[NIC]Jesse[/NIC][STA]normal[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/2hNdE.gif[/AVA]
| this is not
reality
this is a
dream | 
|
janel drewis // my girl (nirvana cover)
Мне снится сон. Очень странный сон даже для меня.
Мне снится город, что огнями неоновых вывесок переливается в ночи, искрится не бриллиантом, но качественной подделкой под ночным небом, что чернее пера старого ворона. В городе том по ночам улицы наполняются голосами человеческими, музыкой громкой, что бухает в ушах, заставляя все внутри сжаться. По ночам этот город не желает засыпать, он кричит, веселится, играется, корчит рожи в ночное небо, что похоже на черный бархат, но только без звезд. Люди не достойны бриллиантовой россыпи звезд, люди даже луны недостойны, и потому она скрыта темными тучами, укутана в одеяло, чтобы люди ни за что не посмели издеваться над ней. Человечество изуродовало ночь, порвало лицо, разукрасила красками яркими, точно шлюху дешевую, коих на бульварах даже слишком много для одного города. Человечество изувечило ночь, опорочило ее, сделала слишком пошлой, слишком вычурной и дрянной, и потому ночь прячет звезды, ночь прячет луну, чтобы сохранить нечто прекрасное, сберечь от человеческих рук длинных да желаний порочных.
Мне снится город, который похож на одержимого бесами грешника, на пораженного гангреной наркомана, чьи конечности гниют заживо, испуская зловоние мертвечины, не желающий ни спасения, ни исцеления.
Мне снится город, у которого душа изрезанная, порванная, прогнившая и полная червей.
Мне снится человек без лица, который смеется слишком громко, слишком безумно. В этом человеке много этого «слишком», он вечно на грани балансирует, он ступает по тонкому лезвию ножа, хохоча во все горло, потому что ему нравится это действие, и он живет ради него. Он срывается во тьму и падает. Кажется, это то, чего он хотел. Его безумный смех долетает до меня и еще долго звучит в моем сознании снова и снова, словно пластика, которую заело, и тонкая игла протирает дорожку до дыр.
Мне снится, что я в центре всех действий. Быть может, не в центре галактики или вселенной, я даже не в центре планеты, но лишь в центре этого провонявшего мокрой псиной города, и мне смешно. Почему я смеюсь? Я не знаю, мне весело. Мои руки в чем-то красном и липком, у меня разбита губа, и кровь стекает по подбородку тонкой струйкой. У меня в руках бита, на которой написано «Доброй ночи». Ха-ха, как забавно.
Мне снится, что передо мной лежит человек. Он растянулся на асфальте лицом вниз, он дышит глубоко и хрипло, хватает воздух ртом и каждый вздох – мука, каждый вздох – пытка. Мне смешно от этого, меня забавляет осознавать, что это я с ним сделала. Я цокаю языком, мурлыкаю песенку себе под нос. Знакомая мелодия… это песенка про Лондонский мост, помню ее с детства, меня забавляли различные вариации от самых безобидных до жутких и страшных, от которых потом сердце в груди долго-долго сжималось от страха напуганным котенком. Я ступаю по дороге, и мои шаги глухо отражаются эхом от кирпичных стен домов. Они смотрят за действием, следят пустыми глазницами, а я лишь насвистываю мелодию, вожу битой по шершавому асфальту.
«В Лондоне мост падает, падает, падает
В Лондоне мост падает, моя милая леди…»
Я обрушиваю удар. Тяжелый. Резкий. Я вкладываю в него всю свою силу, я бью человека, что скулит от боли побитым псом, рычит зверем, и я чувствую, как от ударов ломаются кости. Последний, кажется, перебивает позвоночник, и я останавливаюсь. Человек, что лежит у меня под ногами, затихает. Он все еще жив, и я слышу его хриплое неровное дыхание, но он больше не скулит, он затих. Сколько он проживет? Сколько протянет? Насколько сильную боль он испытывает прямо сейчас от всех разбитых костей да порванных мышц? Мне не интересно, на самом деле, но вопросы сами всплывают в моем сознании.
