.
Джеймс Мориарти - не человек. И потому глупо и бессмысленно мерить его человеческими категориями. Но в части их взаимоотношения полковник всё равно раз за разом совершает эту дурацкую однообразную ошибку, потому что как раз таки он - человек. У его личности тоже есть свои особые грани, свои условности, свои шрамы, изломы и искажения. Тем не менее, где-то в самом низу, глубоко-глубоко под ними есть.. всё ещё есть та, другая его часть, до сих пор живая, до сих пор уязвимая. Запертая до того на тяжёлый замок и надёжно охраняемая от любых посягательств.
Почему у него никогда не было привязанностей ближе и дольше, чем на пару недель? Почему он не набрал за - шутка ли дело - сорок лет жизни друзей? Ни девушки, ни семьи, ни детей. Одинокий испещрённый эмоциональными шрамами тигр в каменных джунглях большого города. Он никогда никем особо не интересовался и никогда не придавал особого значения чьему-то ответному отношению к себе до Мориарти. Никогда ни о ком не заботился, кроме себя. До Мориарти. Всё было относительно просто и понятно, пусть и катилось ко всем чертям на дне бутылки. До Мориарти.
После всё шло рябью. Джеймс придал его жизни вектор и осмысленность. Дал интересную и интригующую работу, бросил ему вечный вызов, постоянно поддерживающий его в тонусе на самом краю пределов и возможностей. Он эксплуатировал и учил его одновременно, выматывал, словно бы испивая душу, и вместе с тем позволял вырасти над собой и окружающими - как профессионально, так и духовно. Почти с каждым новым заданием Моран узнавал что-то новое о себе, о своей профессии, её смежных областях и о людях.
Вот только природа Мориарти отнюдь не была созидательной, она имела в основе своей разрушение, она искажала и выворачивала наизнанку всё привычное. Посему Джеймс же посеял в душе Себастиана смятение, временами - как сейчас - всплывающее на поверхность и сводящее его с ума.
Реплика про сочинение звучит забавно, и Себастиан фыркает, снова принимаясь за отложенный до того бутерброд. Беседа беседой, а всё ещё не до конца утолённый голод никто не отменял. Быть может, Мориарти и хватает одного коктейля с парочкой картофелин, чтобы наесться - в конце концов, он куда меньше своего снайпера, да и природа его биологического происхождения до конца не ясна - а вот полковнику как активному хищнику требуется восполнить затраченную энергию. Он снова фыркает, представляя себе, как сдаёт подобное сочинение и как быстро то отправляется в мусорное ведро - "Первый день в горячей точке" только звучит интересно и захватывающе. На самом деле ничего подобного в первом дне нет. Тебе просто страшно. До потери ориентации в происходящем. Страшно до тошноты и слепоты - панический ужас словно бы поднимается из самых глубин твоего существа, сметая на своём пути все попытки самоорганизации и дисциплины, он игнорирует здравый смысл и выветривает из головы все часы подготовки, а потом забирает у тебя последнее - способность владеть собственным телом , в качестве финального аккорда, будто накрывая бархатным чёрным саваном глаза.
Моран видел, как это происходило со многими из его отряда, он чувствовал кожей их расползающуюся в стороны липкую панику, потому что любой хищник чувствует страх. Он читал всю эту чушь о том, что страх - естественный защитный механизм, базовая эмоция, сигнализирующая о наличии опасности и во многом обеспечившая выживание человечества во враждебной окружающей среде. Читал все эти истории, в которых мудрый и побывавший не в одной передряге главный герой говорит что-то вроде "Боишься? И правильно делаешь. Только так можно выжить." И считает их все невероятной чушью, созданной исключительно для собственного успокоения, чтобы примирить себя с одним элементарным фактом - что ты жертва. Себастиан же Моран - охотник и ему неведом этот страх.
Давай лучше поговорим об этом.
И Себастиан внутренне напрягается. Почти точь-в-точь как ирландец уже несколько раз до этого. У каждого из них есть свои точки, вызывающие эту реакцию непривычной настороженности. Мало того, что полковник вообще был совсем даже не из болтливых, они никогда до этого не поднимали военную тему с Джимом. Если подумать, с Джимом он вообще никогда не поднимал никаких тем - не того типа у них были отношения, - и звучавший уже этим вечером вопрос о браслетах на руках Себастиана был за все годы общения единственным личным, почти интимным, что консультант задал ему. Первым, когда ему был предан хотя бы малейший оттенок живого существа, способного иметь хобби и увлечения, а не просто инструмента решения сетевых проблем.
Like he cared. Except - of course - he didn't. And Sebastian literally has to keep reminding himself of that plain and simple fact. He has to keep himself focused and never get carried away more than he managed to let himself do already. He has to always remember it's never really about him. Jim's just bored.
Давай поговорим об этом.
Каково это было в первый раз?
Брюнет аж весь светится, наслаждаясь своим вопросом. Моран буквально чувствует, как ирландец практически вибрирует от какого-то странного возбуждения, совершенно далёкого от того, что витало между ними ранее. Он слышит эти вопросы и думает о чём-то совершенно своём - о настоящем первом разе.
