.
   Мориарти на вкус отдаёт приторной горечью, слегка вяжущей язык. И это совершенно неудивительно, учитывая, что сладкий молочный коктейль ещё не успел дойти до нужной точки, а прошлые дня два Джим питался, скорее всего, только алкоголем и сигаретами.

   Он отдаёт горечью, да и сама текстура предэякулята нова для Себастиана, но это не имеет практически никакого значения, потому что – Господь милосердный – он [пробует] [Мориарти] [на вкус].

   Надо посадить его на фруктовую диету, - с глупым смешком думает про себя Себастиан какой-то частью сознания, внимательно наблюдающей за происходящем и пытающейся что-то анализировать. На самом деле в голову лезет всякая чушь, потому что он понятия не имеет, что делает – конкретно в таком деле, как ни смешно, он совершенно без опыта. Обычно находящийся на противоположной стороне процесса, Моран достаточно смутно представляет себе тот со своего нынешнего ракурса. Общие знания, собственные ощущения, порно и бахвальская делёжка опытом с сослуживцами, оставшаяся теперь в далёком прошлом – вот, пожалуй, и всё, из чего он может черпать знания и представления. Пока.

   К счастью, уже и на данном этапе ирландец щедро разбрасывает для него своеобразные маркеры, индикаторы собственного настроения и удовольствия, которые Моран моментально и чутко использует как ориентир. То, как меняется его дыхание, становясь рваным и глубоким. То, как выгибается его спина. То, как его пальцы впиваются Себастиану в волосы и с силой сжимают те до неожиданно приятных покалываний. То, как он бьётся затылком о стенку лифта. Как твердеет ещё больше и пышит жаром его плоть у полковника во рту. Как он выстанывает по слогам его имя, в конце концов.

   От последнего практически окончательно сносит крышу, и Морану хочется бросить все эти заигрывания и предварительные ласки. Сорвать с Мориарти чёртовы джинсы, задрать ему руки, чтобы он не смог вырваться, и насадить на себя так, чтобы у него слёзы из глаз брызнули. Но нет, он всё ещё держится – одной рукой обхватывает бедро Джеймса и сжимает со внутренней стороны, а другой крепче стискивает основание члена, медленно выпуская тот изо рта до головки и скользя ладонью по влажному от слюны стволу.

   Ему кажется, что он вот-вот прожжёт собственные брюки насквозь или они попросту лопнут на ширинке, и, чтобы слегка отвлечься, он поднимает глаза и чуть задирает голову, чтобы взглянуть на брюнета.

   Если бы кто-то ранее хоть на мгновение предположил, что полковник Себастиан Моран когда-нибудь встанет перед Джимом Мориарти на колени, он моментально лишился бы зубов. Или, на худой конец, был бы послан в такие неведомые дали, о которых не слыхивал ничего ни один картограф. Полковник не допускал подобного даже в своём самом страшном или психоделическом сне. Попробуй Джеймс добиться этого, попробуй он надавить или действительно захотеть поставить Морана в такое положение – зачем-то или просто по собственной очередной прихоти или – не приведи Господи – Скуки ради, реакция была бы взрывоопасной. Сродни той, что уже возникала сегодня, когда Себастиан затащил шефа в ванную, чтобы отмыть. Он бы сопротивлялся, неистово, ведь свою свободу и собственное достоинство отставной военный ценил крайне высоко – по сути это единственное, что у него оставалось по-настоящему своего. Собственное достоинство. Некая категория, понятие, которое никто, никак и никогда, никакими своими действиями, как порой ни пытался – взять хотя бы того же Огастеса – так и не смог у него отобрать. И Моран ни за что не позволил бы Мориарти стать первым.

   При этом он позволил ему стать единственным.

   Единственным человеком за всю почти сорокалетнюю историю снайпера, перед которым он склонил голову сам. Это огромное искусство – заставить кого-то хотеть сделать нечто, чего в противном случае он бы никогда в жизни не допустил. Искусство оно ещё и потому, что в таком случае не разрушает личность на корню, не надламывает, внося негативные изменения в её структуру, но трансформирует, добавляет, раскрывает на что-то глаза.

   Джим – потрясающий манипулятор. Он филигранно управляет людьми, играя на их слабостях, тонкостях, интересах и пороках. На всех слоях и частичках человеческой сущности, столь умело и постоянно используя эти свои знания, что Себастиану в пору закрыться и абстрагироваться от любого взаимодействия за пределами рабочих тем. Исключить из присутствия между ними всё, что не касается его служебных обязанностей непосредственно. Но гравитационное поле его нестабильной личности столь сильно, что Себастиана тянет к нему невероятно через все слои реальности и остатки здравого смысла. Его хрупкость и уязвимость, становящиеся очевидными в подобные дни, забираются снайперу под кожу и заворачиваются там тугим узлом, заставляя его смотреть на босса иначе снова и снова.

   Джим – выдающийся манипулятор, и Себастиан стоит перед ним на коленях, а во рту у него его член. Это просто дикость какая-то и практически высшее выражение подчинения. Но он не заставлял его – лишь позволил этому произойти. И теперь его пальцы вплетаются снайперу в волосы, а с губ каждое мгновение срывается с трудом сдерживаемый стон. И ирландец тянет его имя таким шёпотом, от которого у полковника  по спине бегут мурашки, а волоски на загривке встают дыбом. Всё это определённо того стоило – когда бы ещё он услышал своё имя, произнесённое устами Мориарти так? И, если с самого первого мгновения их знакомства Моран с воистину достойным иного применения упрямством желал, чтобы чёртов заносчивый гений видел его, а не смотрел насквозь, то вряд ли есть более эффективный способ добиться этого. И будь он проклят, если после этого Мориарти вообще сможет смотреть сквозь.

   Джим – фантастический манипулятор. Но это он сейчас не знает, куда деть свои руки. Он стучится затылком о стремительно нагревающийся блестящий металл. Он задыхается и лихорадочно блестит глазами, глядя на их отражение в потолке и облизывая распухающие от недавних поцелуев губы. Он реагирует и реагирует, и реагирует. Он выгибает спину и обжигает своим почти кричащим ответным желанием Себастиану рот. Это ли не власть?

   Так кто кем манипулирует?
   Кто кого ведёт?

[AVA]http://s6.uploads.ru/0QFKw.png[/AVA]
[SGN]

With nothing useful to say and no one to listen to it Filling the deep with the pain, I slowly sink into it Consider questionable things to try to get me through it

[/SGN]

Отредактировано Sebastian Moran (2016-04-26 04:48:19)

---

.
   Джим дёргает его за волосы так резко и неожиданно, что Морану чудом удаётся не откусить этому засранцу его ирландский член. Но всё же Себастиан довольно фыркает, разобрав звучание гэльского во всей этой круговерти ощущений и бурлящей в крови химии. Удалось! А потом Мориарти почти сваливается на него сверху и впивается в губы, совершенно не давая передохнуть.

   И снова его настигают все эти вещи разом - и кровь Джима, и его сладость, и сигареты, и мята, и яд. Господи Боже, как же это прекрасно. Как, чёрт возьми, всё это время он жил без вкуса Мориарти у себя на языке? Без всего того фантастического безумия, искрящегося на коже от прикосновений тонких пальцев брюнета и струящегося по венам его запахом и дыханием?

   "Зачем ты сдерживаешь себя?" - хочет спросить он у Джеймса, когда тот наконец разрывает их поцелуй и упирается в лоб Себастиана своим, но дыхания на это элементарно не хватает. И Моран просто несколько мгновений пытается отдышаться с закрытыми глазами, скользя подушечками пальцев по щеке брюнета и задерживаясь на его прокушенной нижней губе, чуть оттягивая её вниз.

   Замечание ирландца о привычке неожиданно вызывает резкий и ослепляющий укол ревности, сопровождающийся неприятно тошнотворным всплеском адреналина в крови. Любая ревность не должна иметь обратной силы, но, смешиваясь с собственническим инстинктом, она заставляет полковника желать разодрать в клочья любого, кто когда-либо касался его шефа в похожем контексте. Интересно, хоть кто-то из этих людей вообще после этого остался в живых? Джим Мориарти, Чёрная вдова...

   - Представить себе не могу, чем тебя не устраивает миссионерская поза, - наконец выдыхает снайпер, опуская вторую руку и поправляя на Джиме бельё. Затем открывает глаза и плотоядно улыбается, вновь подцепляя аптечный пакет себе на запястье. - Но как будет угодно моему королю.

   Он обхватывает ирландца и притягивает к себе, затем вместе с ним медленно встаёт на ноги. По ходу дела Себастиан и вовсе отрывает Мориарти от пола и усаживает его себе на талию, поддерживая обеими руками за всё ещё обтянутый джинсой зад.

   - Не нажмёшь кнопку? - Моран выразительно изгибает бровь, во который раз за вечер глядя на шефа снизу вверх и отмечая про себя, что этот ракурс ему чертовски нравится. Для разнообразия.