И я слышу хохот. Скрипучий и жуткий, словно кто-то провел ногтем по стеклу, вилкой по тарелке, сухим мелом и стене. Хочется вжать голову в плечи, закрыть уши и не слушать, не слушать, не слушать, но мне почему-то нравится, и я нахожу этот смех, похожий на скрип несмазанных дверных петель, удивительно привлекательным, чарующим. Почему?
Я слышу стук трости о влажный от дождя асфальт.
Я слышу шаги, и они кажутся мне ужасно знакомыми.
Мне снится человек, который смеется скрипучим голосом и клацает металлическими зубами.
И я была вместе с ним.
| i rambled with the worst of them
fell in love with a harlequin
saw the darkest hearts of men
and i saw myself starin' back again | 
|
«Думаешь, мне есть что сказать? Что со мной что-то такое происходит? Вряд ли, вряд ли. Я просто человек. И у меня есть своя история, как у всех. Пока я битый час бегу на месте, упражняясь на тренажерной дорожке, мне кажется, что я – метафора» ©
Утром я просыпаюсь с паршивым ощущением внутри, словно мой сон – реален. Во рту кислый привкус металла, и голова ужасно болит. Странное чувство, словно меня выбросили из окна высотного дома, но вместо того, чтобы умереть там, на холодном асфальте, я лишь переломала все кости. Когда потягиваюсь, понимаю, что мое тело на самом деле болит. Наверное, это самое паршивое утро в моей жизни.
Скудные солнечные лучи робко пробиваются сквозь тонкие занавески, скользят по полу и по кровати, щекочут за щеки и больно режут глаза ярким светом. На часах семь утра. У меня в спальне пахнет комнатными цветами с широкого подоконника.
Переворачиваюсь на другой бок и тяжело вздыхаю. Чувствую, как ноют ребра. Мне нужно вставать, меня ждет продуктивный день, полный работы, людей и пустых разговоров за чашкой дешевого кофе из автомата. Ну, знаете, эти беседы внутри коллектива, когда все вроде и милые, но, порой, хочется разбить чье-нибудь лицо. Странные мысли, да? Они мне кажутся немного жуткими, на самом деле, но мне нравятся жуткие вещи. Я нахожу в них свое маленькое очарование. Я странная, да? Ха-ха.
Когда встаю с кровати, то включаю телевизор. С экрана за моими действиями следит молодая девушка (ее зовут Мэдисон, если верить всплывающим титрами) с тугим пучком на голове, что ведет утреннюю программу на одном из известных каналов. У нее слишком яркий макияж, а еще она натужно смеется, когда партнер по новостям неудачно шутит. Смеется гнусаво, заливисто, взахлеб, словно давится собственным смехом. Они обсуждают последние новости, говорят о здоровом образе жизни. Вообще, в последнее время о нем говорят все, вот только достичь никто не может. Здоровый образ жизни – недостижимое божество нового поколения.
«А теперь о погоде на этот час»
За окнами апрель и около нуля. За окнами весна, которая скорее промозглая осень, за окнами холодно, и небо затянуто плотными серыми тучами, которые кажутся тяжелыми, точно свинцовые. Наверняка сегодня будет дождь – противный и косой, он будет больно бить по лицу, словно с силой обрушиваясь на землю. За окнами апрель, но мне кажется, что там – ноябрь. Дует ветер, разбивает себе голову об окна домов, о машины и здания, завывает в трубах побитой собакой, проникает по вентиляции в мою квартиру, кусает за плечи и трется о ноги. У меня мурашки по спине от холода. Я включаю горячую воду в ванной.
Долго стою под душем, стараясь не то согреться, не то проснуться. Чувствую, как струи воды стекают по шее вниз, к спине, стекают по ногам. Я хочу смыть с себя свой ночной сон, дрянной кошмар, от которого послевкусие во рту кислое, словно набирала полный рот крови. Чужой крови. Кажется, у меня получается, и последние отголоски сна растворяются в воздухе, пропадают, стекают вместе с горячей водой по трубам вниз в канализацию, где смешаются со сточными водами и навсегда пропадут где-нибудь за городом. Боль отступает, и ребра больше не ноют противно, словно всю ночь на мне лежали тяжелые гири.
Когда выхожу из ванной, моя утренняя программа прерывается дешевым, сделанным в какой-то спешке пятисекундным джинглом с противным заливистым смехом. Я так и не узнала о погоде на этот час, какая жалость.