Да, он не сразу стал бойцом. Сразу он был полной противоположностью. Как бы стыдно ему ни было это признавать, но Себастиан Моран был рождён жертвой. Ну, или воспитан таковой до определённого возраста. Семантика. Крутите эти факты, как вам больше нравится, но суть была в том, что сначала он не мог даже толком постоять за себя. И его первый раз был другим. Он совершенно точно не был сухим фактом в досье Мориарти. Этот проклятый Паук даже не мог его знать. Потому что этот раз существовал только в памяти Морана-младшего. Он никогда не рассказывал об этом матери - потому что несчастной женщине лучше таких вещей было не знать; никогда не упоминал это сокурсникам в университете - потому что никто не заслужил достаточной степени доверия, чтобы услышать что-то действительно стоящее о жизни повесы-Морана; не обмолвился ни разу товарищам в армии - потому что существовали другие темы, более насущные, потому что даже там, в окопах, не нашлось никого, с кем Себастиан, даже перед лицом смерти, захотел бы поделиться чем-то существенным, важным.
Джеймс Мориарти - король жизни, он правит теневым миром Лондона так эффективно и так долго, что полковник и не знает, было ли когда-то время, когда ирландец был другим. Хотя бы просто чуть уменьшенным в масштабах своего величия и презрения к остальному человечеству. Был ли когда-то в его жизни тот самый момент осознания своей мощи и силы? Как тогда у Себастиана, когда он сидел в ветвях дерева и смотрел на Дональда, вышедшего в свой двор прогулять пса. Дональда, что был на 4 года его старше и активно пользовался этим преимуществом, издеваясь и унижая мальчика в веснушках. Как тогда, когда он прицелился из рогатки и, будучи прекрасно осведомлённым о своей поразительной меткости - он тренировался ежедневно на бутылках и прочей мелочи во дворе отцовского имения просто от скуки, но мать его успехи пугали и расстраивали, - он вдруг понял, что с такого расстояния, с такой резинкой в рогатке и правильно выбранным камнем, он легко может выбить Дональду глаз.
Сначала сердце у рыжего мальчишки начинает биться быстрее, а руки моментально потеют - что не может не сказаться на точности стрельбы и прицеливания, но об этом Себастиан думает в последнюю очередь. Он живо представляет себе, как острые грани попавшего в глазницу камешка разрезают оболочку, как из образовавшегося разрыва вытекает гелеподобное стекловидное тело. В первые мгновения ему кажется, что его сейчас стошнит, и он обязательно выдаст своё присутствие и расположение. А потом Дональд стащит его с веток и вывихнет ему что-нибудь, предварительно вывозив в собственной рвоте. Потому что, несмотря на то, что он всё-таки нашёл в себе силы забраться на это дерево, Себастиан Моран - жертва.
Жертва своего отца, жертва обстоятельств, жертва слишком мягкого воспитания матери, жертва своего положения, жертва даже своего тела. И вот когда он уже почти готов выпустить из рук рогатку, чтобы зажать ладонями рот и глаза - вид вытекающего глаза на лице старшего мальчика всё ещё преследует его - что-то внутри с треском ломается. Или наоборот - наконец встаёт на своё место. Себастиан стряхивает оцепенение, меняет угол прицеливания и выпускает первый снаряд в глаз собаки. Пёс дёргается и затравленно пронзительно визжит. Рыжий только морщится и, когда хозяин бросается на помощь питомцу, делает второй выстрел. Камень чуть побольше бьёт тупой стороной аккурат во внутренний угол глаза Дональда и скорее силой неожиданности и испуга отбрасывает его назад. Будет синяк, будет даже отёк, возможно, контузия и последствия до конца непредсказуемы, ну а сейчас его враг повержен и в ужасе сидит на заду в траве, затравленно прикрывая голову и озираясь.
Беззвучно спрыгнув с ветвей дерева, Моран подходит к своей жертве, высоко задрав подбородок, и впервые в жизни его глаза не распространяют тепло неба: они горят физически обжигающим льдом.
Каково это - высматривать свою жертву в прицел винтовки?
Держать палец на спусковом крючке за мгновение до выстрела?
Полковник хмурится, глядя на Джима.
Винтовка - не рогатка, но на удивление в основе лежит то же самое чувство, то же самое ощущение власти над человеком, находящимся по ту сторону прицела. Оставить Дональду глаз или сделать его слепым? Отобрать у ползущего через кусты солдата жизнь\руку\ногу\всё тот же глаз или пощадить его? Впрочем, на войне эта власть не столь абсолютна, вернее, сосредоточена вовсе не в твоих руках. Решено всё было в другом месте, за многие километры от Себастиана, он и его руки, его глаза и винтовка как часть его лишь физическое выражение чужой воли. Моран был плохим сыном по определению, он был так себе итонцем и совершенно отвратительным оксфордцем - по призванию и собственному выбору. И именно по ним же он был отличным солдатом.