   Из лифта Себастиан выходит спиной вперёд, но возле самой их двери разворачивается и прижимает Джима к стене всем телом, умудряясь чуть лизнуть языком шею. Одной рукой удерживает ирландца от падения, а второй вслепую открывает дверь, а потом так же захлопывает и закрывает за ними уже изнутри. Не отрываясь от Мориарти и не опуская того на ноги, бесцеремонно стягивает с себя джорданы и оставляет их в полном беспорядке рядом с брошенными на пол ключами. А затем идёт прямиком в спальню, на ходу избавляя наконец шефа от ставшей уже ненавистной куртки.

   Деталь одежды отшвыривается в сторону, а самого Джима Моран роняет на кровать, упираясь затем в неё коленом аккурат между ног брюнета и нависая над ним хищником.

   - Что скажешь - мне тоже принять душ или так сойдёт?
[SGN]

With nothing useful to say and no one to listen to it Filling the deep with the pain, I slowly sink into it Consider questionable things to try to get me through it

[/SGN]

---

   Джим шепчет, что они могу принять душ вместе, и уже от одного этого всё внутри у Себастиана неожиданно опасно переворачивается. А потом ирландец поднимает к нему руку, касается волос и убирает их со лба таким невообразимо и нехарактерно нежным движением, что обескураженный снайпер почти пропускает следующий за всем этим поцелуй в уголок рта.

   Господи. Как ты можешь быть таким?

   Вселенная Морана опасно замирает на этом моменте, а сам он задерживает дыхание. Но - кого он хочет обмануть? - его шансы спастись и отмотать всё назад давно растворились в отравляющих прикосновениях Мориарти и его поцелуях. Все возможные точки спасения - если те вообще когда-то существовали в их случае - давно остались столь далеко позади, что их не разглядеть даже в самый мощный телескоп. Его, Морана, душа, всё естество, сама сущность, давно отданы этому миниатюрному черноволосому шоколадноглазому демону, но вот сейчас, теперь, в эти несколько мгновений, слов и касаний, он абсолютно и бесповоротно пленил ещё и то, чего, согласной здоровой человеческой логике, у Себастиана Морана вообще не было. Сердце.

   И сверкнувшая было где-то на периферии мысль "Мы вообще когда-нибудь сегодня займёмся сексом?" почти моментально растворяется в следующем чуть требовательном прикосновении к плечу и взгляде встающего с кровати Джима. В том, как он разглядывает его после, то ли мысленно раздевая, то ли разделывая на патологоанатомическом столе - сейчас и теперь полковник в равной степени согласился бы на оба варианта. Но всё же он не сдерживает чуть облегчённого вздоха-стона, когда Мориарти подходит ближе и прижимается всем телом, запуская свои паучьи лапки в его волосы так же легко и приятно, как он делает это, проникая прямиком в его мозг.

   Поцелуи в шею и снятая одежда сводят с ума, практически лишая воли ощущением близости и всё возрастающего тепла открытой бледной кожи. Он уже видел сегодня Джима без футболки - да и не только без той, чего уж отнекиваться, - но это было словно в другой жизни и несло в себе совершенно иной акцент. И всё же то странное и непривычное, что ворочается в груди, распирая изнутри грудную клетку и грозя переломать ему все рёбра, сильнее слепого желания и простой, животной страсти. Он хочет брюнета уже почти до физической боли во всём теле и сдерживать это с каждой минутой всё сложней и сложней, однако вместе с тем просто и бесхитростно выебать Джеймса, банально удовлетворяя их обоих, давно - если не сразу - перестало быть приемлемым и вообще сколько-нибудь возможным вариантом. Не говоря уже о том, что творилось теперь.

   Моран не знает точно, что видят окружающие в Джиме Мориарти. Имеет лишь общее представление о том, каким он кажется их соседям, людям, что проходят мимо него на улицах - замечают ли они его вообще? Каков его образ для тех немногих , кто примерно представляет, кто их шеф? Для тех, кто впутан в Сеть чуть глубже остальных, и для тех, для кого Мориарти - лишь имя, смутный образ, легенда, тень? Для большинства тех, что знают, на что способен М - живой ли он человек или выдуманная смешанная личность - за ним тянется внушительный шлейф страха, отчаяния, разрушения, смерти и боли. Но то, что видит в нём Себастиан... Пожалуй, в его лексиконе, даже после школы Итона и всего опыта Оксфорда, благополучно выброшенных в помойку армии и войны, элементарно не осталось слов.

   У него нет ни названий, ни определений для всего этого, потому что всё ново. Быть с Джеймсом Мориарти - в любом, наверное, смысле - это словно бы каждый день раскрывать в себе цветастые рождественские подарки в кричаще блестящих упаковках - никогда не знаешь, что внутри. Потому что - и полковник Себастиан Моран нихрена не романтик, нет - в его растрёпанных теперь чёрных волосах путаются звёзды, а в глазах цвета крепкого кофе звучит музыка.

   Он понятия не имеет, сколько они так стоят друг напротив друга после того, как Джим скидывает свою футболку. Морану кажется, что прошла вечность. А с тех пор, как всё это началось - вообще несколько раз умерла и снова родилась вся Вселенная. Он наконец облизывает давным-давно пересохшие губы и подаётся вперёд, чтобы точно так же поцеловать брюнета в уголок его губ, касаясь при этом ладонью противоположной щеки.

   - Задержи эту мысль, - тихонько произносит он с закрытыми глазами, с огромным трудом контролируя голос. А потом направляется к выходу из спальни. - Сними пока кеды, м?

   Это просто безумие какое-то. Абсолютное и невозможное. Вышедший из спальни снайпер глубоко дышит ртом, слушая оглушительное биение собственного сердца где-то у себя в горле, в который раз понимая, что это, это, это всё просто дикость какая-то. Переходящая все границы, даже с учётом того, что он имеет дело с человеком, для которого никаких границ в принципе нет. Но вот он сейчас слышит у себя в голове эту мелодию и понимает, что это ни что иное, как сумасшествие. Глухое и полное. Отчего же ещё у него так трясутся руки?

   За свои более ранние перемещения по квартире, где-то в ней ему попадалась на глаза нужная вещь. Она, а так же все нужные комплектующие, правда, в не совсем уже привычном Джиму Мориарти виде, на удивление находятся. Видимо, в своё время Себастиан безотчётно или специально комплектовал эту квартиру под себя - не всегда же они жили с Джимом вместе.

   Спустя пару минут он возвращается в спальню, где всё так же стоит его уже босой шеф, тут же одаривающий своего снайпера скептически-недовольным взглядом. Ничего не говоря, Моран проходит к тумбочке возле кровати и устанавливает на неё добытую магнитолу Sony, затем вставляет в проигрыватель вынутый из коробки диск. И на его неприхотливый вкус то, что это не цифра, добавляет моменту что-то особое, что-то, мать его, волшебное.

   Нажав Play, он наконец выпрямляется и оборачивается к Джеймсу, встречая его взгляд под оживающие в колонках переливы мелодии Arctic Monkeys. Если и есть в мире что-то, что идёт Мориарти больше, Моран это пока ещё не встречал.

   Всё так же молча полковник стаскивает с себя всё ещё остававшуюся на нём майку и отбрасывает в сторону, звякнув жетонами на обнажённой, перечёркнутой шрамом груди. Подходит к ирландцу и берёт его за руки, чуть приподнимая и раскрывая обе ладони, чтобы сплести их пальцы. Ему не известно, умеет ли Джим танцевать, но.. разве может быть иначе? А, впрочем, он и сам не особо танцор, и всё же. Всё же. Что-то где-то внутри, а может быть, далеко вне их осознания и понимания, просто кричит, требует этого.

   - Потом можешь язвить, сколько хочешь... - шепчет Себастиан ему на ухо, начиная движение.

[SGN]You watch Italian horror and you listen to the scores
Leather-clad and spike collar
I want you down on all fours

__
And I know I'm not your type
Cause I don't shun the daylight
But baby I'm willing to start[/SGN]

Отредактировано Sebastian Moran (2016-06-24 02:02:10)

.
   - Мне кажется, я достаточно изучил тебя, чтобы знать, что ты не дашь мне жизни за подобные банальности, - с лёгкой улыбкой в голосе отзывается Моран на реплику о предсказуемости, а уже в следующую секунду закрывает глаза и чуть ведёт головой в сторону, откровенно млея от прикосновений Джима и ощущения его голоса, его дыхания на своей коже.

   Все прошедшие годы совместной работы, он никогда - и это во всех возможных смыслах - не подпускал Мориарти ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Расстояние удара. Расстояние взмаха скальпеля. И вот - этот момент. Это сегодня. Когда между ними расстояния внезапно почти нет совсем. Когда Себастиан, сам не понимая до конца, почему, отбрасывает в сторону всю свою оборону, скидывает охотничью тигриную шкуру, и остаётся самим собой. До неожиданного таким, каким он себя, пожалуй, никогда и не знал. Ничему такому в нём попросту неоткуда было взяться. Чёрт его знает, как и зачем с ним это делал Джим. Но когда ирландец выпутывает одну руку из его пальцев, а потом, еле касаясь бледной кожи подушечками, ведёт ей по предплечью, чтобы потом оказаться у него на груди, Себастиан с огромным трудом удерживается от того, чтобы откинуть назад голову и издать громкий стон.

