Массивные стены давят тисками на виски, сжимаются, кажется что пытаются раздавить. И он — задыхаетсся. Задыхается, ступая не-решительно по пустым коридорам. Задыхается и чувствует тупую, изнывающую боль где-то в груди, между рёбрами; в самом сердце. Что срывается с ровного ритма, что бьётся надломленно, в муках, не готовое к тому, что увидит.

Двери скрипят и хлопают, когда закрываются, заставляя вздрогнуть, поморщиться.
Это ведь не правда, этого не может быть. Он отказывается в это верить.

— Нам очень жаль, мы ...
Голос негромкий и ровный, обрывается, когда встречается с чужим взглядом потемневшим.

Флинт подходит ближе, сжимает пальцы на ткань чужой одежды, сминая так сильно, что белеют и хрустят костяшки пальцев. Резко дёргает на себя и скалится, приподнимая верхнюю губу.

— Чем ... чем вы занимались всё это время? Как вы могли допустить подобное?
Голос напряжённый и сорванный от слишком-долгого молчания и волнения. Он тяжестью в воздухе застывает, обжигает осознанием.

— Я прошу прощения и обещаю, что ...
— Засунь себе в задницу своё прощение, чёртово ты отребье.

Джеймс срывается. Джеймса трясёт всего от бешенства и злости, что жжёт изнутри и разрастается-душит.

Здесь пахнет медикаментами, затхлостью; смертью.
Где-то здесь, в той стороне, куда он не смеет посмотреть, металлический стол, на котором тело холодное и не живое. На котором тело — его невесты. Изуродованное, запятнанное; осквернённое.

Через неделю у них должна была быть свадьба. Неделей ранее он сделал ей предложение. Тонкое кольцо на длинных девичьих пальцах казалось как никогда — правильным. В первые в жизни он не сомневался и хотел этого. В первые в жизни ...
__________________

Проходит месяц. И ничего не меняется. Ничего не происходит.
И нет никакого грёбанного правосудия. И нет ничего, что могло бы оправдать произошедшее. И нет ничего, что могло бы помочь — забыть. Не чувствовать себя столь — отвратительно.

Он рычит, скидывает всё со стола, швыряет бутылку в стену [та разбивается на мелкие осколки, что осыпаются на пол]. Он рычит и обессиленно опускается на диван, резко затихая, обессиленный.
Ему хочется содрать собственную кожу, потому что там, под ней — зудит и изводит. Потому что там, под рёбрами — так болезненно и изнывающе бьётся изломанное.

Это не проходит, не затихает; это так же — остаётся неизменным. Кажется что напротив — разрастается и становится всё более ощутимым. Нависает уже над ним и смеётся замогильным голосом хриплым, надменным; насмешливым. Смыкает пальцы на шее и давит на кадык, и душит; душит-душит-душит.

Не будет покоя. Не будет — правды. Ничего — не изменится.

И когда он возвращается за полночь, выхватывает взглядом яркое пятно света у дома напротив, отстранённо думает, что не помнит когда успели заехать новые соседи. Он вообще не помнит прошедший месяц — совершенно. Да к чёрту. Клал он на них. Клал он на весь мир — к чёрту его, пусть катится к чёрту; пусть горит в аду вместе с ним.
Флинт стоит у двери, не сразу решаясь переступить порог опустевшего дома, а потом принимает решение — он сделает это сам. Отомстит, разорвёт глотку, уничтожит; растопчет. Терять нечего — теперь уже нечего. И впервые за прошедшее время он чувствует, что отпустило, что пальцы уже не сжимаются вокруг шеи так удушливо, точно соглашаясь, точно принимая это. Решимость, взрощенная в ненависти, в отчаянной безысходности — это единственное, что осталось, это единственное, что заставляет снова почувствовать хоть что-то ещё.
[NIC]James Flint[/NIC]
[AVA]http://sg.uploads.ru/HL4A6.jpg[/AVA]