Армия нравилась Себастиану, странным образом не вызывая в нём внутреннего протеста и желания делать всё наперекор. Здесь, в отличии от поместья Моранов, ценили успехи, здесь видели его, здесь пригодилась его меткость, моментально оставив позади всех соперников и соратников, моментально выведя его в своеобразную военную элиту - сделав снайпером. Он же был и самой главной целью врага, потому как уничтожение дальнобойных стрелков - первейшая задача во время сражения, но Себастиан видел в этом лишь будоражащий кровь элемент риска. Первый раз здесь.. Первый боевой раз...
Ты нервничал тогда, Себастиан?
Руки дрожали?
Мориарти, кажется, подаётся всё ближе и вдруг касается его ладони на своём плече, а потом ведёт по ней пальцами, щекоча и завораживая. Собравшиеся было мысли развеиваются испуганной стаей ворон. Моран давно так не нервничал и у него давно не дрожали руки. Так, как сейчас. На краткий миг ему хочется тихонько скользнуть своей рукой выше по плечу и потом шее, запустить пальцы в его чёрные волосы и лишь чуть податься вперёд... И он почти это делает, но Джим продолжает болтать о своём, в очередной раз за вечер развеивая наваждение.
Аттракцион невиданной щедрости, чтоб ему.
- Из меня так себе рассказчик, - наконец сухо отзывается снайпер, дожёвывая последний кусок сэндвича, чтобы потом запить его колой. - Но если ты настаиваешь. Я предпочитаю не видеть в этом ничего сакрального - просто работа. Ни тогда, в армии, ни тем более сейчас, я не выбираю же.. Не я устанавливаю цель, строго говоря. В первый раз нас послали устранить вражескую колонну с припасами. Никто не знал, что мы там есть, в нас никто не стрелял, никто не угрожал моей жизни целенаправленно. Но я убил водителя. И второго. И третьего, - Себастиан развернул второй воппер и, критически осмотрев его с открывшихся сторон, сделал хороший укус. - Потому что это война, на ней убивают, на ней умирают. Идея в том, чтобы всё время быть по другую сторону дула.
Несколько следующих укусов он сделал молча, сознательно заставляя Мориарти ждать продолжения, либо поддаться своему нетерпению и влезть снова - интересно, с чем?
- А на кончике пальца сосредоточена не столько сила, Джим, сколько ответственность, - говорит о снова, вытирая губы салфеткой. - За чужую жизнь, за чужую смерть, за свою совесть. Знаешь выражение "взять грех на душу"? Вот, вроде бы, все мы там были солдаты. Кое-кто до сих пор утверждает, что там, на поле боя, у нас нет выбора. Что приказ генералов ультимативен, и ты либо подчиняешься вопреки собственной совести, собственному мировоззрению и ценностям, либо идёшь под трибунал - вариант с получением пули между глаз или штыка меж рёбер почему-то не рассматривается. Пустая риторика - в окопах, под пулями, когда на кону твоя жизнь, от таком дерьме думать некогда. все эти заигрывания с совестью отчего-то начинаются потом, если ты выжил. - С секунду он молча разглядывает ополовиненный бутерброд и какой-то частью размышляет, понадобится ли ему ещё или хватит на сегодня джанк-фуда. - Я видел парней, отличных снайперов, которые потом не могли смириться с тем, что делали. Знаешь, как тяжело застрелиться из винтовки? - Себастиан вдруг поворачивается и смотрит прямо в карие глаза, а потом добавляет уже едва громче шёпота: - Или как тяжело расцепить пальцы, судорожно сжавшие ствол... То, на что способен палец, скользящий по спусковому крючку, Джеймс, это не сила. Это испытание. Ответственность. Выбор. Я отнимаю жизнь, ворую чужие души прямо у них из-под носа.
Доев второй воппер, он комкает в руках обёртки от обоих сэндвичей и с пару минут раздумывает над предложением консультанта тоже ответить на вопрос. Любой вопрос. И это внезапно открывает перед полковником Мораном миллион и одну возможность узнать о пауке абсолютно что угодно. Что-то из огромного списка загадок и сомнений на тему Мориарти, которые когда-либо волновали Морана имело все шансы перейти из раздела "под вопросом" в "неоспоримый факт". Надо только правильно воспользоваться шансом, выбрать что-то самое интересное, самое важное, наверное, что-то из ряда вон. Разумеется, если принять за аксиому то, что он скажет правду.
И я тебе даже не совру.
Даже.
Себастиан снова хмурится, а вопрос формируется как-то сам собой, автоматически делая все остальные наименее существенными и оставляя их далеко позади. Он знает, как ирландцу важно поддерживать визуальный контакт, для того есть что-то совершенно особенное и значительное в этом взгляде глаза в глаза. Морану и самому нравится смотреть в глаза Джеймса, для него самого этот контакт почти священен, потому как он даёт удивительное ощущение особой связи, близости и искренности. Наверное, именно поэтому сейчас он предпочитает смотреть в зал.
- Как часто ты мне врёшь?
[AVA]http://s2.uploads.ru/Svc6x.png[/AVA]
[SGN]
With nothing useful to say and no one to listen to it Filling the deep with the pain, I slowly sink into it Consider questionable things to try to get me through it |
|
[/SGN]
Отредактировано Sebastian Moran (2016-03-03 02:50:16)