   Вместо этого он обхватывает свободной теперь рукой Джима за талию и проходится пальцами по его спине - он ведь тоже никогда раньше не касался его так. Никогда сам не был так близко. Ведь то, что между ними сейчас происходит - и это самое фантастическое, - похоже, работает в обе стороны.

   Снова тихонько звякают армейские жетоны, которые Моран упрямо не желает снимать и откладывать в дальний ящик, хоть этой Короне он уже и не служит. Свято место пусто не бывает и, возможно, {всегда} найдётся другая. И вот пальцы брюнета проходятся по чёткой неширокой линии, наискосок пересекающей его грудь, белеющей даже на его и без того бледной коже, вносящей в упорядоченную хаотичность россыпей веснушек некий оттенок дисгармонии. Но ничего не попишешь - что сделано, то сделано. И Джеймс Мориарти - единственный человек на всей планете, который выжил после того, как оставил ему шрам.

   И теперь это прикосновение в окружающей вязкой реальности из музыки, желания, новизны и одержимости, вызывает странные, ещё менее понятные ему чувства, чем всё остальное.

   - Это я сделал, - без конкретного выражения произносит Джим, и Себастиан открывает глаза, но смотрит не на него, а куда-то сквозь, поверх его черноволосой головы.

   Он пытается задуматься о том, что для него этот шрам, но брюнет подаётся ещё ближе и снова слегка кусает его в шею. Вполне возможно, что это ощущение стоит не одного такого шрама..

   - Значит, всё-таки ты? - Моран вновь чуть меняет положение головы, чтобы коснуться носом всё ещё хранящих ментоловый аромат волос Джима. - Я думал, мы сошлись на том, что это была твоя...

   "Скука" он не договаривает, позволяя фразе повиснуть в воздухе. Она не нуждается в завершении, равно как и она не нуждается в упоминании. Не между ними. Ни сейчас, ни когда-либо ещё в подобный момент. Сейчас же есть лишь они двое и чарующая музыка.

   - В следующий раз, когда захочешь меня убить, Джим, - спокойно и как-то даже нежно вдруг говорит Себастиан, - Старайся лучше. Это не так просто.

   А потом он накрывает ладонь Мориарти на своей груди и мягко, но настойчиво заводит его руку себе за спину, укладывая её куда-то на поясницу так, чтобы его пальцы касались старого шрама от ножа, полученного в Индии. И он уже не такой гладкий, не такой ровный, не такой.. эмоциональный, оставленный чем-то посторонним. Но резкий, рваный, почти уродливый, не лежащий на коже линией, но набухающий на ней тонким наростом, напоминанием. Где-то там же, на спине, только чуть выше - второй, но более округлый. От пули. Его Джеймсу предстоит найти самостоятельно. До этого, если он и знал о метках Себастиана Морана из досье, то всё равно не видел их своими глазами.

   Меж тем музыка всё ещё звучит вокруг них, и снайпер, кажется, только сейчас по-настоящему понимает, почему он для сего момента выбрал именно этот трек. В нём звучит, переплетаясь в нотах, настроении и тексте всё, что он когда-либо мог ему сказать. Он смотрит на чем-то сейчас настороженного Джеймса, ощущает одну его ладонь в своей, а вторую - на спине, в такой близости чувствует его дыхание всем телом и мягкость его кожи на своей. И всё это оглушает. Дезориентирует. Выбивает почву из-под ног. Потому что он оказывается на некоей абсолютно новой для него территории, совершенно без руководства по тому, как себя вести.

   Ему будто бы снова каких-нибудь пятнадцать, и они на втором - или третьем? - этаже чьего-нибудь дома их какого-нибудь очередного школьного или уже университетского братства. И внизу вечеринка идёт полным ходом, кто-нибудь обязательно уже упал в бассейн и разбил пару хозяйских ваз, а пол в гостиной залит конфетно-розовым пуншем пополам с чьей-нибудь блевотиной. В соседней комнате и туалете - да и в коридоре, чего таить! - уже все вовсю трахаются, забывая через пару секунд свои имена и лица. И вот только их двоих, основательно перебравших какой-то дури - Себастиан слышал, что Смитсон подсыпает своим девкам в стаканы крошёный ЛСД - кой-то чёрт занесло в спальню.

   Ты совершенно сошёл с ума, Себастьян, - слышит он у себя в голове грубый ненавистный голос отца, а потому чуть более резко, чем хотелось бы, подаётся вперёд, чтобы заглушить это бормотание поцелуем Джима. И поначалу он впивается в его губы так, что это выбивается из окружившей их волшебной интимной атмосферы, но, к счастью, его маленький гений понятия не имеет о личных демонах полковника Морана, он просто отзывается. Охотно, хоть и по-своему - чуть колко, чуть жадно, чуть болезненно, но его ответ, его готовность принять Себастиана смягчает впечатление, растворяет так некстати возникшего отца, расслабляя в раз напрягшиеся и приготовившиеся к атаке извне мышцы. Чёртов Огастес давно мёртв и кормит червей, а рефлексы, порождённые им, ещё живы.

   А мелодия продолжает нести их двоих в каком-то совершенно особом пространстве, где есть только он и Джим. И потому Себастиан прерывает их поцелуй, не прекращая танец, упирается Джиму в лоб своим и вдруг подпевает солисту - совсем негромко, наверное, едва слышно, повторяя все те слова, что терзали его весь этот вечер - терзают до сих пор и, вполне возможно, терзали его разум до этого. Просто он не хотел - не мог - не умел себе в этом признаться.

I know you're nothing like mine
Cause he's walking on sunshine
And your love would tear us apart
And I know I'm not your type
Cause I don't shun the daylight
But baby I'm willing to start...

{Даже если тебе не нужно, Джим.
для тебя я готов начать не только это..}

[SGN]You watch Italian horror and you listen to the scores
Leather-clad and spike collar
I want you down on all fours

__
And I know I'm not your type
Cause I don't shun the daylight
But baby I'm willing to start[/SGN]

Отредактировано Sebastian Moran (2016-07-09 14:59:53)

.
   -...иногда для того, чтобы убить, достаточно одного слова, - говорит Джим, проводя ладонью по его спине вверх, а потом, чуть царапая, вниз, и полковник понимает, что ему достаточно и одного прикосновения, одной силы воли, заключенной в мысли. Чтобы убить.

   Джим царапает его спину, и дикой звериной натуре Себастиана это так нравится, что он закатывает глаза и чуть выгибается, в очередной раз за вечер ловя в себе желание прижать ирландца к стенке и медленно трахать до потери сознания. Но он убеждает себя, что для подобного у него ещё будет возможность и не одна, и не две, и не десять, но именно этот, конкретно сегодняшний раз не может и не должен быть таким. Сегодня же, именно сейчас, формируются основы, расставляются акценты. И стоит лишь немножечко напортачить, и всему этому может быть задан совершенно иной вектор, или же все возможности, все вероятности могут быть и вовсе разрушены раз и навсегда.

   – Сколько раз ты готов умереть сегодня, полковник?

   Меж тем мелодия завершается, отзвучав и растворившись в шоколадных глазах Мориарти, слегка затуманенных плохо скрываемым желанием. Но уже через пару мгновений тишины её сменяет другая.

   R U Mine? более суматошная, менее мелодичная, она всегда сбивает Себастиана с минорного настроения прочих песен, смелой и наглой рукой Алекса Тёрнера вороша улёгшиеся было мысли, переворачивая всё с ног на голову. Каждый раз, когда она начинает играть, снайперу требуется некоторое время, чтобы адаптироваться. Подстроиться под этот заметно рваный ритм. Поначалу он вообще отказывался воспринимать это музыкой, открещиваясь от трека, как от какофонии, пока наконец не.. Вот и сегодня их танец чуть спотыкается, и Моран останавливается, удерживая поплывшего в прошлой композиции Джеймса. Но даже этот хаотичный, совершенно неромантичный на первый взгляд трек, звучит здесь и сейчас совсем иначе.

He's a silver lining
Lone ranger riding..
Through an open space

   Французы называют оргазм маленькой смертью.
   Сколько раз ты готов сегодня умереть?

   Себастиан не может сдержать довольную улыбку, вызванную своеобразным подтекстом этой фразы. Частично всё это до сих пор окончательно не уложилось у него в голове – слишком горячо, слишком безумно, слишком  пугающе, слишком сладко. Кожа Джима на его коже, и да, они, чёрт возьми, действительно собираются заняться сексом.

   Полковник ценит спонтанность подобных моментов, однако с Мориарти понятие спонтанности обретает дополнительные черты, не всегда обладающие положительным смыслом. С брюнетом всё было наоборот - направленность, определённость и решимость с ним имеют куда больше значения.

   He’s a silver lining
   Climbing on my desire

   В жизни Морана раньше ничего подобного не было. И вовсе не потому, что сегодня всё будет с мужчиной – просто все эти поцелуи, танец и прикосновения.. Себастиан - эгоист и всегда обходился без этого. Никакой сладкой истомы, прелюдий и столь затянувшегося, но от того ещё более терпкого предвкушения.