Завтракаю наспех, потому что увлеклась горячим душем, и теперь я опаздываю на работу. Мне нельзя опаздывать, потому что в этом месяце я слишком часто это делаю, и мой босс когда-нибудь точно мне сделает очередной дурацкий выговор. Моему начальнику нравится, когда я прихожу на работу в юбке и белоснежной блузке, сквозь тонкую ткань которой видны очертания тела и белья. Чертов ублюдок. Если честно, я терпеть его не могу и его взгляды, словно у голодного пса, который только что увидел мясистую кость. Неужели у тебя такая хреновая жизнь, мистер босс? Неужели твоя жена настолько тебя не любит? Или это ты ее? Впрочем, думаю, у вас это вполне взаимно.
Но чтобы не вылететь с работы пробкой мне приходится надевать юбку.
На улице у меня мерзнут колени, и я прячу руки в карманы пальто. От холода, к сожалению, не помогает, и мои пальцы остаются ледяными, тугими. Мне придется около трех минут согревать их собственным дыханием, чтобы я смогла хотя бы взять правильно ручку.
Я работаю в больнице святого Иакова в психотерапевтическом отделении. Если честно, работа эта ужасно скучная. Ко мне приходят люди с одними и теми же проблемами, а я выписываю им одни и те же таблетки. Я и поговорить с ними могу, пообщаться, словно психотерапевт с богатым стажем, но в основном ко мне приходят за рецептами. Есть пара наркоманов, которых я регулярно вышвыриваю прочь из больницы. Меня тошнит от них, от их голодных взглядов, впалых глаз и серых лиц, а еще от бескрайней тупости. Если им нужны таблетки, от которых накроет, достаточно просто прийти в травмпункт, сымитировав перелом скулы. Немного убедительного вранья, и рецепт на какие-нибудь опиаты у вас в кармане, особенно учитывая врачей, что работают в этих самых травмпунктах. Я не ханжа, но работа у них собачья, если честно, особенно в Готэме, так что едва ли они будут заморачиваться с рентгеном ради какой-то скулы, верно? Все оказывается довольно просто, при наличии мозгов и капельки таланта к вранью.
<...>
Мы стоим на улице возле въезда для машин скорой помощи. Мне холодно, но я забыла пальто в своем кабинете, а потому кутаюсь в шарф, который мне любезно отдала приятельница по работе. Мы – это я и еще две медсестры, которые курят, выпуская в воздух сизый дым. Полупрозрачным облачком он поднимается прямиком в серое небо. Я надеялась, что погода разойдется, но, кажется, ошиблась. Небо над Готэмом остается тяжелым и угрюмым, словно набрало в рот воды. Я не курю, мне не нравится сигаретный дым и горький привкус на корне языка, так что я просто пью кофе. Да, тот самый дешевый кофе в одноразовом стаканчике из автомата. Кофе растворимый и кислый на вкус, если честно, но это лучше, чем ничего. К тому же сюда добавлен ароматизатор миндаля. В этот раз он слишком сильный, кажется, они ошиблись с дозировкой.
«У тебя голова не заболит от такого сильного запаха?» — медсестре по имени Лиза очень хочется показаться заботливой, словно ей не плевать на молоденького врача, что недавно окончила университет и устроилась работать психотерапевтом, который даже беседы проводит в крайних случаях. Хотите поговорить по душам – позвонить частному психиатру, мне слишком мало платят, чтобы я еще и выслушивала ваше нытье, если честно.
«Я просто люблю сладкое» — отвечаю нехотя, словно неаккуратно роняю слова. У меня дрожат губы, и зубы предательски стучат друг о друга, если я не напрягаю мышцы челюсти. Грею ладони о быстро остывающий стаканчик. Порывы ветра продувают почти до самых костей, и я не понимаю, почему позволила вытащить себя из теплого кабинета прямиком на улицу. «За компанию», милая, конечно же «за компанию».
Словно мне не плевать на вас.
А люди говорят, что я приятна в общении.
«Останешься сегодня после смены? Мы будем праздновать уход на пенсию нашего хирурга. Как его зовут, кстати? Джим? Джейкоб?»
