительно громко билось его сердце.
[NIC]David Leatherhoff[/NIC][STA]i foresee the future; i'm not in it[/STA][AVA]http://savepic.ru/8972250.png[/AVA][SGN]------------------------
i’m on the ground
with you
and as you die
i die too
------------------------[/SGN]