   Каким оно может быть в юности, когда кругом глупые расфуфыренные девчонки? Когда в армейских походах вообще всё равно, как выглядит женщина - лишь бы та просто была. Когда ты пользуешься для разрядки определёнными услугами или цепляешь цыпочку в баре на пару-тройку ночей? Когда между вам нет ничего, кроме ничем не подкреплённой, чисто физиологической потребности разрядить напряжение и, вероятнее всего, больше никогда снова не пересечься?

   Себастиан Моран - эгоист, сосредоточенный на своих ощущениях, собственных удобстве и кайфе. Таким, возможно, сделал его отец, напрочь не интересующийся чувствами и желаниями жены или кого бы то ни было ещё. Как бы маленький Бастиан ни презирал его, а отец всё равно был единственной фигурой, на которую он подсознательно ориентировался, образом, к которому невольно тяготил.

   С Джимом всё иначе. Невыносимый ирландец всё выворачивает наизнанку, и всё удовольствие, вся важность и глубина процесса целиком и полностью зависят от его ответов, реакций и молчаливых просьб. С ним Себастиан впервые в жизни ориентируется на чужие ощущения, впитывая и утраивая в своём восприятии каждый его стон, каждое вздрагивание век, каждую пробежавшую по коже мурашку, каждое движение, каждый мельчайший отклик. Он больше всего заботится о том, чтобы Мориарти было хорошо, именно этого он жаждет и именно это заводит его самого ещё и ещё сильней, потому что по сути.. Дарует ему ощущение власти над ним.

   А ещё где-то в этом и без того диком коктейле примешивается ощущение лёгкости и ребячества. И оно нравится ему своим терпким привкусом юности, оттенками хулиганства и инди-роком в качестве саундтрека к этому всему.

   Are you mine? - Спрашивает Алекс на заднем плане, и это именно то, что хочет спросить он у Джима. Быть может, они уже о подобном договорились – там, в заведении фаст-фуда именно это было неоспоримым условием продолжения – после этого, Джим, ты будешь моим. Быть может, Джим уже принял его, в своей, разумеется, манере, не прямым текстом - Твоё условие можно считать вполне себе справедливым - но.

   Are you?

   {Сегодня или всегда, Джим?}

   А потом в его сознании, почти затопленном жаркими образами и желаниями, всплывает та кроткая, едва ощутимая просьба шефа, случайно оброненная им в момент необычайной интимности или интимной необычайности? Говори это почаще. Вот тебе и весь ответ.

   - Столько, сколько ты сможешь выдержать, Джеймс, - улыбается Себастиан, берёт Мориарти за руку, уже автоматически и так привычно сплетая их пальцы, и настойчиво тянет за собой из спальни, в душ.
[SGN]You watch Italian horror and you listen to the scores
Leather-clad and spike collar
I want you down on all fours
[/SGN]

Отредактировано Sebastian Moran (2016-09-09 12:56:42)

---

.

   Эти ласки и поцелуй не похожи ни на что из того, что было прежде. Этот Джим Мориарти, перебирающий пряди его волос под аккорды Arctic Monkeys, не похож ни на одну из его поистине многочисленных версий, что Себастиану приходилось встречать. Выходит, его шеф менялся с каждой секундой всё больше и больше, словно бы отдаваясь музыке и всему происходящему, снимая все свои маски слой за слоем, одну за другой.

   Прикосновение пальцев ирландца к голой коже внизу его живота вызывают новые и новые волны жгучего возбуждения. Моран закатывает глаза, почти ощущая, как эти тонкие прохладные пальцы спускаются дальше, забираясь ему в брюки. Но Джим лишь чуть оттягивает его джинсы, а потом бросает начатое на полпути и отступает назад, чтобы избавиться от собственной одежды.

   Лёгки укол досады и разочарования почти сразу сменяется мыслью о том, что, судя по всему, именно ему Джим вручил активную роль, оставляя себе пассивное получение удовольствия. Чтож, давай попробуем так. Глядя Мориарти в глаза на протяжении всего его акта оголения, он вспоминает и первый раз, когда сегодня подобное уже происходило. Почти так же, только на этаж ниже. Почти так же, только тогда одежда Джима, как и он сам, были вымазаны в крови. Почти так же, только блеск его глаз был болезненным и отдавал явным присутствием чего-то ещё. Тогда не Джим его хотел.

   Сейчас всё иначе, и потому Себастиан вдруг почти сознательно задумывается о том, что собирается сделать. Раздеться перед Мориарти. До этого момента между ними всегда так или иначе была ткань. Но сейчас и правда всё иначе, так что снайпер делает наконец небольшой шаг вперёд, почти нависая над своим консультантом, и, точно так же неотрывно глядя ему в глаза, расстёгивает пуговицу на брюках, а затем и молнию. Из-за близости тел, его руки в процессе касаются кожи Джеймса. На какой-то момент их лица оказываются почти на одном уровне, когда Моран чуть склоняется, чтобы стянуть с бёдер, а потом отпустить в свободнее падение серовато-синюю ткань.

   Его уже просто каменным стояком это воспринимается невероятным долгожданным облегчением, поэтому полковник прикрывает глаза и выдыхает Джиму прямо в губы, а затем почти сразу целует его глубоко и настойчиво, укладывая ладони на плечи и заставляя пятиться назад. Дойдя до приснопамятного джакузи, не прерывая поцелуя, он помогает брюнету перелезть через бортик. Секундой позже, перелезая его самостоятельно, Себастиан таки избавляется от белья.

   И это ощущение неимоверно странное, новое. Он словно бы оказывается перед кем-то голым первый раз в своей жизни – глядя на ирландца несколько секунд, он чувствует непривычный холодок и нервозность, а кожу словно покалывает от новизны ощущения отсутствия хоть какого-то покрова. Как же чертовски глупо и по-детски, наверное, испытывать подобное в сорок лет...

   Глаза у Джеймса огромные, цвета Guinness, с которого сошла вся пена, и они отдают такой же сливочной горчинкой на самой глубине. Моран понимает, что следующее действие временно вытеснит из их мира музыку, и жалеет, что не захватил магнитолу сюда. Но они в конце концов всё равно вернутся в спальню, и вот тогда насладятся музыкальным сопровождением процесса вдоволь, а сейчас.. Себастиан не глядя протягивает руку в сторону и поворачивает кран, включая закреплённый над ними душ. Проливающаяса им на головы вода не сразу имеет идеальную температуру, но он почти не замечает этого, склоняясь к самому уху Джеймса.

   - Are you mine? - почти шепчет полковник, едва касаясь губами кожи Мориарти, а затем ведёт ими ниже и впивается поцелуем в шею, одновременно с этим одной рукой прижимая к себе ближе за талию, а второй касаясь его тестикул.

   И они ощущаются в ладони на удивление естественно. Нежность кожи приятна кончикам пальцев, а потому он чуть сжимает их, привыкая и пробуя это самое ощущение на вкус. Затем делает поглаживающие движения более широкими и медленными, чтобы в конечном итоге всё же сместить руку выше и обхватить налитый кровью ствол. Поцелуями шеи он медленно опускается чуть ниже, на ключицу, а потом перебирается на другую сторону и ведёт языком чуть выше, к уху. Почувствовав скользящей вверх-вниз рукой смазку, Себастиан отрывается от его шеи, находит взглядом на полке шампунь и вручает его Джеймсу свободной рукой, мол, не возражаешь? Кровь стучит в висках и реальность ощущается смутными сумасшедшими образами на самой грани восприятия. И лишь частично надеясь затуманенным сознанием на то, что намёк и смысл его действий будет в достаточной степени понятен ирландцу, он снова прижимается губами к его уху, но уже другому.

   - Не вздумай кончить, босс, - произносит он чуть громче прежней фразы и явно с лёгкой улыбкой на лице.

   Во второй раз за один и тот же вечер, пусть и переходящий неравномерными квантовыми скачками в ночь,Себастиан Моран опускается перед Мориарти на колено. Сейчас снайпер уже чуть лучше понимает, что делает, а потому берёт Джима в рот сразу и на столько глубоко, на сколько позволяет пока ещё не натренированная глотка. Медленно скользя губами в одну сторону и резко, почти даже грубо двигаясь в другую, полковник думает о том, что да, чёрт возьми, это именно она. Присяга на вечную преданность, весьма изощрённая клятва быть где угодно вокруг, быть рядом везде и всегда - в любом времени, на любой грани реальности любой Вселенной, если Джиму будет угодно позвать его за собой.

[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]

.

   Давай же, Джим, отдайся мне полностью.. - думает Моран, скользя губами по стволу и ощущая впивающиеся в его плечо ногти.

   Это значит, что его шеф всё ещё пытается сохранить хоть какой-то контроль. Всё ещё сдерживается, пусть это и выражается в попытке кое-как ухватиться за не самую подходящую для этого опору. Просто отдайся, Джеймс.. – снайпер сильнее сжимает пальцами основание и берёт его глубже. – Я заберу у тебя всё без остатка. Но ты ведь уже и сам видишь, что тебе понравится...