«Джерри» — у меня от холода обветрились губы, потрескались и ужасно болят. Я прикусываю нижнюю губу снова и снова, точно ловлю удовольствие от острой боли. — «Нет, я не пью»
Остывший на ветру кофе предательски заканчивается, и я выбрасываю стаканчик в урну, отдаю шарф медсестре и коротко благодарю. Я умею быть милой и очень вежливой, когда мне это нужно, поэтому люди говорят, что я приятна в общении. Возвращаюсь в теплые стены больницы. Внутри пахнет лекарствами и бинтами, немного кровью и пластиковыми трубками, а у меня на языке все еще сладковатый привкус миндаля.
Мне кажется, врачи прикончат бутылку виски еще до окончания своих смен. Интересно, что же тогда они будут пить после работы?
На больших настенных часах почти два часа дня. Мой рабочий день заканчивается в шесть вечера. Осталось не так уж и много, верно?
| you’re a shooting star I see
a vision of ecstasy
when you hold me, i’m alive
we’re like diamonds in the sky | 
|
rihanna // diamond
«Сегодня в Готэме тринадцатое апреля, пасмурно и возможны осадки, на улице ноль градусов, так что одевайтесь теплее»
Бармен с видом модного художника, посыл которого никто и никогда не поймет, переключает радио на другую волну. Из динамиков начинает вырываться приятная мелодия в стиле какого-то инди-рока. Ну, знаете, эти модные молодежные группы с песнями о любви и приятными баритонами, которые еще называют бархатными голосами, когда текст не так уж и важен, потому что от одного звучания уже становится как-то тепло внутри. Такие музыканты записывают альбомы в небольших студиях, но часто сливают треки в интернет, показывая лишний раз, что трудятся они лишь во благо искусства, а деньги это так – несущественно, неважно, но стоит устроить концерт, и билеты неожиданно стоят слишком дорого для тех, кто во благо искусства рвет на себе майку, изливая душу в неровные строки.
Странные мысли, неправильные. Наверное, поэтому я никогда не озвучиваю их. Подобное накатывает на меня все чаще и чаще, но в основном по вечерам. Списываю это на издержки работы, от которой иногда голова идет кругом, если честно. По крайней мере, я работаю в обычной больнице – скромной даже по меркам Готэма, а не в Аркхэме. Ох, Аркхэм – мой страшный сон. Хотя, наверное, мне стоило бы стремиться туда ради карьеры, но, знаете, к черту. Я лучше проведу всю жизнь, выписывая рецепты на таблетки с завышенной ценой, от которых пользы ноль, зато побочных эффектов целый список на крохотном листике с аннотацией, чем войду в стены психушки, где держат чертовых маньяков, что терроризировали Готэм. Мне жутко от одного упоминания Аркхэма, и я никогда не понимала тех людей, что работают там. Каково им засыпать по ночам?
Трясу головой, словно пытаюсь прогнать надоедливые мысли. К сожалению, не получаются, они лишь затихают, прячась где-то в глубине сознания, и я знаю почти наверняка, что они обязательно вновь вылезут на свет. Обязательно ночью, когда я закрою глаза, чтобы попытаться уснуть под монотонное тиканье настенных часов.
Но пока я все равно не хочу об этом думать.
Мы сидим в баре вместе с Джеймсом, и за большими панорамными окнами стремительно темнеет. Сегодня слишком рано включили фонари. В баре играет музыка и пахнет алкоголем да кофе. Не таким, какой у меня на работе, а нормальным кофе. Правильным. Еще здесь пахнет корицей. Она приятно щекочет ноздри.
Джеймс курит. Он выпускает едкий сигаретный дым изо рта, и тот поднимается к потолку, собираясь возле желтых ламп. У меня першит в горле. Иногда мне кажется, что мне тоже пора начинать курить за компанию с Джеймсом, с медсестрами и со всем Готэмом, что дымит паровозом прямиком в тяжелое небо, которое так и не пролилось дождем сегодня. Может, тучи накапливают всю злость, чтобы обрушиться позже?
Я бы тоже не прочь обрушить на кого-нибудь свою злобу, если бы она у меня была, но внутри лишь холодное равнодушие.
Мне нравятся вечера с Джеймсом. Мы познакомились с ним недавно и довольно забавно, на самом деле. Знаете, эти глупые истории, ставшие пошлыми анекдотами, затертыми до дыр, от которых не смешно, но ужасно противно про то, что кто-то где-то ошибся дверью. У нас было почти так же. Удивительно, что мы не стали героями очередной великой шутки за триста, но ведь все впереди, верно?