   Тем временем Мориарти снова забирается ему в волосы, сжимает и оттягивает их в сторону, и самому Морану это чуть колкое ощущение уже кажется не столько болезненным, сколько приятным, правильным, нужным. Он почти урчит от этого, как довольный хозяйской лаской кот, а затем Джим наконец догадывается или вспоминает о шампуне в своей руке. Полковник продолжает медленно и размеренно ласкать его член, пока тонкие пальцы аккуратно разделяют ему мокрые пряди и медленными массирующими движениями разводят пену.

   Размываемая водой из душа, она стекает ему по лицу, холодя ментолом щёки. И Себастиан зажмуривается сильнее, ощущая вплетающуюся в терпкий специфический вкус Джима мыльную горчинку. А потом ирландец второй раз за вечер выстанывает его имя, посылая сноп невозможно ярких мурашек Морану вдоль позвоночника, и он выпускает член изо рта, а затем медленно, дразнящее ведёт по нему языком от самого основания к раскрасневшейся головке, чуть задирая при этом голову и поднимая на Мориарти глаза. Их, скорее всего, будет потом невозможно щипать от едкого ментола, но эффект того стоит, так что Себастиан останавливается языком на кончике головки и водит по нему самым краешком, откровенно наслаждаясь производимым эффектом и зрелищем.

   В этом весь парадокс орального секса – вроде бы как раз полковник стоит на коленях, но это заносчивый и невыносимый криминальный консультант сейчас у его ног.

   Себастиан продолжает скользить рукой по стволу, всё так же неторопливо и настойчиво, а сам при этом откидывает голову чуть сильнее назад, так что головка упирается теперь ему в шею, а потоки воды омывают лицо. Он закрывает глаза и позволяет стечь вниз основной массе пены и мыла, проводя по волосам свободной рукой. Когда результат его наконец удовлетворяет, он вновь выпрямляется, встаёт с колен и привычно оказывается выше шефа, чуть тяжело дыша и глядя на него сверху вниз. Примерно с минуту он в полной шуршания воды тишине внимательно и пожирающее разглядывает Джима. Его чуть более длинные, чем, может быть, стоило, тёмные от воды волосы зализаны назад, с кончика носа капает вода, перечёркнутая ровной белёсой полосой шрама грудь вздымается от глубоких вдохов.

   Точно так же не произнося ни слова и продолжая глядеть ему в глаза, Моран осторожно перехватывает запястье брюнета и подводит его руку ближе, чтобы осторожно, чуть нерешительно уложить его пальцы на собственную перевозбуждённую плоть. Всё это время, с самого начала вечера она оставалась без внимания, словно бы игнорируемая ими обоими, и вот теперь это долгожданное прикосновение – будто разряд высоковольтного тока. Глаза Себастиана закатываются от волны наслаждения, и наступает его очередь издать несдержанный стон. Пальцы Мориарти на собственном члене для него ощущение невероятное и кардинально новое, оно ослепляет и почти дезориентирует, заставляя полковника упереться лбом ирландцу в плечо в попытке переждать резко подкатывающую кульминацию. Он едва сдерживается от того, чтобы толкнуться Джиму в руку, проводя его пальцами по всей длине ствола, потому что чувствует, что на данном этапе уже от одного этого прикосновения почти готов кончить. Слишком уж он разошёлся, слишком возбуждён, слишком хочет такого податливого и открытого Джима, слишком жаждет его внимания и ласк.

   Сейчас вообще всего через край, и оно уже вполне готово выплеснуться. Да, он практически обещал Джеймсу удобную и мягкую кровать, приглушённое освещение, крышесносные, пробирающиеся под кожу Arctic Monkeys на фоне или, быть может, Maroon 5, презервативы и ароматные любриканты, но.. С каждым проходящим моментом он всё меньше и меньше уверен, что сможет до всего этого дотерпеть.

[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]

.
   Джим повторяет ему на ухо его собственную фразу, и полковник с огромным трудом, но всё же довольно улыбается сквозь пелену накатывающих ощущений, облизывая мокрые от воды губы.

   Мо-ри-ар-ти.

   Тот самый. Заносчивый, холодный и сволочной. Язвительный, высокомерный и невыносимый в своём гипертрофированном ощущении собственного величия Мориарти. Которого боится и ненавидит весь теневой, скрытый под полой от общественного восприятия, Лондон. Стоит сейчас с ним под душем и ласкает его член, шепчет ему на ухо и смеётся. Отчего-то Себастиан уверен, что он сейчас максимально искренний, настоящий, если, конечно, он ещё не разучился быть таковым.

   Джим – Паук. Джим – Наполеон. Джим – всепоглощающий Хаос и страшнейшая в вашей жизни сказка на ночь.
   У него десятки личин и сотни масок. Часть Сети вообще думает, что он – прокси, что Джеймс Мориарти это кто-то другой, если вообще не собирательный образ. Но безнадёжно сейчас утонувший в нём Моран слепо уверен, что если Джим помнит, какой он на самом деле под этим всем, то как раз это – именно он.

   Рука на члене и сжатые пальцы в волосах.
   Пожалуй, он никому и никогда до этого не позволял так с собой обращаться. Никому не позволял так открыто и нагло брать над собой верх в подобной обстановке. А сейчас от этого буквально ведёт голову, и он почти чувствует, что растворяется, распадаясь на миллиарды мелких самостоятельных частиц. Ему так хорошо, что он уже начисто запутался – что возбуждает его больше и чего хочется сильней – ощущать свою власть над Джимом, сжимать его тонкое мраморное горло в своих ладонях и слушать его стон или же наоборот отдаться ему полностью, наслаждаясь тем, как его обвивают тонкие паучьи лапки и как впрыскивается в кровь парализующий яд.

   Сначала это кажется дисбалансом и острым, но всё же едва ощутимым с общем спектре переполняющих его эмоций уколом гордости и независимости, необходимости держать марку, строго и холодно смотреть боссу даже не в глаза, а куда-то за спину выше левого плеча. Но потом образ доминирующего над ним миниатюрного Джима всё это смазывает и развеивает по ветру. Смывает далеко в канализацию потоками воды из душа, потому что Мориарти сейчас болезненно нежен и сладок. От его скользящих прикосновений кожа почти лопается под его пальцами, горит и требует ещё, ещё, ещё.

   Джеймс проходится пальцами по шраму и кусает его в шею. Полковник почему-то вдруг думает, что, если бы ирландцу вдруг приспичило бросить своё криминальное консультирование, из него могла бы выйти первоклассная шлюха, но потом сразу морщится и почти мотает головой, моментально от этого отказываясь. Потому что нет, это невозможно.

   Моран знал толк в этом сброде, даже самом высококлассном, самом дорогом – за свою военную, а затем и криминальную жизнь он перепробовал все варианты и уровни доступности. У него были англичанки, были американки, были мулатки, даже и разумеется представительницы индийских и восточных стран. Они были дорогие и с гонором, были юные и чистые, как цветок яблони поздней весной, были развратные, были скромные, были те, кто запрещал целовать их и даже как-то иначе трогать, и те, кто мог делать это только в темноте. Они были грубые, они были податливые, они были настойчивые, опытные и неумелые, чувственные и холодные, красивые и не обязательно – они были всех возможных характеристик, роста, возрастов и цветов. Но несмотря на то, что каждая так или иначе справлялась со своей задачей и выполняла всё необходимое в различных вариациях, всем – всем им без исключения – чего-то не хватало.

   Вот этого фыркания.
   Вот этого голоса.
   Этих переливающихся оттенков ирландского акцента.
   Этих глаз.
   Искренности и желания, замешанных не на деньгах и своеобразной вынужденности, но вымученных и взращённых многолетним взаимным напряжением и игрой в кошки-мышки.

   Они знали друг друга. Они заглядывали друг другу в глаза и видели больше, чем просто радужку того или иного цвета. Он видел Джима без мантии и даже без Вествуда, без сил и потерявшим самого себя. Мориарти же видел его холодным и безжалостным, видел его обычным и невыдающимся, видел без винтовки, видел его слабость и кровь. Джеймс видел, хотел и целовал его, Себастиана Морана, а не какую-то очередную замену, клиента в веренице многих и многих. Джеймс ни в коем случае не мог быть шлюхой, потому что он был его Королём.. и в то же время словно довольным котом, наконец дорвавшимся до запретной сметаны.

   - Мы можем сделать это здесь, - мурчит он снайперу на ухо и продолжает дразнить своими прикосновениями.

   Моран резко выдыхает через нос и закрывает глаза, потому что воображение тут же рисует ему соответствующую картинку. И он буквально чувствует горячую кожу Джима под пальцами, когда разворачивает его к себе спиной и снова прижимает к стене всем телом, коленом заставляя чуть расставить ноги.

   "А потом ещё... И ещё.." Полковник целует его в шею, медленно спускаясь к плечу и оставляя на нём красноватый укус. Одну руку держит на талии, а второй, чуть отстраняясь, медленно-медленно проводит по позвоночнику от самого затылка до ягодиц. Потом заводит руку вниз и уже чуть быстрее – между ними, сначала вверх, а потом вниз, задерживаясь пальцем на анусе и чуть оглаживая его.