Мне нравятся вечера с Джеймсом. Мы с ним во многом похожи в плане вкусов и интересов, а потому можем просто трещать о различных темах, перепрыгивая с одной на другую, словно белка, накаченная кем-то кокаином. Или наши разговоры могут быть плавными, размеренными, как светская беседа за чашкой противного чая с молоком и сахаром, который обычно пьют где-нибудь в Лондоне в пять вечера. Хотя, сейчас ведь не пять часов, верно? Сейчас все восемь, и на улице темнеет слишком быстро.
Мне нравятся вечера с Джеймсом, потому что мы можем просто молчать и смотреть друг на друга. Ой, вот давайте сейчас только без пошлых шуточек о влюбленных подростках, иногда и молчание может быть приятным. Мне иногда кажется, что даже без слов мы способны общаться. Немой диалог двух странных людей, которые проводят вечер вместе. Хотя это больше смахивает уже на симптомы шизофрении, если честно.
Мне нравятся вечера с Джеймсом, потому что мне нравится Джеймс.
Все проще, чем кажется, верно?
Джеймс вновь выдыхает облачко едкого сигаретного дыма, но на этот раз он летит мне в лицо. Щурюсь и осторожно покашливаю. Выходит слегка робко, словно боюсь резким звуком разбить нашу идиллию, уничтожить прекрасный вечер рабочего дня. Джеймс слегка виновато пожимает плечами и говорит «извини», я киваю в ответ.
— Ничего страшного. — иногда мне кажется, что я похожа на робкого котенка, которого только-только принесли в дом, и он боится даже собственной тени. Не то, чтобы я была стеснительной особой, но сегодня, видимо, такой вечер.
Передо мной стоит чашка кофе. Сегодня я пью его черным, крепким, словно за окнами утро и мне нужно расшатать собственную нервную систему, вдарить по газам и расшевелить мозги. Сегодня я пью кофе с ароматом миндаля.
— Знаешь, сегодня мне приснился странный сон. — я откидываюсь на спинку дешевого дивана, которые стоят в этом баре, и складываю руки под грудью. Смотрю на Джеймса так внимательно, словно хочу пробраться взглядом под кожу, увидеть изнутри его ребра и легкие, полные едкого дыма. — Странный даже для меня, а ведь я чертов мозгоправ. — усмешка на алых губах выходит слегка усталой. Сегодняшний рабочий день вышел ужасным. Сегодня у меня был агрессивный пациент, которому нужна была доза его любимых таблеток. Он сжимал мои запястья так сильно, что на тонкой коже остались синяки, прикрытые мною рукавами блузки. Мой босс предложил меня утешить, решив, что я ужасно перепугалась, но, знаете что? Сегодня я почувствовала злость, а не страх. Мне хотелось разбить голову того ублюдка о собственный стол.
— Мне снилось, что я убиваю человека. И я бы еще поняла, если бы работала где-нибудь в Аркхэме, там и врачи-то те еще психи, но, черт возьми, это было действительно странно и чертовски жутко.
Я редко рассказываю кому-то подобное. Во многом потому, что так называемых «друзей», которым бы можно было излить свою душу под грустную музыку какого-нибудь кантри, заливая внутрь шоты «Джима Бима» одну за другой, не закусывая, у меня нет. Есть приятели. Есть даже хорошие приятели, которые приходят ко мне в гости, вежливо разговаривают и смотрят, как я наливаю им кофе в матовые чашки, и мы говорим о простых и бессмысленных вещах вроде погоды или последних новостях, но друзей у меня нет.
Мне хочется верить, что Джеймс мой друг.
Поэтому я рассказываю Джеймсу о своем странном-странном сне. Мне кажется, он поймет меня. Или мне лишь хочется в это верить, потому что Джеймс мне симпатичен, потому что мозг начинает сдавать и сбоить, потому что на улице слишком холодно, а в баре тепло, и я похожа на пригретого в чьих-то ласковых руках котенка. Этого самого «потому что» у меня много. Больше, чем хотелось бы.