   Сам по себе анальный секс для него далеко не новость, но сейчас в его руках Джеймс, и одно это окрашивает процесс в совершенно иные оттенки. Пальцы почти сводит от тремора, потому что желание и напряжение ослепляющие, потому что кожа болит от жажды ощущений, но ему до зубного скрежета хочется быть нежным, обращая всё это в обоюдную пытку ожиданием и предвкушением, плавностью, неторопливостью и переизбытком тактильных взаимодействий. Он хочет гладить, ласкать и дразнить Мориарти, аккуратно забираясь в него пальцами и прижимая к себе второй рукой за живот. Чтобы потом слегка наклонить его вперёд и медленно раздвигать ягодицы почти багровой от прилившей крови головкой члена.

   Но нет.
   Ещё рано.

   Он открывает глаза и стряхивает с россыпью брызг это наваждение.

   - Столько, на сколько тебя хватит, полковник, - брюнет кусает его нижнюю губу и Себастиан подхватывает, подаваясь вперёд и превращая это в поцелуй, долгий, глубокий и жадный, на полном серьёзе грозящий кончиться для него эякуляцией.

   И всё же невесть как, но он выдерживает, прижимает к себе Джима за спину и чуть отстраняется. Затем скользит свободной рукой – вторая всё ещё слегка обвивает джимово запястье – вверх к плечу, а потом снова занимает уже практически ставшее привычным место на его шее. Сам Себастиан касается лба ирландца своим и полушепчет ему почти в губы.

   - Нет, не здесь, – полковник проводит большим пальцем по его подбородку, слегка оттягивая затем к нему нижнюю губу, немного отстраняясь и задерживая на ней взгляд. Слишком развратно – он сразу, без какого-либо участия разума и сознания понимает, где хотел бы однажды увидеть этот рот. – Этот раз - первый, и я хочу видеть твоё лицо, когда ты на меня насаживаешься.. Когда ты мне отдаёшься.

   Он, может быть, давно и окончательно утонул в Мориарти, потерял всяческую опору и ориентир и, разумеется, его уже давным-давно не спасти. Но оно теперь и для Паука не так просто, и Моран ни за что не упустит своего шанса выпить всего Джеймса до дна.
[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]

Может ли у желания быть предел? После которого то разрывается в мозгу мириадами синаптических вспышек, прокатывается по всему телу волной парализующего удовольствия и отдаётся искрами в глазах. Или после которого неминуемо сходит на нет, болезненно перегорев и не выдержав нереализуемого напряжения.

Человеку, который не привык сдерживаться, привык получать требуемое ему наслаждение в любой удобный момент в полной мере, не приходят в голову подобные вопросы. А сейчас Себастиан стоит в душе напротив Джима и буквально сходит с ума, пульсирует от ослепляющих ощущений и буквально кричащей, воющей жажды большего. Сколько он ещё способен выдержать? Что будет с ним после? Он никогда прежде не испытывал ничего сравнимого по силе и уровню, и сейчас даже не уверен, что неизбежную и долгожданную кульминацию элементарно переживёт.

Мориарти словно бы читает его мысли и реализует желание, пусть и в несколько иной вариации - обхватывает его запястье и берёт палец в рот, вызывая нечто среднее между стоном наслаждения и рычанием дикого зверя. Тяжело дыша и не мигая он смотрит в эти озорные шоколадные глаза, обхватывает и сжимает руку ирландца у себя на члене. Невозможно, не-ве-ро-ят-но хочется толкнуться в неё. Заставить Джима ещё пару раз скользнуть по стволу вверх-вниз, чуть задерживаясь на головке. И кончить ему на живот, разглядывая то, как он сосёт его палец, и воображая при этом совершенно иное.

А Джим вдруг убирает руку, скользит ладонями по его телу и подаётся ближе. Проходится по коже языком, рассыпая вокруг искры и тянется к самому уху. Себастиан чувствует, как уже от этого у него темнеет в глазах и кружится голова - ощущений слишком, слишком много и все они чрезмерные, зашкаливающие, острые и пьянящие. И вместе с тем все они нещадно меркнут перед тем, что следует дальше - гэльский.

Немного нелепый, немного грубый, совершенно не поддающийся понимаю Морана и при этом сводящий его с ума. Он уже звучал между ними сегодня. Кажется, что уже много жизней назад, на кухне, когда нечто, только-только сформировавшееся между ними, было практически разорвано и отброшено отставным полковником на задворки сознания. Тогда и прозвучала она, короткая фраза, однозначно и безошибочно дающая Себастиану понять, что перед ним именно и только Джим. Он в сознании, он и только он принимает дальнейшие решения, он говорит с ним. Гэльский для него всегда был особенным, а сейчас он и подавно плавил все рецепторы и рассудок в придачу.

Моран чуть выгибается, ощущая, как слова, пусть и не до конца понятные, но всё равно столь сладко произнесённые этим невозможным голосом, растекаются по всему телу. Шипят на коже подобно зеленовато-золотистому растянутому Irishhh, хмельному и пьянящему, отдающему тёмным волшебством, тайной и вечной агрессивной непокорностью. Шипят и испаряются - и Себастиан вдыхает их сумасшедший аромат. Шипят и впитываются, смешиваются с кровью и бегут по его венам, сосудам и капиллярам, разнося по всему телу эту невероятную заразу, этот смертельный и сладкий яд - Джима Мориарти.

Почти ослепший от переизбытка вброшенной в его организм в диких количествах внутренней химии, он пытается удержаться на ногах и вместе с тем зачем-то задуматься о том, что это? Что это всё? Что это происходит? Зачем и почему его тянет к Мориарти так сильно? И как давно это началось?

Джим целует его.
Резко, болезненно, почти прокусывая в очередной раз губу до крови.
Джим ядовит.
Джим опасен.
Джим заразен.
Джим не человек.
Как иначе это всё объяснить?

Он выключает душ и вылезает из ванной, используя плечо Морана как опору, чтобы перелезть через борт. Виляет бёдрами, обтирается. Затем выпрямляется, смотрит призывно и ждёт.

Что же это, мать его, такое?

Это не вожделение.
Любое возбуждение Моран привык ощущать заранее и эффективно его снимать. Если бы дело было в простом трахе, всё было бы давно и незатейливо кончено. Возможно, ещё этажом ниже, когда Мориарти его целенаправленно провоцировал. Возможно, он бы просто выебал его, схватив за волосы и прижав лицом к стенке, а потом так и бросил со всем этим ебливым дерьмом - с его вязкой чернотой, капающей из глаз и завихряющейся по углам, с раскуроченным трупом в ванной и диким смрадом невовремя призванной смерти, с этими идиотскими замашками короля мира, с его невыносимыми попытками влезть тебе под кожу, забраться в голову. Если бы у Морана был самый обычный стояк, он бы ни единой лишней минуты своего времени не уделил этим психоделическим проблемам съехавшего с катушек босса. Пусть бы разбирался со всем своим дерьмом сам.

Это и не любовь.
Полковник, разумеется, читал и слышал, что та приходит внезапно даже к самым распоследним болванам и отчаянным мерзавцам, но всё же он уверен, что это не она. Слишком странное, слишком светлое, слишком банальное и убогое слово, избитое культурой и навешанной атрибутикой. Слишком неподходящее ни ему, ни Мориарти, ни тому спектру эмоций, что вызывает в нём сейчас происходящее. Он не может любить. Это слишком просто. Слишком обыденно. Слишком невероятно и неподобающе для Мориарти.

Он встречается взглядом с жутко тёмными, но всё ещё карими глазами Джеймса и замирает.

Это - необходимость.

Он просто должен. Ему просто нужно.
Видеть на себе эти глаза. Видеть в них своё отражение. Видеть в них обрывающиеся жизни и горящие города. Ощущать бурлящий в его голове хаос у себя на руках, укрощать его, сдерживать, прикасаться. Слышать этот голос и шипение гэльского у себя на коже.
Нужно. Важно. Необходимо. Сильнее, чем воздух.

Себастиан перелезает через бортик и подходит ближе, ближе, ещё. Полностью игнорируя текущую с него на кафель воду, застилающую глаза, просто подходит к Джиму и прижимает его к двери. Целует требовательно и почти грубо - сейчас он берёт, потому что ему действительно нужно. И если бы Джим был женщиной, он бы взял его всего прямо здесь, так же резко, с такой силой вжимая в бело дерево двери всем своим телом, что на мраморной коже Мориарти остались бы краснеющие гематомами следы. Впрочем, если бы он был женщиной, он бы, почти наверняка, не привлёк бы снайпера так же сильно. Сейчас он более чем уверен, что член между ног ирландца добавляет всему этому безумию какой-то особенной остроты и смысла.

"English is not as deep and intimate I guess", - прервавшись шепчет рыжий ему на ухо, касаясь ушной раковины кончиком носа и прикрыв глаза. - "But I want you.. so damn hard."

Он точно поехал крышей. Окончательно и совсем.

Проигнорировав полотенце, Себастиан тянет брюнета за бёдра, приподнимает и усаживает себе на талию, как в тот раз, когда он заносил его в квартиру из лифта. Вслепую открывает дверь и, не глядя несёт его в спальню. Снова. Только на этот раз никаких заминок. Никаких отговорок. Нет ни сил, ни желания, ни возможности терпеть.

В спальне всё ещё полумрак и всё ещё играет музыка - видимо, Моран всё же поставил какой-то длинный сборник - но конкретной мелодии он не улавливает, полностью сосредоточившись на своей ноше. Дойдя до кровати, он уже не бросает, а укладывает на неё Джима и, не отпуская, ложится сверху. Так и не снятые жетоны звякают о грудь консультанта, сворачиваясь на ней кольцом.

- Тебе чем-то не нравилась миссионерская поза.. - хрипло выговаривет полковник, разглядывая лицо Мориарти с этого, кардинально нового ракурса.

Он буквально сходит с ума от того, как близко и полно сейчас ощущает Мориарти - всем телом, каждой клеткой, каждым сантиметром резко обострившей чувствительность кожи. Это фантастически приятно - прижимать его к кровати весом своего тела, ощущая его ноги по бокам. Максимально близко, максимально открыто, кожа к коже, глаза в глаза.

Играющая на фоне музыка вдруг врывается в тонущее в карих глазах ирландца сознание. Непрошено, почти больно и неприятно оглушая своим нестройным по сравнению с некогда заполнявшими комнату Acrtic Monkeys. Врывается и ломает. Давит настроением и текстом. Смыслом, растворённым в нотах и вьющимся словах.
   I don't know why I'm so persuaded
   That if I think things through
   Long enough and hard enough
   I'll somehow get to you
   But then you came in
   And we locked eyes
   You kicked the ashtray over as we came toward each other
   Stubbed my cigarette out against the west wall
   Quickly lit another.
   Look at that
   Would you look at that?
   We're throwing off sparks
   What will I do when I don't have you
   To hold onto in the dark?

Нависший над гением преступного мира снайпер испуганно хмурится.
Дышит тяжело и редко; понимает, что у него почему-то невыносимо щиплет глаза. Сердцу и лёгким неожиданно тесно в груди. Так болезненно тесно, что хочется кричать. Хочется бежать, хочется спасаться, а не заниматься сексом, потому что он пропал. Потерялся, запутался, погиб. Перешёл черту, даже не зная о её существовании, и теперь проклят именем Мориарти навсегда.
   It all came back today
   And then we fell down
   And we locked arms
   We knocked the dresser over as we rolled across the floor
   I don't mean it when I tell you
   That I don't love you any more.
   Look at that
   Would you look at that?
   The way the ceiling starts to swerve
   What will I do when I don't have you
   When I finally get what I deserve?

Безжалостная музыка играет. Oceanographer's Choice роняет свои слова, словно зачитывает его приговор. Каждая строчка, каждый аккорд будто защёлкивают очередной засов, навечно запирая его внутри этой клетки без стен, внутри этих бездонных безучастных глаз.

Может быть, это и любовь.
Такая же чёрная, как его тварь.
Такая же отравленная, как его слова и прикосновения, как его отсутствующая душа.
Как его мёртвое сердце.

Но ведь Себастиан сам сегодня слышал, чувствовал обратное - тонкий, вьющийся, словно танцующий пульс под своими пальцами. Видел боль в этих самых глазах и почти отчаянную просьбу - пожалуйста, пожалуйста скажи, что я живой.

Все годы до этого. Все кошмарные дни дома, пустые ночи в Итоне, свист пуль и будоражащее воображение дыхание смерти в затылок, кровь, кишки и кости, все люди и кошки, что пытались его убить, все его раны. Ничто из этого так и не подготовило его к подобному. Это всё невозможно. Это какое-то безумие, наваждение, то ли мираж-благодать, то ли страшнейший ночной кошмар.

Может - чёрт его там, в самом деле, знает - это и любовь.
Может.
Но это совершенно точно необходимость.

Отныне и впредь Джеймс отчего-то его воздух. Его.. что-то, полностью и абсолютно заполнившее никогда им прежде не признаваемую внутреннюю пустоту. И ему страшно. Но слова сами формируются в голове, сами находят путь на свободу и сами, негромко и почти отчаянно срываются с губ.

"I need you."
[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]

"I need you."

   И это уже признание. Глубже и существеннее, значимее и интимнее, страшнее I love you, если хотите. Любовь переменчива. Любовь неоднозначна. Любовь полна подводных камней, сложностей и оттенков. Любовь проходит - Себастиан слышал об этом, да и видел сам. Любовь предаёт, развеивается по ветру и оставляет тебя разбитым и в одиночестве.
   Необходимость - нет.

   Ляпнуть что-то вроде "Ты мне нужен, Джим", это куда серьёзнее и сложнее, чем просто его трахнуть или неосмотрительно поставить себя в глупое положение, признавшись вдруг ему в любви. В их возрасте и статусе это отчего-то кажется страшно незрелым. Само слово, равно как и это понятие, словно из какой-то другой, обычной, скучной, отвратительной жизни, вести которую они никогда не умели, да и не собирались. В их особой собственной маленькой вселенной, охватывающей, тем не менее, почти весь мир, звучит негромкая лиричная музыка и чуть хрипловатый голос Алекса.

   У них всё сложнее.
   У них всё проще.
   У них всё ...иначе.

   Заминка Джеймса длится, кажется, лишь пару ударов сердца, в течение которых Себастиан не может даже дышать. А потом брюнет приподнимается на локтях и протягивает к нему руку, убирая мокрые пряди волос со лба полковника таким простым и в то же время поразительно приятным жестом. Он тоже чудится Морану жутко интимным, невозможно редким, крайне не свойственным Джеймсу Мориарти и от того таким многозначительным сейчас. И он хочет, чтобы подобное повторялось.

   Затем он ощущает лёгкое, но настойчивое давление на собственный затылок и повинуется - опускается, упираясь Джеймсу в лоб своим, закрывая глаза и едва-едва ощущая его губы на своих. Ещё через мгновение ирландец углубляет поцелуй, делает его более настойчивым и жадным, а потом и вовсе совершает небольшую рокировку, заставив их перевернуться и оказавшись в итоге сверху. Но этого краткого, почти неуловимого в вихре ощущений, эмоций, музыки и смысла мига невероятного единения и какой-то совершенно неописуемо воздушной нежности хватает снайперу, чтобы понять - он нужен Джиму тоже.

   Или, как минимум, тот принимает его признание, его клятву, его обещание или что, чёрт его возьми, это сейчас было? Но принимает не просто как что-то само собой разумеющееся, просто потому что он - Мориарти, босс, начальник, работодатель, а с осознанием. Принимает, потому что чувствует его важность, существенность.

   Оказавшись сверху, Джим всё ещё теребит его волосы. Всё шутит про миссионерскую позу и даёт многозначительные обещания. Мы обязательно её попробуем. Мы. Попробуем.

   Моран смотрит на своего паука - когда он успел таким стать? своим? его? - почти заворожено. Ловит его слова и действия - как тот удобнее устраивается сверху, как вслушивается в очередной раз сменившийся саундтрек их вечера, как тянется за любрикантом и щёлкает крышечкой, как потом чуть морщится от приторно-сладкого искусственного бананового аромата. Он ловит каждый жест ирландца, каждое изменение мимики, каждое движение губ, когда тот начинает подпевать Тёрнеру.

   И это словно какое-то ирреальное волшебство, магия. Сюрреалистическая картина, изображающая голого Мориарти, танцующего у него на бёдрах и одновременно разрабатывающего самого себя пальцами. Полковник Моран никогда до этого и вообразить не мог ничего подобного - да и зачем ему было рисовать у себя в голове.. такое? А сейчас, наблюдая за теневым королём Лондона, самозабвенно отдающимся ситуации и ему, Себастиану Морану, он понимает, что готов вот-вот кончить уже просто от этого зрелища.

   Джеймс закатывает глаза и выгибается назад. Берёт полковника за руку, и тот приподнимается, с трудом сохраняя остатки самообладания, когда его пальцы касаются горячей кожи ирландца в районе его поясницы. Рыжий сжимает пальцы и с нажимом ведёт ими вверх, чуть царапая эту кожу, оставляя на ней бело-красные отметины. Затем так же медленно - вниз, чтобы проскользить чуть дальше, не останавливаясь на копчике, а дотянуться до самого ануса и осторожно - на пробу - забраться в него одним пальцем. Свободной рукой он берёт отложенный Мориарти в сторону тюбик банановой смазки и почти не глядя - всё это время он неотрывно смотрит в потемневшие глаза Джима, изредка спускаясь на его несдержанно приоткрытые губы - выдавливает некоторое количество себе на член. Смазка прохладная, и он негромко шипит, когда та соприкасается с головкой, а затем размазывает её широкими размашистыми, привычными движениями по всей длине ствола.