— Мне снился Готэм, но он был другим. Более зловещим, что ли. Все было таким же. Улицы, дома и даже вывески над окнами, но все было иначе. А еще снился человек с широкой улыбкой и хохотом, что похож на скрип двери или скрежет ногтей под глади стекла. — Джеймс красиво курит. Мне нравится просто наблюдать за ним. Он тушит сигарету, оставляя окурок в пепельнице. Он выдыхает последнее облачно сизого дыма, а я ловлю каждое его движение. Мне не нравится то, что происходит у меня внутри. Я становлюсь необъективной из-за своей симпатии к кому-то, становлюсь наивной и даже в чем-то глупой. И я не понимаю, если честно, почему рассказываю ему это все. Наверное, мне просто хочется кому-то высказаться. Хоть кому-нибудь.
У психологов есть отличное название для подобного поведения, но мне плевать, мне лень вспоминать терминологию и копаться в собственных мозгах. Все равно ничего обнадёживающего я не найду в своей черепной коробке.
На часах стрелки начинают лениво переваливать за девять вечера, и в бар приходят новые люди. Помещение наполняется чужими разговорами. Мне хочется выломать их голоса, вырвать голосовые связки, меня они раздражают. Сегодня я удивительно раздражительная, ха. Не хочу думать о том, что скоро придется возвращаться в свою пустующую и остывшую квартиру. Люди говорят, что у меня дома им неуютно, потому что она кажется пустующей. Они советуют мне завести щенка или котенка. Да хотя бы канарейку, чтобы стены не казались такими давящими. Мне нравится моя квартира, я люблю свои комнатные растения и часы, которые тикают слишком громко. А еще у меня есть дурацкая и немного пугающая картина с печальным клоуном. Не знаю, зачем я ее притащила. Увидела на какой-то распродаже и забрала домой. Наверное, у меня и вправду что-то не так, и мне самой пора к психотерапевту. Жаль, что я не могу выписать таблетки сама себе. Было бы интересно испытать те приходы, которые так нравятся моим пациентом.
Но вместо кайфа от наркоты у меня вечер с Джеймсом. Меня устраивает, если честно.
— Ладно, не бери в голову. Наверняка это все из-за дурацкой работы. — я усмехаюсь, пожимаю плечами слегка рассеяно, отводя взгляд от мужчины. Расскажи мне, о чем ты думаешь, когда смотришь на меня так внимательно? — Проводишь меня? Здесь становится слишком шумно.
А еще на улице холодно, и я не хочу идти одна по темным улицам. Готэм пугает меня. Особенно сильно после заката солнца, когда включают фонари, и неровный желтый свет ламп разрывает тьму сумерек. По ночам Готэм воняет зловонием мокрой псины.
Мне хочется думать, что с Джеймсом я буду в безопасности. Слепая вера. Наивное доверие. Прекрати копаться в собственных мозгах, неужели ты не можешь просто жить, малышка Джесси, не задумываясь о правилах, о терминологии, о заумных словах, записанных в твоих конспектах, которые ты зачем-то хранишь в столе?
Мне хочется сказать: «проводи меня, пожалуйста, мне страшно в темных переулках, где даже фонари уже не горят, а жильцам плевать, потому что человек человеку волк, потому что всем и всегда плевать друг на друга»
Мне хочется сказать: «проводи меня, пожалуйста, на улице холодно, на улице начинается зима; зима в апреле, представляешь? А у тебя руки теплые, мне нравится касаться их невзначай»
Мне хочется сказать: «проводи меня, пожалуйста, быть может, я даже с театральной робостью попрошу тебя остаться, потому что даже мне, порой, одиноко в своей квартире, набитой цветами. Плевать, что подумают остальные»
А больше всего мне хочется сказать: «проводи меня, пожалуйста, потому что я этого хочу»
Но вместо этого я просто улыбаюсь, не решаясь озвучить ничего из того, что мне бы хотелось сказать тебе сегодня вечером.
Возможно, потому, что вечер сегодня и вправду странный.
А, может, это все из-за погоды. Дурацкой погоды, когда апрель за окном не апрель вовсе, а какой-то ноябрь, и ветер промозглый до костей продувает, что даже от холода зубы сводит.
«Сегодня в Готэме тринадцатое апреля, пасмурно, ниже нуля»