   - Знаешь, почему мне нравится миссионерская поза? - тихонько шепчет он почти в самые губы Мориарти, помогая ему чуть приподняться на коленях и поправляя свой пенис так, чтобы тот касался Джима в точке будущего контакта самой головкой и чуть водя им из стороны в сторону. - Потому что совсем близко. Совсем открыто. Абсолютно честно.. Но и "качели" мне вполне подходят. Держись за плечи, - добавляет он, когда Тёрнер заканчивает свои последние строки Hiding Tonight и позволяет тишине повиснуть в воздухе на какое-то мгновение. - Опускайся осторожно.[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]

Когда Джим опускается на него, Моран закатывает глаза и зажмуривается. Сильнее сжав пальцы на его ягодицах, будто пытаясь удержаться, откидывает голову назад и снова открывает их. Несколько секунд он всматривается в потолок, сейчас, в неярком свете прикроватных ламп, грязно-грязно-жёлтый, почти коричневый, полнящийся разноцветными разводами и слепящими пятнами.

Ощущения переполняют и практически переливаются через край. На мгновение полковник почти задыхается и теряется в пространстве - ему слишком хорошо, ему слишком странно, вот-вот и его начнёт трясти от переизбытка адреналина, эндорфина, серотонина и чёрт знает, какой ещё химии в его крови.

Двух глаз мало, чтобы видеть всего Мориарти, впитывая, запоминая, наслаждаясь каждым изменением его лица, каждым движением его тела. Всей кожи мало, чтобы чувствовать его прикосновения, ощущать его присутствие, его близость, его жар и желание, его всего. При этом самих ощущений, впечатлений, чувств, мыслей, эмоций и образов слишком много. Так много, что кажется - ещё чуть-чуть, и Моран просто захлебнётся ими или растворится в них, что куда вероятнее.

Ирландец приходит на помощь вовремя, запуская пальцы в волосы и сжимая их на столько, чтобы боль вернула хотя бы часть реальности, приглушила взвившиеся под потолок и выше, много-много выше тона, заземлила его, не дала раствориться в собственной химии и исчезнуть в самый ответственный момент. Необходимая грубость, такая же сладкая и возбуждающая, как и всё остальное.

Моран выдыхает в поцелуй и ненадолго перехватывает инициативу - притягивает брюнета ближе, насаживает на себя чуть грубее и глубже, скользит по покрывшейся бисеринками пота коже, царапает её, явно ощущая как под ногтями скапливается содранный верхний слой.

Он оставит следы. Обязательно оставит следы на Джиме - пусть те и не будут напоминать рассекающий его собственную грудь шрам даже отдалённо. Пусть они сойдут быстро. Пусть они будут говорить о страсти, напоминать о сладости, о стонах, о близости, о запахе друг друга, общем дыхании, одном движении на двоих. О весе на его коленях и бёдрах, и о заполненности где-то там, внутри, на таком уровне, на котором Себастиан Моран сам никогда не ощущал.. пока?

Пусть.
Пусть эти следы другие, главное - его. Главное - он может. Ему позволено. Сейчас и, наверное, будет впредь. И значит, с каждым разом он сможет оставлять всё новые и новые, разные, мигрирующие, болезненные, меняющие цвет, форму и расположение. Он превратит тело Джима из бледного истощённого полигона Скуки в дорожную карту удовольствия и интима. Он не оставит ей ни шанса. Он не оставит от неё ни следа.

Джим выгибается и разрывает поцелуй. Его член сильнее упирается полковнику в живот, и тот накрывает его одной ладонью, сжимает, что есть доступной силы, ещё поддающейся его управлению, скользит рукой вверх-вниз. Он весь в предэякуляте, и Себастиану особенно нравится останавливаться в верхней его точке, чтобы задержаться большим пальцем на головке, скользя по самому отверстию, размазывая смазку по коже.

И всё же снайперу кажется, что этого недостаточно, а потому он вслепую тянется в сторону, но всё же находит, нащупывает рукой тюбик початой банановой смазки и щедро выдавливает её Мориарти на член. Обхватывает его по новой и снова входит в ритм.

– Думаю, полковник, нам хватит времени.. - шепчет ему в губы это паучье отродье и издаёт тихий смешок, такой похожий на его обычные манеры.

Внешние, показушные, наносные. Рабочие.
Которыми он говорит с ним в импровизированном офисе, в библиотеке, в кабинете, на улице. Которым он раздаёт указания, называет ему имена и фамилии, иногда - приметы, иногда - способы. Эти самые манеры - то, что разделяет их, то, что расчерчивает и определяет разницу их положения, как больше ничто. Потому что Джеймс Мориарти не королевских кровей, не благородного происхождения, не обладает дипломатической неприкосновенностью, хотя никто во всём Лондоне - всей Англии - в здравом уме не рискнёт трогать его. И во многом как раз из-за него, Морана.

Никто, кроме него самого.

Сейчас же они занимаются сексом, занимаются любовью, трахаются - в настоящий момент всё суть одно. Они не делают ничего из этого и делают всё одновременно, неизбежно сливаются воедино, творя то, на что никто из них никогда в жизни не решился бы всего лишь парой часов ранее. Они меняются. Ломают свой быт и свою реальность - после этого, что бы ни произошло неизбежно наступающим утром, они уже не будут прежними, они изменятся. Моран, почувствовавший в своих руках Джима, своего Джима, настоящего Джима, услышавший его гэльский, как никогда прежде. И Мориарти, испытавший вкус своего снайпера, ощутивший его тепло, его силу, его... ту его сторону, что негромко напевает ему строки дурацких романтических песен.

Себастиану нравится, как ирландец держится за цепочку с его жетонами, словно уздечку, словно поводок - но не удавку. Впервые в жизни он по-настоящему ощущает её необходимость, осмысленность. Все эти годы после ухода со службы он всё равно продолжал упрямо носить её, не снимая даже в душе, даже в бассейне, ни на одно задание, ни в один ад, не понимая, впрочем, причины. И вот сейчас, у Джима под тонкими подрагивающими пальцами, она обретает наконец своё значение.

Может, виновата война.
Может, вот эти самые воспоминания. Ассоциативный ряд, неизменно цепляющийся волной рефлексии и флешбеков - отставка и тяжёлый, постыдный отчасти период после неё; боевые действия, убитые товарищи, свист пуль в ушах, контузия; осколки, ранения и страх; училище; Итон; детство. Может, просто вот это от всё нахлынуло вдруг на него так непрошено - одна единственная вещь, как ему хочется, чтобы сегодня она окончательно сменила привязки.

Сейчас они занимаются сексом. В первый раз. Слепо и безответственно ломая всё, что было между ними выстроено, все установки, все барьеры, все правила и условности, все принципы взаимодействия. Они ломают себя. Ломают друг друга. Чтобы потом выстроить всё заново, иначе.

Возможно, именно поэтому в разлитом в комнате жаре их тел, от которого вот-вот всё расплавится, полковник чувствует холод. Резкий озноб, бегущий мурашками по позвоночнику. Страх, колющий иглами во всём теле, парализующий, панический. Этот адреналин другой, болезненный и не только физически. Моран жмурится, как от острого приступа, чуть замедляется, прижимает Джима ближе. Отвлекаясь от его члена, кладёт эту руку ему на грудь, чувствуя ухающее под кожей биение самого настоящего сердца. Кончиками пальцев второй касается подбородка, скользит вверх, замирая на щеке и проводя по обкусанным губам большим пальцем, затем дальше - на затылок и в волосы. Сжимает чёрные, спутанные сейчас пряди в кулак и тянет на себя, так что их лбы соприкасаются.

- Джеймс, обещай мне... - тяжело и хрипло, тихо, но в то же время на удивление чётко слышно выдыхает он, заглядывая Мориарти в чёрные-чёрные ошалевшие глаза.

Но он не договаривает.
Не договаривает, потому что и сам не знает, наверное, что просит у Паука ему обещать.

Обещай, что никогда не бросишь меня. Обещай, что останешься. Обещай, что будешь осторожен. Обещай звать меня. Обещай не поддаваться саморазрушению. Обещай гнать её. Обещай, что всегда будет так хорошо. Обещай, что я буду знать всё, что ты со мной поделишься. Джеймс, обещай...

Он закрывает глаза, тянет брюнета к себе и целует его так, как, кажется, не целовал никого никогда. И никого больше не поцелует. Страстно, отчаянно, словно боясь, что тот вот-вот ускользнёт у него прямо меж пальцев, испарится, дымом развеется. Словно только-только обретя его, он уже до ужаса страшится его потерять, даже через окутавший их жар ощущая дуновение замогильного холода.

Стыдно, наверное, должно быть ему, сорокалетнему здоровому мужику, военному снайперу, самому опасному человек в Лондоне, такое говорить, думать и просто даже ощущать. Все эти чувства, эмоции, это как какая-то мыльная опера. Пошлый бульварный женский роман в мягкой обложке и дурацкими на ней картинками. Чушь, бессмыслица и пошлость высшей пробы, за которую Мориарти его хоть прям сейчас засмеёт.

А может, как раз в этом всё дело - в Мориарти.
Потому что Мориарти не бессмыслица. Мориарти это навсегда.
[AVA]http://s2.uploads.ru/dJmkE.png[/AVA]
[SGN]

Come on Miracle aligner Go and get ‘em tiger Get down on your knees Get down on your knees again

[/SGN]